Не каждый поворот реки просматривался с их наблюдательных вышек. Ну, а Пинская военная флотилия выполняла на Буге гидрографические работы, осваивая незнакомый фарватер.

Лейтенант Кузин, видя спокойную обстановку, искренне недоумевал, а сидевший рядом с ним пограничник расслабленно щурился на солнце, что-то высматривая на советском берегу. Да-да! На запад он взглянул лишь пару раз, но с какой-то злой напряженностью.

Елизаров проверял маскировку приграничных нарядов. Ничто не должно указывать на отрытые ночью окопы.

Капитан не решался начать разговор с незнакомым человеком. Если так сильно Кузин нужен Ненашеву, то пусть комбат сам с ним общается. На разведчике и так висит немалая ноша, но верить в нападение немцев, несмотря на факты, не хотелось. Заговорщик он, что ли?

Впрочем, карьера разведчика стремительно рванула вперед. Рядом с моряком теперь сидел человек, исполняющий обязанности начальника Брестского погранотряда. И пусть только до возвращения майора Ковалева, но так решил гость из Москвы, принимая соломоново решение.

В это время командующий четвертой армии торопливо поднимался на Тереспольскую башню, по пути распугивая злым и грозным видом обитавших там, в малюсеньких квартирках, командирских жен и детей.

До того Коборков успел завернуть на полигон и лично осмотрел войска[489]. Перед гостями из округа нельзя ударить в грязь лицом.

Впрочем, с утра ощущалось какое-то беспокойство, усиливающееся с каждым часом.

Совсем молоденькая девушка, но с сильно выпирающим животом, видя его на лестнице, округлила от ужаса глаза и в панике убежала в комнату. Дверной крючок лязгнул, как затвор винтовки, затем послышался тихий, но пронзительный плач.

Он остановился, оглянулся, за спиной никого нет. Командиры, сопровождавшие командарма, немного отстали. Ну, не дьявол же он во плоти! И что на нее нашло? Малолетняя психованная дура перед первыми родами!

Миновав пару ярусов с малюсенькими квартирками и оставив водонапорные баки под кровлей, генерал-майор добрался до площадки на самом верху башни.

Командарм решил лично осмотреть немецкую сторону[490]. Почувствовать тревожную атмосферу. Его давно достали «панические» настроения подчиненных и упрекающие взгляды начальника штаба.

— Ну, и где тут ваши немцы?

Догнавший его спутник, командир двадцать седьмого стрелкового корпуса Попов, лишь сокрушенно развел руками.

Прекрасный солнечный день, голубое небо. Гремело только на нашем берегу Машины, гудя, подвозили щебень, цемент и песок для строительства объектов укрепрайона и шумно разгружались.

С другой стороны – чудесный пасторальный вид мирной границы. Все дышит спокойствием и летней умиротворенностью. Не спеша течет река, идет по ней куда-то катер или моторная лодка. Мелькнул пару раз патруль немцев, утирающих под пилотками лоб и неторопливо переставляющий ноги вдоль западного берега реки.

Смущал лишь высокий зеленый забор[491], пару дней назад возведенный саперами вермахта в выбеленных солнцем рабочих мундирах, но и там особой активности не наблюдалось. Утихла, успокоилась граница.

У Коборкова отлегло от сердца.

— Думать надо и соображать! Паникуют Азаренко и Шатко, — обратился он к комкору – Да и ты сам излишней немцебоязнью страдаешь. Смотри, как бы самого в паникеры не записали.

Тот вздохнул. С комдивами стоявших в Бресте дивизий испортились даже личные отношения. Мало того, их особые отделы неожиданно стали на их сторону, тоже считая необходимым немедленно вывести войска из цитадели в лагеря за внешним валом.

— Все равно, если что, им из крепости быстро ни за что не выйти, — пробормотал командир двадцать восьмого стрелкового корпуса.

— Какое, к черту, «если что»? Приказы не надо обсуждать. Сам знаешь, без команды Генштаба, трогать дивизии на самой границе запрещено.

