– Да, – удовлетворенно ответил жрец. – Все животные умерли легко, даже кабан. Их печень и кишки были безукоризненны, и богиня приняла кровавое возлияние.

Как жрец смог что-то рассмотреть в темноте, чтобы с такой уверенностью утверждать, что внутренности животных не были поражены никакой болезнью, для Ганнона осталось загадкой. Что касается возлияния – что ж, было практически невозможно, чтобы кровь не вылилась из опрокинутой чаши. Однако возражать было бессмысленно. Солдаты, видевшие жертвоприношение, казалось, были в восторге. Известие, что Артемида проявила благосклонность, распространится по городу, как пожар. Вот и хорошо.

– Римляне выслали кого-то посмотреть, да? – спросил Клит.

– Да.

Ганнон вкратце объяснил, что было предпринято.

– Ха! Вопить была хорошая идея. Наверняка они, обдриставшись, добежали до своего вала, – сказал Клит.

Солдаты загоготали, и даже жрец улыбнулся.

– Надеюсь, – ответил командир. – Пойдемте-ка назад. Мы выполнили то, зачем пришли.

Солдаты Клита еще строились, как не далее, чем в ста шагах, раздался выкрик по-латински.

Все замерли. Римляне не совсем перепугались, с тревогой понял Ганнон. Теперь придется сражаться. Или бежать, что было таким же быстрым путем к Гадесу. Римские легионеры смертельно опасны в преследовании. Он взглянул на Клита.

– Нам лучше оказать сопротивление, а?

– Я знал, что такое могло случиться, – пробормотал тот, снимая со спины груз, потянул за стягивающие его сверток кожаные ремни, и Ганнон с удивлением увидел внутри отчетливую форму карникса, галльской сигнальной трубы.

– Ради всего святого, откуда она у тебя?

– Рядом с моими казармами живет один старик, купец из Галлии. До осады он привозил с родины вино. Теперь продает все, что трудно достать в городе. Я покупаю в его заведении сыр и вино. А труба обычно висит там на стене.

Ганнон вспомнил Тразименское озеро и туман, и как страшно трубили сотни карниксов, сея панику среди римлян. И в душе зародилась надежда. Это могло повториться.

– Ты умеешь трубить в него? – спросил он.

– Сейчас увидим. Я трубил как-то, хотя и не на галльской трубе, но получалось довольно громко.

Клит шагнул вперед и поднес карникс к губам.

– КОЛОННОЙ ПО ДВА! – скомандовал голос по-латински.

Подбитые гвоздями подошвы захрустели по поверхности дороги. Слышался звон кольчуг. Ганнон сделал Клиту нетерпеливый жест.

– Пам-пам. – Тот немного прокашлялся и снова прижал трубу к губам. – Бу-у-у-у-у-у! Пам-пам! Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!

– Кричите! Вопите, будто нас здесь сотня! – прошипел Ганнон солдатам.

Они сразу поняли и, заорав во всю глотку, заколотили мечами по щитам. Пятнадцать человек производили гораздо больше шума, чем пять раньше. Подбодренный этим, Клит трубил и трубил, и казалось, что из раструба сейчас вылетит его язык.

– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!

Извлекаемые звуки мало напоминали то, что Ганнон слышал раньше. И все же они были оглушительны. Как они воспринимаются, когда доносятся из кромешной тьмы, он не имел представления. Надо надеяться, устрашающе, вызывая дрожь в кишках.

– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у! Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!

Ганнон вглядывался в темноту, ожидая увидеть множество легионеров. С колотящимся сердцем он ждал и ждал. Солдаты вокруг продолжали кричать и вопить, но командир чувствовал их возрастающую неуверенность.

Наконец Клит перестал трубить, чтобы перевести дыхание, и, опустив карникс, посмотрел на Ганнона.

– Ну? Идут псы вонючие? Или убежали? – Он вытер лоб и снова затрубил:

– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!

Ганнону стало не по себе. Он понял, что имел в виду Клит. Кому-то придется пойти и посмотреть, отступили ли враги, рискуя мгновенно умереть, если легионеры не испугались. «Проклятье!» – подумал он. Сжав меч так, что побелели костяшки, он стал красться вперед. Шаг за шагом юноша двигался к римским укреплениям. Пять шагов. Десять. Пятнадцать, потом двадцать. Клит за спиною трубил так, будто от этого зависела его жизнь. Солдаты продолжали, не затихая, орать и стучать. В результате получался оглушительный шум, но Ганнон предпочел бы стоять рядом с ними, чем идти в зубы смерти.

