Твайнинг взглянул на своего адвоката.

— С этим все?

— Полагаю, да, сэр.

Твайнинг поднялся.

— Что ж, Дерек, наверное, мне следует тебя поздравить.

— Почему бы и нет? Двенадцать миллионов долларов за участок сто на пятьдесят футов с полуразрушенным домом, за который сорок лет назад я выложил пятнадцать тысяч? Вот что значит инфляция, — Олсен больше не улыбался злорадно, — Если тебе от этого станет легче, знай, твои деньги пойдут на благое дело. Куча детишек из Бронкса, кому не повезло жить в твоих элитных домах с наворотами и ездить летом в Хэмптоне, теперь смогут играть в парках Дерека Олсена. Итак, когда ты собираешься снести дом?

— Экскаватор с шаром будет там в четверг утром. Пожалуй, я сам сяду в кабину. Я еще не забыл, за какие рычаги дергать.

— Приеду посмотреть. Пока, Дуг, — Олсен повернулся к своему адвокату Джорджу Роденбургу. — Ладно, пошли отсюда, — сказал он, — Можешь угостить меня ужином пораньше. А то я от волнения почти ничего не съел за обедом. И пока мы будем ужинать, я позвоню своему племяннику и Говарду и расскажу, что произойдет в четверг утром. А еще сообщу им, что выручил на этой сделке двенадцать миллионов долларов, которые пойдут на устройство моих парков. Жаль, не увижу их лиц. У обоих может случиться инфаркт.

После разговора с Крамерами я вернулась на Саттон-плейс, прошла мимо фотокамер со вспышками, поднялась наверх и наскоро побросала вещи в сумку. Надев самые большие темные очки, какие только сумела найти, на пол-лица, я снова спустилась в гараж и на этот раз взяла машину мамы, чтобы обмануть журналистов. Потом, понадеявшись на Всевышнего, что не попаду в аварию, я на полной скорости вылетела на улицу и быстро свернула на Пятьдесят седьмую. Проехала по Первой авеню до Девяносто шестой, стараясь удостовериться, что меня не преследуют. Не хотела, чтобы кто-нибудь догадался, куда я направляюсь.

Разумеется, я не могла быть точно уверена, но когда я свернула на Девяносто шестую, а затем на шоссе ФДР, то никакого телевизионного фургона в пределах видимости не было. Шоссе, по которому я ехала на север, конечно, носило имя президента Франклина Делано Рузвельта. Это навеяло мысли об Эллиотте. Я похолодела, подумав, что если Мак виновен во всех этих преступлениях и будет пойман, то затем последует многомесячное обсуждение этой сенсации в СМИ, а потом громкий суд. У Эллиотта много высокопоставленных клиентов. Я знаю, он любит маму, но захочет ли он быть связанным с подобной шумихой? Если бы он был женат на маме, захотелось бы ему увидеть ее фотографии во всех желтых газетах, освещающих суд?

Сейчас он выступает как ее защитник, но долго ли это продлится? Будь жив отец, при подобном развитии событий он встал бы на сторону Мака, я точно знаю, он свернул бы горы, чтобы добиться статьи о невменяемости. Я вспомнила, как Эллиотт часто повторял анекдот о Рузвельте — когда тот выбрал республиканку в качестве хозяйки приема, пока Элеонора была в отъезде, и все потому, что в Гайд-парке не нашлось демократки, равной ему по социальному положению. Интересно, как бы повел себя Рузвельт или Эллиотт, если бы рядом с ним жила мать осужденного серийного убийцы? То, какой оборот принимает дело, заставляет меня думать, что Эллиотт предложит маме «быть просто друзьями».

Влившись в поток машин на Кросс-Бронкс, я попыталась отбросить все мысли и сосредоточиться на вождении. Когда движение замедлилось настолько, что мы едва ползли, я сделала несколько звонков и забронировала место на последнем пароме из Фалмута в Винъярд. Потом дозвонилась до гостиницы в Чаппаквиддике и забронировала номер. После чего отключила мобильник. Не хотелось ни с кем говорить.

Когда я прибыла на остров и поселилась в гостинице, часы показывали почти половину девятого. Измотанная, но все еще взволнованная, я спустилась в бар и заказала гамбургер с двумя бокалами красного вина. Затем, вопреки всем здравым медицинским советам, я приняла таблетку снотворного, найденного в тумбочке у мамы, и легла спать. Проспала я двенадцать часов без перерыва.