Правоту его слов осознавал и Коборков. Но что станет, если каждый военный начнет действовать без приказа? Колхоз, а не армия. Лишь недавно прошла реформа, ликвидирующая былой бардак.

Указание дано четко и явно: не провоцировать, не поддаваться!

Но командарм так и не мог отойти от разговора с командиром сорок второй дивизии. Вот наглец!

На месте образцового парка с рядами техники пустота. Нет, без приказа ничего наружу не вытащили, лишь расставили по укромным местам и замаскировали. Словно комдив готовился оборонять не позиции к северу от города, а саму крепость.

На гневный вопрос, как же он будет встречать комиссию из округа, Азаренко недоуменно пожал плечами. Есть директива Генштаба о маскировке, к чему упреки?[492]

— Вы поторопились ее выполнить!

— Если вы имеете возражения и замечания против указаний из Москвы, так я готов их устранить незамедлительно, но лишь после письменного указания.

Ох, каков удар по его авторитету! Азаренко в грош не ставит своего командарма!

— А то, что мы, благодаря вам, провалим проверку – не беспокоит?

— Слишком у вас благодушное настроение!

Комдив крепко закусил удила и Коборков напряженно думал, что делать. Своей властью он отстранить его от командования не мог. Нет к тому оснований.

— И что же, по-вашему, мы должны делать?

— Немедленно вывести дивизии на позиции по плану прикрытия.

— Ваши соображения мне не нужны и не интересны! Можете оставить их при себе! Сами знаете, на это Генштаб должен дать указание. Там обстановку наверняка не только знают, но и видят все гораздо лучше. Так что, советую умерить пыл. Как бы чего не случилось при таких паникерских настроениях.

Азаренко замолчал, тому были примеры.

— И с дополнительными выходами из крепости ничего не выйдет, — продолжил Коборков. — Мы недавно обсуждали вопрос в штабе армии. Сложно и трудоемко. Пробить крепостные стены – полдела. Еще надо строить мосты через канал и крепостные рвы. Нет у нас свободного саперного батальона, а снять кого-то со строительства укрепрайона мне никто не разрешит[493].

В ответ комдив все равно зло смотрел на генерал-майора. Не убедил он его.

— В отличие от вас, я знаю, что такое война!

Лицо у Коборкова вспыхнуло. Упрекать тем, что он не участвовал в финской компании, верх наглости[494]…

— Вы плохо читали заявление ТАСС от 13 июня. Нападения Германии не будет! Скажу по секрету, наши дипломаты договорились с немцами смягчить обстановку и отвести с обеих сторон пехоту в тыл на пятьдесят километров. Мне недавно звонили с границы, германцы начали выполнять соглашение.

«Комдив сам может спровоцировать войну, а это его остудит», — похвалил себя за выдумку командарм. Что-то часто рядом с Бугом люди стали сходить с ума. Узнать бы, кто на самом деле воду мутит.

«Да он же врет!», ? упер в него взгляд Азаренко.

«Ну что же, — подумал командарм, — тогда поступим, как поступал в подобных случаях командующий округом. В конце концов, тут армия, а не дешевый балаган»[495].

— Вашу мать! Один нашелся такой умный! Думаешь, что будет война? Никакой войны не будет! Не прекратите разговорчики, построю дивизию и тебя впереди, да прогоню строем по такой жаре до Минска и обратно! Идите и готовьтесь к показным учениям. Еще – немедленно приведите парки с техникой в порядок!

Словно соглашаясь с его правотой, на германской стороне приветливо махнули рукой. Там заметили на башне советского генерала. У Коборкова покраснело лицо, он очнулся. Взгляд на циферблат его окончательно разозлил.

Задержался дольше планируемых пятнадцати минут, а его время расписано больше, чем на неделю вперед. Коборков работал, крутится, решая одновременно сотни дел и не доверяя никому. Любая мелочь требовала его личного участия.