Первый секретарь, выдав все, что думал, зло задышал в телефон.
Минуту спустя на его губах повисла кривая, но довольная усмешка:
— Что? Что вы решили? Еще раз повторите! Генерал, быстрее берите трубку!
Азаренко, подойдя к аппарату, услышал, как Коборков тяжело вздохнул. Ох, как не любил командарм принимать решения. Все глядел на округ. И тут, припертый к стенке, закрутился, как жук на булавке.
— Комендант, наведите в городе порядок! Но если ты хоть чем-то спровоцируешь немцев, пеняй на себя. Под трибунал отдам! Я тебе это лично…
Генерал недоуменно покрутил в руке трубку. Нет, не раздались короткие гудки, одно шипение, как тишина.
Связь оборвалась. Не должно быть такого, охрана телефонных линий усилена. Сюда несколько раз сообщили о перестрелках с неизвестными «связистами». Но это был удар по кабелю, идущему от электростанции.
— Успели получить указание?
— Да, товарищ первый секретарь обкома. Разрешите выполнять?
— Разрешаю! Идите! — Теплицыну польстило, что комдив именно его воспринимает, как прямого начальника. Очень хорошо. Если что, отвечать будут вместе.
— Товарищ Елизаров, вы отвечаете за порядок в Бресте по линии НКВД-НКГБ. И пусть вас не смущает собственное звание. Никто лучше вас не владеет обстановкой, — польстив Михаилу, сделал следующий выбор первый секретарь.
— Смотрите! — начальник милиции подозвал их к окну. В тусклом свете уличных фонарей, мимо здания обкома, в сторону вокзала торопились тени людей. В руках чемоданы, узлы, за спиной угадываются мешки.
«Началась паника среди населения», ? мрачно констатировал первый секретарь. Как раз за такое еще больше по головке не погладят.
— Товарищ Теплицын! Товарищ Теплицын!
— Что! Что еще стряслось? — плохих новостей и так слишком… достаточно.
Нет, секретарь Брестского обкома комсомола не впал в прострацию, а лишь запыхался от бега, торопясь подняться наверх.
— Там люди. Много людей. Коммунисты, комсомольцы и… просто наши товарищи. Ходят вас видеть, — тут Федор запнулся, — и спрашивают, чем надо помочь!
Панов поторопил реальность на несколько часов.
Те, кто не растерялся, при первых выстрелах укрыли или отправили на вокзал семьи. Дальше поспешили в обком, в военкомат или на работу. Предписание, куда бежать при тревоге имел каждый ответственный коммунист или совслужащий.
Но те, кто пришел в здание на улицу Ленина через полтора часа после начала войны, нашел пустоту. Только ветер гулял по пустым кабинетам. Пустовало и НКВД, и филиал «большого дома».
Люди не успокоились. Решительности и умения хватало. Многие из демобилизованных красноармейцев оставались жить в Западной Белоруссии. Из тех, кто в запасе, набирали местные кадры НКВД[559]. Добыв винтовку, наскоро подпоясав ремнем гражданский пиджачок, они шли в цепь, и, наравне с пограничниками, милицией и немногими военными, отстреливались на улицах от наседающего врага.
На выходе из здания обкома Елизаров подозвал к себе милиционера.
— Милиция у нас рабоче-крестьянская. Так что, принимай пополнение. Первый отряд сразу на вокзал, — в управлении давно было, чем вооружить людей.
Несмотря на «стремительно» взлетающую вверх карьеру, в душе опять возникала горечь. Эх, почему никто из обкома не решился писать товарищу Сталину! Открыть ему глаза.
В сентябре тридцать девятого их встречали не только люди с хлебом-солью и цветами. А еще самостоятельно организовавшаяся рабочая красная гвардия, пусть неумелая, но готовая отважно защищать народную Советскую власть. Как мало из них людей, среди пришедших этой ночью в обком партии.
Город услышал рев моторов и лязганье гусениц по мощенным плиткой мостовым.
Не мешкая, Азаренко ввел в город готовый к движению разведбатальон и противотанковый дивизион на тягачах «Комсомолец», забирая под охрану ключевые точки и загоняя недобрую публику обратно в подворотни. Состав патрулей приказали довести до отделения, двенадцати человек.
