Все что у него есть, это бензин, выработанное машинное масло, гудрон и деготь. Последние два компонента добавлялись в мизерном количестве, но создавали неповторимую и незабываемую атмосферу.

Добыть это все было задачей не тривиальной. Нефтепродукты, и, главное – дефицитные бутылки, на каждом углу не валялись.

Забрасывая удочку в дивизию Губанова явочным порядком, Панов заранее знал фамилию человека, к кому обращаться.

Начальник оперативного отделения в штабе Губанова, человек исполнительный, но сильно сомневающийся в правильности нахождения дивизии рядом с границей. Его предложение отвести ее, куда подальше, не прошло[312].

Андреев сразу понял, зачем нужна обкатка танками комбату, прикрывающему их городок и парк с юга-запада.

Основание серьезное есть, директива Тимошенко. До июля учиться наступать, дальше обороняться[313].

Мало того, Андреев устроил командирам УРовцев поход в учебный класс.

Тут вам не вырезки из газет от капитана Ненашева. В кабинете танкистов висели цветные картинки и схемы немецких танков «Т-II», «Т-III», «Т-IV», венгерских «Туранов», японских «Ха-Го», итальянских и чешских машин.[314] Богато живут, не в пехоте. И публика здесь более образованная: трактористы или ребята с шестью-семью классами[315].

Зато можно хвастаться штурмовой полосой метров в сто пятьдесят. Все по наставлению, даже норматив утвержден. Панов почти ничего и не менял.

Надо проползти двадцать метров под проволокой, пробежать по двум бревнам на высоте одного и полутора метров над землей. Перепрыгнуть три палисадника, перелезть через деревянную стенку, перепрыгнуть окоп, вскочить в другой такой окоп и бросить из него три гранаты, выскочить и перепрыгнуть еще окоп, а затем колоть и бить прикладом семерых «противников».

Около стоек-чучел находились красноармейцы с длинными палками. Они бойца старались уколоть. Удары надо было отбить, а потом стукнуть по «голове врага» — тряпичному шару на другом конце палки[316].

Получились знакомые «веселые старты». Кругом стоял народ и криками, свистом и улюлюканьем подбадривал участников. Ненашев немного подумал и вместо палок сунул бойцам карабины, для начала установив эластичный штык. Глянем, как у ребят получится с травматизмом.

Штыковой удар входил в довоенную подготовку бойцов Красной Армии. В уставе прописывалось во время мощного огня артиллерии и станковых пулеметов быстро сблизиться с передним краем обороны противника для решающего броска в штыковую атаку[317]. Выковыривать из траншей последних, оставшихся в живых и полностью деморализованных солдат врага.

В сорок втором статью из Устава уберут. Потому как командиры превратно понимали тактику пехоты, забывая, что нет под боком артиллерии, способной срыть укрепления врага. В этом, отчасти, и причина пассивности пехотинцев, не стрелявших из личного стрелкового оружия для подавления врага.

Однако, траншейный бой никто не отменял. Там нет красивых поединков, все действие больше похоже на коллективную резню. Любая вещь – оружие, если нет возможности выстрелить или бросить гранату под ноги врага. Нет времени на рукомашество, один-два удара, потому как набегают на тебя толпой.

Но в занятиях существует особый эффект.

Учат пользоваться штыком, лопаткой, каской, гранатой, укрепляя не только тело, но и дух. Никто еще не придумал лучше системы для развития агрессивности, координации движений и реакции. Даже стрелять человек начинает лучше.

Вот еще день, растрясут кости и заставить бегать парой. Боевая двойка лучше бойца-одиночки в десяток раз, значит, пусть привыкают друг к другу. Дальше – групповой бой в окопах и узких ходах сообщения.

В качестве идей Панов ничего нового не внес. «Детиздат» и только. Если кто-то начнет возникать, то пошлет его Панов читать «Технику-Молодежи» ЦК ВЛКСМ. Два рубля идея, зато бери и изучай, как отступала русская армия в 1915 году, а заодно журнал индифферентно демонстрировал, как два человека в военной форме профессионально, но «условно», убивали друг друга[318].

