– Ты знаешь, почему тебя и твоего товарища вызвали сюда?

Взглянув на Мария, Квинт решил, что лучше всего изобразить неведение.

– Никак нет.

– Потому что вы говорите по-гречески.

Квинта снова охватил страх. Может быть, Коракс раскрыл Марцеллу его происхождение? На лице стоявшего рядом с консулом Перы появилось ястребиное выражение. Квинту стало нехорошо.

– М-м-м… да, говорю.

Вот. Он признался. Через почти четыре года его происхождение вот-вот раскроют.

– Коракс говорит, что твой отец умер, когда ты был совсем молодым, – по-гречески проговорил Марцелл. – У вас был сосед родом из Афин, он научил тебя грамоте и греческому.

Квинт ощутил наплыв благодарности к своему командиру, который не выдал обмана. Его вызвали сюда, чтобы сделать шпионом, а не чтобы разоблачить.

– Это так, – также по-гречески ответил он. – Конечно, в последние годы мне мало удавалось практиковаться в языке…

– Однако мы находимся у стен города, где говорят по-гречески.

– Это верно.

И снова Квинт изобразил неведение, но сердце его снова заколотилось. Значит, их пошлют в Сиракузы.

– Прямые атаки оказались бесполезны. И пока гугги продолжают снабжать город с моря, осада не приведет его к сдаче, – сказал Марцелл. – Нам нужна измена в его стенах. Это всегда был лучший способ, чтобы взять осажденный город.

– Понятно, – ответил Квинт, продолжая прикидываться, что не понимает.

– Поэтому нам нужно завербовать людей в Сиракузах. Чтобы те открыли нам ворота.

– Похоже, хороший план.

– Знатные сиракузцы, дружески расположенные к Риму, боятся проникнуть в город, – со злобой в голосе заявил Марцелл. – Несколько недель я не могу найти никого, кому мог бы доверить столь важную задачу. Так было до тех пор, пока я не поговорил со своим родственником. – Он с улыбкой посмотрел на Перу, тот подбоченился, а Квинт пошатнулся. Марий же выглядел счастливым. – Центурион Пера свободно говорит по-гречески. Он вызвался отправиться в Сиракузы и найти тех, кого можно убедить перейти на сторону Рима, – продолжил Марцелл. – Вы оба пойдете с ним.

– Есть, – ответили оба гастата.

Услышав их тон, Марцелл раздул ноздри.

– Как я понимаю, вы рады такому заданию?

– Так точно.

Квинт на мгновение заколебался. В глазах Коракса виднелась крупица сочувствия, но он ничего не сказал. Лицо Перы выражало злорадство, лицо Марцелла – возбуждение. Квинт ощутил отчаяние и покорность судьбе. Акцент выдаст его. Кто знает, на что способен Пера? И к тому же можно наткнуться на Клита…

Однако это был прямой приказ консула, а нужды Рима важнее жизни гастата.

– Для меня это большая честь.

– Для меня тоже, – тут же добавил Марий.

Марцелл, похоже, более-менее удовлетворился этим.

– Превосходно, – сказал он. – Республика будет вам благодарна.

Квинт лежал на спине и старался не дышать. Вонь от покрывавших его с головы до ног рыбацких сетей была всепоглощающей. Прошло две ночи после приказа Марцелла, и теперь пути назад не было. Они находились в рыбацкой лодке, направлявшейся с западного берега большого сиракузского залива на вражеский восточный берег. Легкие не выдерживали. Нужно выдохнуть. И снова вдохнуть. Давясь, он втянул воздух.

– Привыкай к запаху, гастат. Постарайся дышать бесшумно, – прошипел Пера, лежавший рядом и так же накрытый сетью.

«Грязный засранец», – подумал Квинт, жалея, что на второй лодке, в одиночестве, оказался Марий, а не Пера.

– Есть, – прошептал он.

– Тише! – подал голос старый рыбак, на чьей лодке они плыли, и Квинт ощутил, как он своей заскорузлой ногой пнул кучу сетей. – Тише, или мы пропали.

