— Родные ваши в добром здравии, — уверил меня мистер Кервин и прибавил с улыбкой: — А к вам гость!

Я испугался худшего — враг здесь, он явился мучить меня рассказом об убийстве Генри! Я заслонил глаза руками и крикнул:

— Нет! Ни за что! Не пускайте его ко мне!

«Не пускайте его ко мне!»

Мистер Кервин поднялся на ноги и посмотрел на меня в изумленье.

— Может быть, вы и впрямь виновны, Виктор. Я-то думал, что вам приятно будет повидать своего отца.

— Моего отца! — крикнул я.

И мистер Кервин пошел к двери и ввел моего отца ко мне в камеру.

Радость моя не имела границ. Ему с трудом удалось перебить мои излияния для того, чтобы сообщить, что Элизабет и Эрнест — оба вполне здоровы. Я был слишком слаб, а потому он не оставался у меня долго и скоро ушел.

В течение следующего месяца отцу и мистеру Кервину удалось собрать свидетельства жителей того островка, где я прежде жил, что в ту ночь, когда убили Генри, я находился там, а вовсе не в Норвегии. Таким образом невинность моя была доказана и меня выпустили из тюрьмы.

Я знал, что должен тотчас ехать в Женеву, чтобы защитить тех, кого я люблю, и уничтожить чудовище, которое сам же и создал. Отец тревожился о том, как я перенесу столь долгий путь после болезни. Я был очень слаб. Я исхудал, превратился в скелет, и меня все еще терзали приступы горячки. Но я так рвался поскорей покинуть Ирландию, поскорей уехать в Женеву, что отцу пришлось, наконец, уступить.

«Отец!»

За тот месяц, что он провел в Ирландии рядом со мной, он много раз слышал мой навязчивый бред. И хотя он приписывал его горячке, его смущала странная настойчивость, с какой я обвинял себя в гибели Уильяма, Жюстины и Генри.

— Милый сын, — сказал он мне, — молю тебя, перестань так горько каяться. Ты в этих страшных смертях не повинен.

Я промолчал, я не хотел обременять его своей страшной тайной. А мне так хотелось кому-то довериться!

«Милый сын, ты не виноват!»

Письмо напоминает Виктору об угрозе.

В самый день отъезда нашего из Ирландии, я получил письмо от Элизабет. Она писала о своей любви, но предлагала освободить меня от данного ей слова, ведь столько лет прошло!

В такой свободе я совсем не нуждался. Я попрежнему любил ее всем сердцем и больше всего на свете хотел жениться на ней. Но письмо это напомнило мне об угрозе, которую я старательно гнал от себя… угрозе чудовища — «Я буду с тобой в твою брачную ночь».

Я отложил письмо и подумал: «Если в эту ночь он задумал разделаться со мной — что ж, так тому и быть. Без отчаянной борьбы я не сдамся. Если враг одолеет — я умру и наконец обрету покой. Если верх одержу я — он будет мертв, а я свободен и счастлив.

Еще я решил, что вскоре после свадьбы я открою свою страшную тайну Элизабет. Между нами не должно оставаться никаких тайн, как бы они ни были страшны.

Едва мы с отцом вернулись в Женеву, мы стали готовиться к свадьбе. Сначала Элизабет была безраздельно счастлива, но скоро мои приступы тоски стали тревожить ее.

Я старался ей объяснить, что нечто в самом деле тревожит меня и, чтобы ее утешить прибавил:

— Мне не хочется тебя обременять этими заботами. У нас так много хлопот перед свадьбой. Но обещаю тебе — когда ты станешь моей женой, я все тебе расскажу.

„Что тебя печалит?“

Всю неделю перед свадьбой я думал о том, как мне защититься от чудища. Я повсюду носил с собой кинжал и пистолеты и непрестанно был начеку.

День свадьбы приближался, и я делался все спокойней, мне удалось себя убедить, что то была пустая похвальба, и незачем терзаться.

Церемония состоялась у нас дома, потом было много гостей. Мы были счастливы, я и Элизабет, а с нами вместе и мой отец.

Медовый месяц мы собирались провести на вилле, которую Элизабет унаследовала от своих родных. Стояла она на берегу живописного озера Комо, на севере Италии. Вначале мы решили пересечь Женевское озеро, брачную ночь провести в гостинице в городе Эвиан, а уж потом отправиться в путь по Италии дальше.

Сияющий солнечный день, снежный Монблан вдалеке — как же мы были счастливы оба! Но вдруг я заметил, что к радости в глазах Элизабет подмешалось выражение испуга.

Надо защититься от врага.

Я взял ее руки в свои, я улыбался, я уверял ее, что все хорошо, я люблю ее, я счастлив и горд тем, что у меня такал жена. Но в душу мне закралась мысль, что, быть может, она боится моей страшной тайны… тайны, которую я обещал ей открыть завтра.

От этого завтра нас отделяло всего несколько часов, солнце садилось, когда мы вышли на берег в Эвиане. Закат словно вернул мне мои прежние страхи, я опять слышал голос: „Я буду с тобой в твою брачную ночь“.

Впереди медовый месяц!

Виктора терзают страхи.

Настала ночь. Проливной дождь обрушился на нашу маленькую гостиницу. Из своих окон мы смотрели, как ветер взбивает на озере волны. Грозовая темень и буря снова пробудили в душе моей тысячи страхов. Единственное утешение мое был пистолет, спрятанный под рубашкой.

Элизабет молча смотрела, как на лице у меня проступает выражение страха, и наконец она спросила:

— Чего ты так боишься, любимый мой Виктор?

— Просто ночь такая ненастная, душа моя, — попытался я ее успокоить. — Вот пройдет она, и все опять будет хорошо.

Потом я подумал, что, если нам с врагом придется столкнуться нынче, негоже Элизабет быть тому свидетельницей. И потому я ее попросил:

— Прошу тебя, душа моя, пойди вниз, в спальню, полежи, отдохни. У меня был трудный день. Скоро я к тебе приду.

Едва Элизабет ушла в спальню, я обшарил каждый уголок каждого коридора маленькой гостиницы. Чудовища нигде не было.

Я стал уже надеяться, что какое-то немыслимое мое счастье помешало ему исполнить свою угрозу… как вдруг услышал снизу, из спальни, душераздирающий крик!

И тогда я понял истинный смысл его угрозы! Я бросился в спальню. И застыл на пороге от того, что представилось моему взору!

Поперек постели лежала моя бесценная, моя дорогая Элизабет, неподвижная и бездыханная. Голова свисала сбоку с постели, волосы прикрывали белое лицо, на котором застыло выражение ужаса.

Надо осмотреть каждый уголок.

Ноги подо мной подкосились, и я упал на пол без памяти.

Когда я пришел в себя, я был на диване в нашей гостиной, окруженный бледными служащими. Я вскочил и снова бросился в спальню. Элизабет теперь аккуратно лежала на постели. Лицо и шея были покрыты простыней.

Я сдернул эту простыню, я взял Элизабет на руки. Она казалась спящей, мирно спящей, но холод ее тела меня убедил в том, что все кончено… и эти страшные черные отметины на шее!..