Убедившись, что везде ежедневный процесс везде пошел, капитан двинулся к «деревянной» артиллерии.

Косясь на приближающегося пограничника, Максим последовательно перебирал известные ему «точки бифуркации» чертовой пятницы сорок первого года. Уж больно озабоченный вид у Елизарова.

Пограничник смотрел, как на позицию устанавливают очередную деревянную «полковушку», а комбат с каким-то лейтенантом что-то чертят, по очереди смотрят в стереотрубу и в какую-то длинную трубу с одним окуляром посредине. Артиллерийский дальномер? Точно! Вон, как бережно относятся к прибору.

Пара щелкала на логарифмических линейках и наносила на кальку, лежащую поверх карты, линии, значки и вписывала в таблицах цифры с дробями.

Вот что-то у них не совпало, и более молодой сразу получил несильный подзатыльник.

— Сами вы арифмометр, — донесся дрожащий от обиды голос.

Но, сжав губы, молодой командир начал упорно пересчитывать, стирая что-то резинкой и вписывая вновь. Артиллерия есть математика, и остается такой во веки веков.

Увидев пограничника, Максим свистнул. Число лейтенантов увеличилось на одну единицу. Оказывается, еще один колдовал с буссолью, а теперь занял место капитана, который двинулся навстречу разведчику, не желая прерывать какие-то очень сложные расчеты.

Елизаров и не думал смотреть, пусть смутно, но помня школьные таблицы Брадиса. Таких «таблиц» в разных переплетах у артиллеристов множество.

— Миша, друг сердечный, ты и сюда добрался! — Ненашев демонстративно раскинул руки в дружеских объятьях. Жест пограничника не обманул, но капитан твердо и уверенно пожал Михаилу руку, не страшась подставить ладонь снизу, открыто ответил на его взгляд.

— Отойдем, — попросил пограничник.

— Давай, — согласился комбат, демонстративно сухо поджав губы, для контраста к глазам. И пусть теперь собеседник поймет, что он думает.

Максим знал, что «клиент» потихоньку доходит до момента понимания. Но убедительных аргументов реальности грядущего сценария привести Елизарову не мог. Не объяснять же, что выпил Максим в поезде разбавленной водки и сразу стал абсолютно другим человеком.

Если ты один знаешь будущее, совсем необязательно, чтобы тебе верили окружающие. Панов вспомнил цитату из книги «Щит и меч», как спросили у инструктора немецких диверсантов – что такое советская бдительность?

Бдительность, — ответил он, — национальный обычай русских проверять документы. И чем больше у тебя документов, тем больше ты внушаешь почтения. Капитан вздохнул. Вот и тащат гости из будущего то сотовый телефон, то ноутбук, атомную лодку или даже целый мир, специально списанный из школьного учебника истории.

Эх, нет ничего у Максима. Давно бы орлом в кремлевском туалете сидел.

Но – нормальные герои не плачут, а пытаются идти в обход. И он идет кружным путем, сверяя действительность с исторической линией, изученной сугубо по документам.

— Вижу, новую гадость задумал? Там просто бесятся, — начал пограничник. Знал, что говорил. По докладам, вышка, стоящая напротив позиций батальона, сверкает на солнце цейсовской оптикой как новогодняя елка.

— Разве гадость? Так, суровая необходимость. Вот, еще устроил День чертежника – он кивнул в сторону, где молодые командиры возились над артиллерийским планшетом. Да, именно так называлась бумага, над которой склонились лейтенанты. «Боги войны» сейчас выводили для немцев смертельную пентаграмму.

Ненашев посмотрел на разведчика:

— А где ехидная и недоверчивая улыбка? Миша, ты явно не в настроении. Может, по-доброму, свалишь куда подальше? Я дальномер на три дня выпросил, в приборах у нас огромный дефицит.