И Панов проходил такие испытания, желая стать лейтенантом в восемьдесят четвертом году, но когда узнал про немцев, не стал язвить и ерничать.

Нюанс в том, что рейхсвер изначально готовили, как «армию командиров». Требования звучали так: солдат должен уметь руководить отделением, унтер-офицер – взводом, а фельдфебель справляться с ротой. Тот, кто после обучения был к тому не способен, мигом покидал армию. Ничего личного, нищая республика рационально вкладывала деньги в свои «карманные» вооруженные силы. Отслужившему двенадцать лет ветерану она же гарантировала бесплатное высшее гражданское образование и хорошую должность.

Эрих сразу заявил о желании стать офицером, тут же заработав благосклонные взгляды. Это командование рейхсвера приветствовало. Но надо было еще стать достойным.

Жить пришлось в помещении вместе с пятью камрадами. Ох, как он завидовал отцу. Унтер-офицер имел право на отдельную комнату. Увы, видеть папашу Генриха получалось редко. Хоть они и служили в одном полку, батальоны стояли гарнизонами в разных городах. Та же прагматичность, но для следующего этапа, развернуть там потом полки и дивизии вермахта.

Учиться приходилось постоянно, и Эрих сильно уставал. Тренировали их жестоко. Минимум четыре дня в поле, в остальные дни – занятия в казармах. Немецкий солдат отдыхал не больше одного дня в неделю, но почти не отвлекся на вопросы быта.

Пулеметы и пушки рейхсверу промышленность делала из дерева, а танки из фанеры. Тогда вся Европа потешалась над немцами, возящими их на велосипедных колесах, не догадываясь про испытательные полигоны в России[151]. Рейхсвер же верил в германскую промышленность, зная, что давно готовы чертежи и опытные образцы.

Наклепать танков и пушек можно за два-три года, а солдата нужно растить долгих восемнадцать лет, лишь для возможности только его призвать.

Рейхсвер терпеливо ждал. Нет, не конкретно того будущего пожирателя половичков. Он ждал любого, кто скинет с Германии оковы позорного мира.

«О, мирный Версальский договор»! Эти слова и в 41-м вызывали у гауптмана лютую ненависть.

Нет, это был не мир, а перемирие на двадцать лет[152]. Германия осталась нищей, без колоний, разделенная на части. Настоящий позор для великой нации, неожиданно оказавшейся неспособной защитить саму себя. Пять с половиной миллионов немцев внезапно оказавшись гражданами Польши, Франции, Дании, Бельгии и Чехословакии[153]. Даже маленькая Литва освободила для себя Мемель. Клайпедой он стал в один день, оставаясь до этого сотни лет немецким городом[154].

Вину за начало Первой Мировой войны все дружно возложили на Германскую империю. Она должна возместить союзникам расходы – двести семьдесят миллиардов золотых марок. Примерно сто тысяч тонн золота. Потом, правда, сумму раза в два скостили, много раз пересматривали, но окончательно, по предъявленному счету, расплатились немцы в октябре 2010-го года[155].

Но самое главное, немцам надоело постоянно каяться перед всеми! Великий народ низвели до уровня уличного попрошайки. Отобрать имущество, оружие, золото и боевые корабли – это еще можно было стерпеть. Но растоптать честь и достоинство – уже чересчур.

Униженная нация требовала реванша и готова была пойти за любым лидером, кто вернет стране былое величие, принесет благополучие в немецкие семьи. Даже коммунисты, когда выдвигали подобные требования, имели немалый шанс прийти к власти[156].

И такой политик нашелся. Никто и не думал, что им станет вождь тех шутов-коричневорубашечников, вечно марширующих по улицам германских городов, не гнушавшихся подрабатывать разгоном митингов и демонстраций. Никто не думал и потом, что пришедший к власти канцлер выполнит все обещания.