Сердце Квинта отбивало отчаянный ритм где-то у самого горла. Как ни трудно ему было, но он лег на шершавую палубу и заставил себя успокоиться. Его ноздри снова заполнил запах рыбы и соли. Грубая сеть терла щеки. Дно лодки под ним покачивалось на волнах. Доски поскрипывали, о борт била вода, парус хлопал на ветерке. Трое рыбаков тихо переговаривались. Все шло, как надо, но мысли не давали Квинту покоя. Опасность возникнет, едва они пересекут залив и подойдут к маленькой пристани, где причаливают местные рыбаки. В них нуждались горожане, их «не замечали» римляне, поскольку использовали для посылки сообщений в Сиракузы и получения известий оттуда.

И вот тогда Марию и Пере придется вылезти и стать сиракузцами. Первым препятствием будет стража у ворот, через которые доставляется ночной улов. Согласно большинству донесений, они мало обращают внимания на рыбаков – иначе не получат своего неофициального налога в размере ящика рыбы, – но и здесь имеется определенный риск. Однако если все пройдет хорошо, все трое проведут остаток ночи в доме старого пьяницы – владельца лодки.

А потом начнется настоящая работа. Квинт почувствовал, как к горлу подкатывает желчь. Он не мог представить места, где бы хотел очутиться меньше, чем там, где был сейчас. Идти, а точнее, плыть в самое сердце вражеского города, говоря на местном языке с заметным акцентом, – полнейшая глупость. Но альтернатива – нарушить прямой приказ Марцелла – означала бы фустуарий: его забили бы насмерть палками товарищи по палатке. И он не мог бросить Мария. «Так что куда ни кинь – все клин, – с горечью думал Квинт. – Пусть хотя бы девушки там окажутся красивыми, как говорил Марий, и пусть мне удастся возлечь хоть с одной, пока нас не схватят».

Несмотря на его тревоги, в последующие часы все прошло гладко. Стража даже не взглянула, когда они входили в город, и мужчины беспрепятственно добрались до дома старого рыбака. Когда они встали на следующее утро и вышли на улицы, то ни у кого не вызвали подозрений. Адреса, которые им дали, оказались точными. Пера решил, что он один будет заходить в дома, чтобы говорить со знатными сиракузцами, и Квинт задумался, зачем их вообще послали с ним. Это действительно действовало на нервы – ждать его на улице, гадая, кто из прохожих донесет на них. Но ничего такого не случилось, и Пера неизменно появлялся с довольным видом. Кроме того, Квинту и Марию редко приходилось открывать рот, рискуя быть разоблаченными.

Квинту даже показалось интересно находиться в осажденном городе. Было ясно, что план Марцелла взять город путем хитрости был разумен. Боевой дух осажденных казался таким же высоким, как у осаждавших. Оборонительные сооружения были в хорошем состоянии, а батареи катапульт – еще более многочисленны, чем предполагал Квинт. Сиракузы имели множество общественных колодцев, так что о нехватке пресной воды не могло быть и речи. Рыночные лотки не были завалены свежими продуктами, но и не пустовали. Зерно, оливковое масло и вино – самые важные товары – были доступны, и Эпикид мудро ограничил цены на них. Каждый день привозили свежую рыбу, выловленную теми же самыми рыбаками, которые доставили в город троих шпионов. Хотя женщины не были так сногсшибательны, как расписывал Марий, писаных красавиц хватало. Однако Пера держал гастатов на коротком поводке, и завязать отношения не было никакой возможности. Приходилось довольствоваться лишь любованием издали. Когда Пера не слышал, Квинт безжалостно шпынял Мария, напоминая про его спор с Урцием. Ответ товарища был неизменен:

– Это ты виноват. Женщины падают от моих взглядов, но шарахаются за милю от безобразных ублюдков вроде тебя!

Это был сигнал к перепалке. Пикировка помогала коротать часы, заглушая постоянный гнетущий страх.

В последующие пять суток более дюжины высокопоставленных сиракузцев были тайно вывезены и привезены обратно на рыбацких лодках – под видом рыбаков – после переговоров с Марцеллом. Добившись успеха, Пера сказал Квинту и Марию, что миссия этих сиракузцев состоит в том, чтобы убедить как можно больше своих товарищей перейти на сторону Рима. Когда изменников наберется достаточно, чтобы обеспечить одной ночью захват ворот, настанет момент для решительных действий.

– Сколько людей понадобится? – спросил Марий.

Квинт тоже хотел это знать. Когда наберется достаточный отряд, видимо, можно будет вернуться к своим. Чем дольше они оставались в городе, тем большая опасность им грозила.