— Да, девочка, натворили вы дел, — усмехнулся он в усы и жестом подозвал ее к себе. — Ты Ванда? Не бойся, тебя никто не посмеет обидеть.

— Слушаюсь, государь, — прошептала она и сделала шаг вперед.

— Какой ты веры? — спросил он.

— Богине жертвы приношу, великий государь, — потупилась Ванда. — Она услышала мои молитвы. Она отца моего спасла и мужа дала достойного. Я не отвернусь от нее.

— Ты любишь моего сына? — спросил Самослав, желая услышать не то, что ему скажут, а скорее, как. Он давно не верил словам.

— Люблю! — Ванда вызывающе посмотрела на него. — Я не знала, кто он. Я за сироту замуж выходила, великий государь. И сироту полюбила.

— Это хорошо…, — Самослав впился в нее пристальным взглядом, словно пытаясь пробиться через прекрасную оболочку. — Но ты же знаешь, что он христианин…

— Я знаю, — смело посмотрела ему в глаза девчонка. — Матушка сказала, что у него есть жена. А я наложницей могу стать. Пусть так, я согласна. Мне ничего не нужно, только бы с ним быть.

— Вот даже как? — удивился Самослав. — Ты умна, дочка, раз не претендуешь на большее. Тогда, я думаю, король Радульф не станет обращать на это внимание. У него самого целый гарем. Я дозволяю вам быть вместе. Ты можешь идти.

Ванда с недостижимым для Ирмалинды изяществом присела в поклоне и вышла, а Самослав простучал по столу новый сигнал, который сейчас разучивали барабанщики в пехотных тагмах.

— М-да, лучше бы ты хотела золота и тряпок, — задумчиво сказал он. — Не нужно ей ничего, ишь ты! Да любой дурак знает, что если женщине ничего не нужно, то ей нужно все. И Людмила моя вокруг нее крутится. Да что же это бабье затеяло? Скажу, чтобы к Ирмалинде второго кравчего приставили. Не приведи боги… тьфу! Не приведи бог!.. еще несвежих грибов поест.

Месяцем позже.

Берислав сидел в покоях владыки Григория и кусал губы. Он нервничал. Путь из Константинополя домой занял почти два месяца, а владыка приехал еще позже, потратив несколько недель на общение с иерархами и получение их согласия на объединение епархий в одну. Неслыханное дело творилось. Третий по значимости патриарший престол отходит в лесное княжество как трофей на войне. Тем не менее, все формальности были соблюдены, а патриарх Павел, который заменил отправленного в ссылку Пирра, снял последние возражения.

Особняк Григория, который постепенно превращался в патриаршее подворье, спрятался в стороне от домов знати и купцов. Рядом с ним стоял храм святого Мартина, а неподалеку — заросший лопухами громадный пустырь, который князь застраивать не велел. Здесь вознесется ввысь кафедральный собор Братиславы, вокруг которого позже вырастет целый квартал. Но это когда еще случится! Епархия пока и подумать не могла о том, чтобы позволить себе такие чудовищные расходы. Она едва-едва осваивала строительство монастырей в старых римских землях, через которые понесет волю нового императора.

— Преосвященный примет вас, — секретарь с немалым удивлением смотрел на тощего юношу, который смиренно сидел на лавке у дверей патриарха. Монах приехал в Словению недавно, и еще не понимал некоторых особенностей этой земли.

— Берислав! — владыка протянул руку для поцелуя и обнял его. — Государь рассказал мне о… скором прибавлении в твоей семье. Скажи мне, сын мой, ты осознаешь тяжесть содеянного? Ведь ты христианин, и это грех.

— Я пришел сюда не для того, чтобы каяться, преосвященный, — жестко ответил Берислав. — Я совершил грех, и мне его нести. Я предлагаю сделку.

— Что-о? — Григорий уставился на мальчишку поверх золотых дужек очков. Он совершенно растерялся. — Чего же ты хочешь?

— Вы узаконите специальной буллой второй брак моего отца и мой, — твердо сказал Берислав.

— Ни за что, — резко ответил Григорий. — Это немыслимо. Христианская церковь — противница многоженства.

