Все еще полусонный, карфагенянин ощутил легкое раздражение.

– Что пропустить?

– Гиппократ и Эпикид устраивают вечером пир в честь нашей славной победы, – сияя, объявил Клит.

– Мы и так уже празднуем всю дорогу с тех пор, как она случилась!

После потопления римского флота у городских стен празднества были буйными. В предыдущие несколько дней Ганнон пил вина больше, чем когда-либо с тех пор, как они вместе с Суни веселились в Карфагене.

– Может быть, и так, но это будет официальное мероприятие во дворце правителей. Яства и вино без ограничений. Мне говорили, что будут также девушки-флейтистки.

Ганнон стряхнул сон.

– Кто приглашен?

– Вся дворцовая знать. А также командиры всех частей – пехотных, артиллерийских, кавалерийских и морских.

– Кавалерийских пускать нельзя, – пошутил молодой человек. – Пока что они ничем не отличились!

– За это мы выльем на них кучу дерьма в течение вечера, не беспокойся. Для начала Гиппократ и Эпикид произнесут речи. Потом пройдет награждение самых мужественных солдат, а потом… – Клит сделал паузу, – мы сможем напиться в хлам!

– Рассчитывай на меня.

Миссия Ганнона оказалась гораздо приятнее, чем он представлял, но так будет не всегда. Римляне не ушли из Сицилии, а только вернулись в свои лагеря. Они возвратятся. Странно подумать: если Квинт пережил Канны и морскую атаку, он может оказаться в их числе… Клит рассказывал о строгом наказании, наложенном на выживших на кровавом поле. «Скорее всего, Квинт погиб, – сказал себе Ганнон. – Бедный парень…» Затем он прогнал его из мыслей – были более приятные вещи, о которых можно подумать. Если Гиппократ и Эпикид хотят отблагодарить солдат за их доблесть, кто он такой, чтобы возражать?

– Когда начало?

Клит подмигнул. Под любопытным взглядом Ганнона он вышел и вернулся с большим глиняным кувшином и двумя чашами, которые, по-видимому, прятал в коридоре.

– Прямо сейчас!

Командир притворно застонал.

– И ведь это продлится всю ночь!

Они начали с энтузиазмом. Вина хватило ненадолго, и Ганнон предложил воздержаться от питья, пока не начнется пир.

– Тебе-то ничего, а я здесь должен производить впечатление… Как это будет выглядеть, если я приду в дым пьяный? Ганнибал оторвет мне яйца.

– Он ничего не узнает!

– Если только кто-то из братьев ему не доложит. А даже если не доложат, что они сами подумают?

Клит что-то проворчал, но уступил.

Они пошли в гарнизонную баню, где расслабились в горячем бассейне, а потом насладились массажем, который обеспечили рабы. Непринужденно текла беседа. Оба не говорили о войне; разговор переходил с лучших ночных попоек на их памяти к годам юности, и что они затевали со своими друзьями. Неизбежно двое мужчин поспорили о красоте карфагенских девушек в сравнении с сиракузскими. Из гордости ни один не признавал точки зрения другого. Разговор немного накалился, и в попытке избежать спора Ганнон сказал:

– Римские женщины тоже могут быть привлекательными. – Ему представилась Аврелия.

– Большинство, с кем я сталкивался – естественно, до войны, – выглядели, как мулы, и кричали так же.

– Они строптивы, несомненно, но бывают очаровательны, не хуже любой карфагенянки или сиракузянки.

Клит с пониманием улыбнулся.

– Ты говоришь о какой-то конкретной девушке… Выкладывай подробности!

Молодой человек смутился и покраснел.

– У нас ничего не было.

– Правильно. Так стрела Эрота проникнет глубже.

– Глупо даже думать о ней. Я никогда ее не увижу. Проклятая война… – Ганнон сердито махнул рукой.

– Да. Меня это тоже коснулось. Года два назад удалось уговорить родителей согласиться на мой брак с одной девушкой из Энны, я влюбился в нее на празднике Деметры и Персефоны. Она была не из очень богатой семьи, беднее, чем моя, но мне было все равно. Мы хотели пожениться вскоре после того, как к власти пришел Гиероним. – Его лицо омрачилось.

– И что случилось?