Половина третьего ночи. По гарнизону объявлен «Сбор». Семьям командиров, проживающих на съемных квартирах, предлагалось немедленно явиться к штабам дивизий.
Командиры, найденные посыльными на квартирах, одевались. Энтузиазма немедленно бежать в часть никто не испытывал. Наоборот, чертыхались. Опять проклятая тревога! Как все задолбало в мае и начале июня! Начальство окончательно дуреет: то запрещает семьям уезжать, то объявляет эвакуацию!
«Давайте объявим России войну и не нападем! Они себя сами замучают строевыми смотрами и оргпериодами», орал в бородатом анекдоте американский генерал. То, что военные в гарнизоне Бреста за неделю до войны спали не раздеваясь, объяснялось не суровой бдительностью, а желанием хотя бы таким образом перекрыть ненавистный норматив.
Но, услышав стрельбу, люди заторопились, несмотря на законные полчаса (время, установленное особой инструкцией для прибытия в часть по тревоге).
Елизаров обошел вокзал, удрученно отметив, что пессимистичный прогноз Ненашева вновь сбывается. Яблоку негде упасть.
Первый утренний поезд, по расписанию «Брест-Москва», отправится в шесть утра, но народ и не думал расходиться. Перестрелка рядом испугала, но не смутила. Давно пуганые. Каждый надеялся уехать на восток тем же путем, что и прибыл в город.
Многие давно запаслись билетами.
Хочешь ехать в довоенном СССР из Бреста во Владивосток? Не проблема, главное – разрешение пересечь старую границу и советский паспорт. Открытый проездной документ компостировали на нужную дату, справляясь, есть ли на поезд места. И по пути можно сойти, сразу отметившись в кассе.
Коренных жителей все же слушали. Как не услышать, если одни грозились рассчитаться за все после прихода немцев, другие искренне советовали не рисковать женами и детьми.
— Когда последние вагоны закрыли, навалились, гады. Мы минут десять, как сели в вагон, лишь четверо осталось в карауле у паровозной бригады. А они все в нашей форме и орут: «Сдавайтесь, диверсанты!». Потом начали стрелять, да так, что головы не поднять и не открыть вагоны, — руки у лейтенанта дрожали.
Он нервно курил, высоко держа голову, обтянутую бинтом. В такую переделку попал первый раз, обычно депортации шли без эксцессов.
В подтверждение его слов, на земле тускло блестели гильзы от девятимиллиметровых патронов. Были бы у диверсантов винтовки или пулемет, вряд ли кто в вагоне охраны остался цел. Но где бандиты нашли автоматическое оружие, запросто задавив конвой огнем, не дав сделать ни одного прицельного выстрела? Принесли с собой? Вряд ли, их бы обязательно заметили.
Мысль, что воинское подразделение промаршировало в город, держа под мышками шайки и веники, якобы для бани, даже не пришла Михаилу в голову, но дальше картину он представил правильно.
Кто-то из милиционеров поставил перед ним полностью снаряженный «MG-34». Почему из него не стреляли и бросили? «Милицейский склад!», мысль о нем холодом обдала спину.
А ведь Ненашев его предупреждал «заходи, кто хочешь, бери, чего хочешь». Нельзя так безалаберно хранить оружие. Хорошо, взрывчатки там уже нет, утром отдали саперам, на всякий случай аккуратно заложить два фугаса у Тереспольских ворот. Винтовки, с подходящими к ним патронами, свезли обратно в отделения милиции и к морякам.
— А потом? — спросил Елизаров.
— Потом? — в ответ закашлялись и зло сплюнули. — Начали орать про свое, мол, «еще польска не згинела», и «хватит тут видпочивать. Надо итить в лис, скоро будем бить германцев». А жиды, мол, пусть уматывают… отсюда, если не они, то немцы их за весь «большевизм» вырежут[560]. Ну, а дальше сами знаете. Подоспела милиция и военные с вокзала, но пока они разбирались, кто где, гады успели уйти.
— Так и сказали: «жидам»?
Начальник следственной части НКГБ по Брестской области Левин сжал кулаки, вновь услышав ненавистное слово. Их тут не любили. Чертовы поляки, заразили население своим антисемитизмом.