Но Адольф Гитлер оказался великим человеком. Через три года на него молился чуть ли не весь немецкий народ. Работу и кусок хлеба получил каждый, а за тунеядство принялись карать тюремным сроком, как за образ жизни, недостойный немца. Но и принудительно занятые рабочие не роптали, на общественных работах им платили в десять раз выше пособия по безработице.

Эрих помнил причину прошлого поражения Германии – удар в спину. Готовая дальше сражаться армия кайзера стояла на пороге Парижа. Еще один решительный удар и… Но немцы, в тылу развращенные лживой красной пропагандой и обманутые продажными либерастами, сами сгубили их Великую Империю.

Мудрый вождь учел ошибки прошлого и облагодетельствовал всех жителей немецких земель.

Сначала Адольф Гитлер заставил всех колеблющихся думать только о Германии, достойной вновь стать великой страной, равной другим державам. Партии, ведущие бесстыдный идейный террор против нации, запретили. Закрыли типографии, печатающие грязную литературу, а книги, несущие в народ лживые идеи прилюдно сожгли. Ликвидировали и газеты, отравляющие сенсационным бредом народ.

Геббельс пояснял Германии, что германский национал-социализм – это социализм исключительно для немцев. И пропагандой дело не ограничилось. Не признавая классовой борьбы, фюрер не стал ничего национализировать, а умудрился поставить хозяев в жесткие рамки единого хозяйственного плана, жесточайше контролируя куда идет прибыль.

Нацистское правительство решительно подошло к делу, став арбитром над трудовыми отношениями. Введен твердый рабочий день, обязательный и оплачиваемый отпуск, гарантии по старости. Ничего не решавшие, мутившие рабочий люд, профсоюзы распустили. Стране не нужны митинги, стране нужно процветание и достойное место в мире.

Взамен, новый единый «Немецкий рабочий фронт» объединил накормленных трудящихся, развернувшись с помощью государства в полную силу. Улучшились условия труда. Теперь на крупных заводах присутствовала столовая, спортивная площадка, а иногда и бассейн. На каждом предприятии работала ячейка нового профсоюза. Все вопросы решала «тройка»: местный профсоюзный босс, представитель партии и предприниматель. Хозяевам запретили держать деньги за границей. Да и экспорт поставили под контроль. Доходы от коммерции вкладывались в производство. Никто особо не роптал, а денег вдруг стало больше. Государство гарантировало заказ и покупало продукцию.

Немцы облегченно вздохнули, обретя социальный мир и веря в величие Германии. Никто теперь не бастовал, не голодал и не боялся остаться на улице. Заводам и полям требовалось все больше рабочих рук.

Для бедных строились государственные квартиры, купить которые можно было в рассрочку. Под бодрую музыку сносили бараки в трущобах. Немцу запретили прозябать в нищете. Чем больше в семье рождалось детей, тем больше помогало государство. Рабочий или бюргер мог отдыхать за треть цены, приобщаясь к культурным ценностям, когда-то доступным лишь аристократам. Остальное доплачивал новый профсоюз[157].

Подростки проводили лето в бесплатных лагерях. Инструкторы «гитлерюгенда» делали из них сплоченные отряды, яростно марширующие с красными знаменами под грохот барабанов. Внушалась мысль – забудь, что ты потомок фона, пролетария или крестьянина. Каждый из вас – песчинка несправедливо униженного германского народа, его честь, плоть и кровь. Для юношей строили огромные спортивные комплексы. Культура тела – приоритет истинного немца. Женщин законодательно постарались отстранить от физических работ. Следовало рожать и воспитывать детей. Особый закон даже запрещал строить квартиры меньше трех комнат – детям нужно место для игр.

Национал-социализм призывал ставить общее благо выше личного, думать о нации, каждому свое, а не одно и то же. Однако, честными, порядочными и верными надо быть только по отношению к представителям своей расы и никому другому. Их новый строй исключительно для немцев и на экспорт не пойдет. Не надо путать их социализм с коммунизмом большевиков.