– Гиероним утратил популярность. Были большие беспорядки – ты, должно быть, слышал. Когда его убили, город охватило безумие. Поубивали десятки знатных горожан, и никто не знал, что будет дальше. Брак оказался под вопросом. Когда братья захватили власть, все успокоилось. Это одна из причин, почему я их поддерживаю. Они, может быть, не самые приятные люди, но хранят мир и порядок. – Он усмехнулся. – Не с Римом, конечно.

– И где она теперь?

– В Энне, со своей семьей. Мы посылаем друг другу письма, когда есть возможность. – Лицо собеседника несколько погрустнело. – Мы поженимся, когда закончится война. – Раб, очищавший его кожу стригилем, закончил свою работу, и он сел.

– Это будет счастливый день.

Клит благодарно посмотрел на карфагенянина.

– Возможно, и ты снова увидишься с той девушкой-римлянкой. Когда Ганнибал разобьет римлян, сможешь разыскать ее.

– Она замужем, – проговорил Ганнон резче, чем хотел.

– Ну а кто сказал, что муж не погибнет в сражении?

– Я и сам не раз думал об этом. Но если даже мы встретимся, я ей не интересен – грязный гугга, один из тех, кто унизил ее народ…

Аврелия никогда так его не называла, но молодой человек хотел ожесточить свое сердце против боли.

– Не будь так уверен. Ты никогда не станешь таким красавцем, как я, но, пожалуй, кого-нибудь из флейтисток сегодня вечером можно будет уговорить возлечь с тобой.

Ганнон схватил одно полотенце из стопки и с размаху хлопнул приятеля по заднице.

– Наглый пес!

Клит принял вызов с воинственным возгласом. Как мальчишки, они стали носиться по помещению, хлеща друг друга полотенцами. Рабы смотрели, забавляясь.

В конце концов Клит остановился.

– Не стоит опаздывать к началу. Я хочу услышать, что скажут братья.

От бани и массажа, к облегчению Ганнона, друзья протрезвели. Клит пробудил в карфагенянине демона, побуждавшего к безудержному разгулу. Но публичное мероприятие вроде сегодняшнего требовало приличного поведения – по крайней мере, на начальной стадии. Когда они пошли, Ганнон постарался сдержать себя.

Не много он видел помещений, таких роскошных и огромных, как пиршественный зал, куда они пришли. Великолепнее всего был мозаичный пол с прекрасными изображениями сцен из войны между Грецией и Троей: похищение Парисом Елены, отправление тысячи кораблей Менелая, победа Ахилла над Гектором, набитый солдатами Троянский конь. Клита позабавила настоятельная просьба товарища обойти их все и рассмотреть.

– Карфаген больше и красивее Сиракуз, – сказал карфагенянин, – но у нас нет ничего подобного!

– Вы, карфагеняне, прославились своим городом, своей тягой к странствиям и способностью делать деньги там, где другие не могут. – Клит торжественно чокнулся с ним. – Военное искусство моего народа, может быть, уже не то, как во времена Ксенофонта, Леонида и Александра, но мы сохранили мастерство в искусстве и культуре.

Ганнон рассматривал зал, подавляя благоговейный трепет. Рабы принесли золотые и серебряные кувшины с вином и водой. Такими же были кратеры, которые гости передавали друг другу. От лож и столов из твердых пород дерева до богато расписанных стен и золоченых столбов для ламп все в зале источало качество и роскошь. Семья Ганнона, как и Квинта, была богата, но не до такой степени. И Ганнибал, несмотря на свое положение, не любил демонстрировать богатство. Ганнону впервые пришлось оказаться во дворце человека – Гиерона, – который по сути был царем.

– Хо, Клит! – воскликнул приземистый и почти совершенно лысый человек, возлежавший у стола вместе с компанией знатных сиракузцев. – Привел друга?

– Подойдем, – кивнул Клит спутнику. – Познакомлю тебя кое с кем из моих товарищей.

К тому времени, когда по кругу пустили шестой кратер, Ганнон уже чувствовал себя пьяным. Вино разбавляли водой, но, возможно, не так сильно, как он привык. Следовало пропустить следующую чашу или скоро потянет блевать. Он не имел представления, который час, но, вероятно, было уже поздно. Вскоре после их с Клитом прибытия под восторженные рукоплескания появились братья. Речь Эпикида была остроумной и язвительной, а Гиппократ долго и с напыщенным видом распинался о храбрости собравшихся здесь. Обе речи прошли легко и быстро. Начались тост за тостом, и пол был уже мокрым от возлияний богам.