В половине пятого Ник Демарко сидел у себя в городском офисе, когда зазвонил телефон. Не вдаваясь в подробности, капитан Ларри Ахерн попросил его немедленно прибыть в участок. Ник, у которого внезапно пересохло во рту, не возражал. Едва повесив трубку, он сразу набрал номер своего адвоката Пола Мерфи.

— Я сейчас же выезжаю, — сказал Мерфи.— Встретимся там, в вестибюле.

— У меня идея получше, — сказал Ник.— Я все равно собирался уйти через пятнадцать минут, а значит, Бенни, видимо, уже курсирует по кварталу. Я позвоню тебе из машины. Мы сделаем крюк и заберем тебя.

В пять минут шестого Бенни, сидевший за рулем, уже ехал на юг по Парк-авеню.

— Насколько я понимаю, копы пытаются тебя запугать, — говорил Мерфи.— В их распоряжении всего лишь две косвенные улики, которые можно тебе предъявить: во-первых, ты пригласил Лизи за свой столик в клубе, и, во-вторых, у тебя есть черный джип «мерседес», что делает тебя одним из тысяч владельцев черных джипов «мерседесов».

Он бросил взгляд на Демарко.

— Мог бы заранее избавить меня от сюрприза, который я получил во время прошлого разговора в прокурорском офисе.

Мерфи понизил голос до шепота, но Ник все равно продолжал толкать его локтем. Он сразу понял, что Мерфи имел в виду: речь шла о судебном запрете для Бенни приближаться к его второй жене. А еще он знал, что Бенни обладал удивительным слухом и ничего не пропускал мимо ушей.

Движение было невыносимо медленным, и Мерфи решил позвонить Ахерну:

— Хочу просто предупредить, что мы попали в обычную пятичасовую пробку и ничего не можем поделать.

Ахерн ответил без обиняков:

— Все равно приезжайте. Мы никуда не спешим. А за рулем Бенни Сеппини, шофер Демарко?

— Да, он.

— И его тоже приведите с собой.

Было десять минут седьмого, когда Ник Демарко, Пол Мерфи и Бенни Сеппини торопливо прошли через общую приемную в кабинет Ларри Ахерна, ловя по пути холодные взгляды детективов.

В кабинете атмосфера оказалась еще холоднее. По обе стороны от Ахерна вновь восседали детективы Барротт и Гейлор. Перед столом были выставлены три стула.

— Присаживайтесь, — коротко бросил Ахерн.

Бенни Сеппини посмотрел на Демарко.

— Мистер Демарко, думаю, мне не годится...

— Хватит изображать из себя слугу. Нам известно, что ты обращаешься к нему по имени, — прервал шофера Ахерн, — Да сядь ты, наконец.

Сеппини подождал, пока Демарко и Мерфи займут свои места, затем опустился на стул.

— Я знаю мистера Демарко много лет, — сказал он.— Он важный человек, и, когда мы с ним не одни, я называю его «мистер Демарко».

— Очень трогательно, — с сарказмом заметил Ахерн, — А теперь давайте все вместе послушаем вот это.

Он нажал кнопку воспроизведения на магнитофоне, и комнату наполнил голос Лизи Эндрюс, умолявшей отца о помощи.

Затем наступила напряженная тишина, и Пол Мерфи спросил:

— Какой смысл проигрывать эту запись нам?

— Буду рад ответить, — заверил его Ахерн, — Я думал, это поможет напомнить вашему клиенту, что вчера Лизи Эндрюс была, по всей вероятности, еще жива. Мы хотели этой записью воззвать к его лучшим чувствам, чтобы он рассказал нам, где ее найти.

Демарко вскочил со стула.

— Я имею не больше представления, чем вы, где сейчас находится эта бедная девушка, и если бы я мог, я бы отдал все, что у меня есть, лишь бы спасти ей жизнь.

— Уверен, что так, — язвительно ответил Барротт.— Вы ведь, кажется, нашли ее очень симпатичной. Даже подсунули ей визитку с адресом вашей уютной мансарды.

Он вынул карточку, прокашлялся и прочитал:

— «Лизи, я могу открыть для вас дверь в шоу-бизнес и буду рад это сделать. Позвоните мне. Ник».

Он швырнул карточку на стол.

— Вы дали ей это в тот вечер?