— А в Галлии? — насмешливо посмотрел на него Берислав. — Кого из сыновей Дагоберта вы готовы признать ублюдком? Короля Австразии или короля Нейстрии? А ведь они рождены от разных матерей, и оба вне брака. Их даже вокруг священной березы не обвели, и зерном не обсыпали. Королеву Австразии и вовсе подобрали по дороге, как голодную дворнягу. Ее счастье, что она понесла. Может быть, тогда вы объявите ублюдками обоих королей, а их матерей блудницами?

— Не говори так о сильных мира сего, — поморщился Григорий. Он прекрасно знал эту историю. Не каждый уличный кобель мог потягаться темпераментом с покойным королем Дагобертом.

— Готовы ли вы признать ублюдком моего брата Святослава? — продолжил нажим Берислав. — Он римский цезарь и наследник моего отца. Его профиль уже бьют на монетах, преосвященный. Вы готовы объявить незаконным брак моей матери? Вы готовы объявить ублюдком меня и Кия?

— Замолчи! — Григорий посерел и упал в свое кресло без сил. — Замолчи, Берислав, заклинаю тебя!

— Готовы вы, владыка, — сделал шаг вперед Берислав, — прилюдно заявить, что право на власть имеет только мой брат Владимир, рожденный от христианки?

— Нет! Это станет концом, — прошептал Григорий. — Страна развалится на куски. Кровь польется рекой…

— Тогда давайте вернемся к началу нашего разговора, преосвященный, — спокойно заявил Берислав, который долгими неделями шлифовал каждое слово из того, что сказал сегодня.

— Булла, говоришь? — пожевал губами Григорий. — Как знак особого благоволения церкви… Во имя общественного блага…

— Именно! — просиял Берислав, который до такого аргумента не додумался. — Во имя общественного блага! И только с благословения патриарха.

Владыка каким-то особым образом позвонил в серебряный колокольчик, и через несколько минут секретарь, который с немалой опаской поглядывал на юнца, сидевшего перед патриархом, принес кофе.

— Ему тоже принеси, — сказал Григорий. — Только с молоком. Мал еще.

Себе преосвященный подлил в кофе ароматную жидкость янтарного цвета и выпил, прищурив глаза от удовольствия.

— Прости меня, господи, за этот грех, — сказал он и попытался вернуться к разговору. — Допустим, ты прав…

Григорий обдумывал эту мысль и, откровенно говоря, иного выхода просто не видел. Объявить незаконным брак княгини Людмилы! Да его озверевшие воины на копья поднимут, а родовичи забросают камнями, как только он покинет пределы городских стен.

Берислав смиренно ждал, а когда увидел, что Григорий склоняется к тому, чтобы согласиться с ним, продолжил свой натиск.

— Вы можете попросить за эту услугу все что угодно, преосвященный, — сказал Берислав. — Например, кафедральный собор в Братиславе, и наш государь согласится. Но вы этого не сделаете.

— Почему это? — с веселым недоумением посмотрел на него Григорий, который решил сегодня уже ничему не удивляться.

— Потому что я дам больше, — спокойно ответил Берислав. — Вы получите свой собор в самое ближайшее время, а моя мать станет христианкой.

— Невозможно! — побледнел Григорий и откинулся в кресле. Ему даже нехорошо стало. — Когда?

— Нескоро, — ответил Берислав. — Годы пройдут. Вы сами должны понимать, что это непросто. И вы догадываетесь, что будет значить такой шаг для церкви. В отличие от этого обещания, строительство собора начнется сразу. Если у меня в руках будет булла с вашей печатью, то его заложат уже следующей весной.

— То есть ты дашь своему отцу то, что он хочет, а мне — то, что хочу я. Хитер! — захохотал Григорий. — И зачем ты мне, Берислав, во всем этом? Я преспокойно могу сам обсудить с государем этот размен.

— Во-первых, преосвященный, — спокойно ответил Берислав, — вы не захотите ссориться со мной, обманывая так незатейливо. А во-вторых, главное условие вовсе не собор, а моя мать и ее паства. Я вам дам это, а вовсе не мой отец.

— И как ты это сделаешь? — прищурился Григорий. — Государыня наша, прости меня милосердный боже, чудесная женщина, украшенная многочисленными добродетелями. Но при этом она твердолобая демонопоклонница, и от своих убеждений не отступит. Я хорошо ее знаю.