Дипломаты Гитлера как-то за месяц ухитрились узнать о поступившем указании от девятого июня. Фантастика или там был настоящий арийский попаданец. Впрочем, коктейль-прием в немецком посольстве в Москве был, но в июне, за несколько дней до начала войны, но все было на местах[224].

Но заместителю Меркулова, товарищу Фитину, еще предстояло прокрасться в кабинет товарища Сталина мимо храпящего на боевом посту секретаря Поскребышева. Девятнадцатого июня он посетителя не заметил[225].

Так что доверять тем, кто писал или посмертно редактировал «мемуары» ветеранов разведки, Панов не мог. Ну, не тянул он пока еще на мастера разгадок закулисных интриг и разоблачителя масонов высокой степени посвящения[226].

У Саши случай клинический. Его преследовали постоянные, навязчивые, маниакальные подозрения, что аналитикой в госбезопасности считали статистику выявления и раскрываемости.

Все, что шло не по профилю конторы, занимавшейся политической разведкой, не обобщалось, лишь учитывалось. Да, материалы специальной сводкой докладывалось в Наркомат обороны. «Выслано Тимошенко. Судоплатов», «Военные сведения переданы НКО. Меркулов» есть в резолюциях документов, шедших в Разведупр, обозначенных как сведения наивысшей степени достоверности, не подлежащие проверке.

В пользу подозрений Панова говорил товарищ Судоплатов[227] и его собственный жизненный опыт. Да, принеси он такой «Календарь сообщений агентов резидентуры» из Берлина своему генералу…

Саша, когда вписывал текст в почтовую карточку, поморщился, вспоминая обидный урок.

«Ты что, Панов, сдурел, где выводы, обобщения, сопоставления? Где графики, расчеты, критерии и оценки? Я решение должен принять, а не думать за каждого!» — красный от стыда человек со звездой на каждом просвете погона вылетел из кабинета. Хорошо хоть, в команде был, постепенно отучили от работы почтальона.

Обращаясь в Разведупр, капитан знал, что и он сейчас больше похож на проходной двор. Контору несколько лет лихорадило от смены начальников и внезапных обновлений трудового коллектива. Однако «Перечень донесений о военной подготовке против СССР» внушал Панову некий оптимизм.

У военных явно не одна извилина. В отличие от коллег-чекистов, они скрупулезно внесли туда графы: «за период», «начало наступления» и «причины» нападения.

А на рассекреченных шифротелеграммах встречались слова: «в целом материал опять бессистемный и неудовлетворительный», «материал Ариец преподал в том же безобразном стиле, что и раньше» — резидент военной разведки «Арнольд» (он же – генерал-майор Тупиков).

Впрочем, откроем главный секрет предвзятости Саши в отношении блондинок. Он предпочитал брюнеток.

Мареева недоуменно посмотрела на почтовую карточку, пришедшую почему-то из Бреста. Некто сожалел, что придется задержаться в Белоруссии до двадцать второго, а может и вовсе. И не успеет воспользоваться ее приглашением, и посетить немецкую выставку в субботу, четырнадцатого июня. Подпись «Арнимов», далее в тексте, написанном дрожащим почерком послесловие: привет Косте Леонову.

Тридцатитрехлетнюю женщину, в капитанском звании, с орденом Красной Звезды, вряд ли можно было назвать красавицей. Симпатичной, да. Круглое и открытое мальчишеское лицо, большеватый рот, короткая стрижка, небольшая ямочка на подбородке. Как раз такое лицо должно быть у участкового педиатра, которым Полина мечтала стать.

За плечами две «командировки» в Германию и Швейцарию, множество успешных вербовок, награждение. Знание трех языков. Муж-орденоносец, воевавший в Испании. Дочь, фотографию которой ей разрешили держать при себе. Арест родственников, недоверие руководства, увольнение из органов – и тут заступился Ворошилов. За границу ее из-за анкеты больше не пускали, а поручили заниматься учебной работой, да переводом письменных донесений агентов.

Странная она вещь, память. «Альтернатива, Альта, Ариец, Арним»[228], — выстраивал цепочку Максим. Логика давалась Панову легко – наследственное, ее еще учил в детстве отец.

Введенный через два года после Победы предмет, отменили в пятьдесят шестом, как и «Психологию», обязательную для изучения в старших классах[229].

Негоже, мол, советским школьникам логично мыслить. А то засунут еще следующему неадекватному руководителю «кукурузину» без всяких там пленумов.

Пусть и содержало послание намек, но на предсказание, когда все тут же засуетятся, не тянула. Саша заранее знал, что оно потонет в массе приходящей в Разведупр информации. Многословное сообщение тоже не написать, проколешься в мелочах и подробностях, сразу вызывая недоверие.

Нет уж, пусть сами додумывают, кто он такой и вставляют в свои привычные шаблоны.

«Ох, смотри! Свои же органы грохнут тебя Ненашев!», думал начинающий «парагвайский шпион». Он ломился не в парадную дверь, а так, невзначай, заглядывал с черного хода.

Так чем же запомнилась Саше товарищ Мареева? Наверное тем, что добровольно вызвалась остаться в Москве резидентом, на случай оккупации. Пощады не стоило ждать вдвойне – национальность и должность. А еще, особыми связями. Ее ученики постепенно вырастали в начальство.

Через полчаса Леонов и Мареева узнали, что единственным стопроцентно подходящим к сообщению культурным мероприятием, станет выставка в Германском посольстве. Немцы решили представить в Москве результаты балканской компании[230].

Тонкий немецкий юмор. Но вновь шаблон. За день до вторжения в Норвегию германские дипломаты пригласили на приватный киносеанс местного премьера. Лента называлась «Поход на Польшу».[231]

Так что же дальше? Ни малейшего намека на дальнейший контакт «Арнимов» не давал, лишь намекал что-то насчет предстоящего культурного мероприятия.

Панов, таки, решил заняться польской проблемой, но в общемировом масштабе уже все предрешено. Резидент польской разведки в Бресте даже не думает, что через пятьдесят дней большевики станут союзниками и СССР выступит за создание независимого польского государства, в границах национальной Польши.

«Хотите, господа, или нет, а договор придется подписать», — ухмыльнулся Панов, почти в точности повторяя слова английского министра иностранных дел. Черчилль думал здраво, ему совсем не нужны в Лондоне люди, объявившие войну его долгожданному союзнику. Единственной реальной силе против Гитлера на Европейском континенте.

Так что к конторе немолодого поручика Панов доверия не испытывал. «Служба победы Польши», она же «Союз вооруженной борьбы», она же «Армия Крайова», она же…

Ах да! Ее в январе сорок пятого официально распустили. Задача выполнена – Польша освобождена. Так что, следует использовать вместо «повстанцы» термин «бандформирования» или короче – отморозки.

По инструкциям эмигрантского правительства из Лондона, поручик должен был бороться против двух врагов, разорвавших страну на части и договорившихся не допускать «польской агитации».

Для пана Новицкого товарищ Ненашев – откровенный враг.

Директива о диверсиях и организации партизанских отрядов в тылу Красной Армии ему должна быть известна. Она дана на случай, если Советы начнут наступать на запад, тем самым освобождая Польшу. «Мы ждем тебя, красная зараза, спаси нас от лютой смерти» не только лозунг Варшавского восстания. Еще довоенный официальный слоган звучал примерно так[232].

Бывшему полковнику пан Новицкий пока врагом не казался, до лесных боев в сорок третьем еще далеко.