Через пятьдесят шагов он остановился. На дороге лежало что-то большое. Командир приблизился, готовый к ловушке, но, обнаружив скутум, громко рассмеялся. Через два шага он нашел пилум.

– Они убежали! – сказал он себе. – Попросту сбежали!

Страх прошел, и он продвинулся еще на пятьдесят шагов по дороге. Никого из римлян не было видно. Еще один скутум, несколько пилумов, но ни одного живого легионера.

– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у! – продолжал свои усилия Клит, но он уже утомился.

Ганнон усмехнулся и прокричал хорошую новость, чтобы приятель не рухнул от натуги, после чего трусцой побежал назад. От известия трубач так смеялся, что зашелся кашлем.

– Какой стыд, что все вино вылили зря, – сказал он, когда пришел в себя. – Мне бы день-два не пришлось открывать кошелек.

– Дольше, – заметил Ганнон, вытирая слезы с глаз. – Взять с собой карникс – это было гениально.

– Неплохая идея, а?

– Поистине сегодня ночью боги на нашей стороне, – с довольным видом добавил жрец.

Карфагенянин почтительно склонил голову. И в самом деле казалось, что божественные силы дали им свое покровительство. «Благодарю тебя, Великая Охотница. Благодарю тебя, Баал-Сафон. С вашей помощью мы можем разбить легионы Марцелла, когда прибудет Гимилькон, и закончить войну в Сицилии».

По приказу Клита они начали спешный марш к Сиракузам, уже стараясь не шуметь. Вряд ли легионеры опомнятся, но, как сказал Ганнону друг, было бы стыдно понести какие-то потери из-за того, что плелись слишком долго.

– Пусть нашими потерями будет лишь шум в голове и холодный пот от выпитого сегодня вина, – заявил он.

– Пожалуй, я присоединюсь к вам после такой вылазки, – счастливо проговорил Ганнон.

После того, что случилось, стоило вытерпеть похмелье.

Квинт и Урций находились на том самом месте под Галеагрой, где были во время разведывательной миссии неделю назад. Но на этот раз цель была совсем другая. С ними шел Коракс и вся его манипула. Еще пять манипул гастатов выдвигались на позицию у них за спиной: всего почти тысяча человек. В том числе и манипула Перы. У Коракса имелось десять тайно построенных лестниц. «Марцелл поверил Кораксу!» – торжествуя, подумал Квинт. Консул допрашивал его более двух часов, как после рассказал Квинту центурион, но принял его рассказ. Словно демонстрируя благоволение богов, недавно перебежавший сиракузский дезертир упомянул про праздник Артемиды, который продлится три дня. Чтобы успокоить городских жителей, которых сердил недостаток продуктов, Эпикид объявил, что во время праздника все смогут пить вино без ограничений и бесплатно.

Со стороны Марцелла, решил Квинт, весьма умно было перенести штурм на второй день празднований. Те, кто воздержался от вина в первую ночь, захотят наверстать упущенное. А другие, с больной головой, будут опохмеляться. А вообще непьющие? Ну, мало кто не пьет, когда за вино не нужно платить. Если есть хорошая возможность когда-либо напасть на Сиракузы, то она пришла. И все благодаря ему. Марцелл не знал этого, но Коракс знал. Он даже потом отвел Квинта в сторону и поблагодарил, а также добавил:

– Если все получится, я лично раздобуду вина для тебя и остальных, чтобы пропьянствовать неделю.

– Я вам напомню, – со смехом ответил ему молодой гастат.

Теперь же ему было не так весело. Он съежился перед защитным рвом, на него давили доспехи и то, что когда Коракс подаст сигнал, он первым побежит к основанию стены. Товарищи у него за спиной – Урций и другие из его палатки, а за ними остальная манипула – потащат лестницы длиной в двадцать локтей. Когда они догонят его и прислушаются к вражеской активности, Квинт поднимется по первой лестнице. Урций и товарищи полезут за ним, а потом Коракс и остальные.