И если это были описаны бани обычного, пусть и богатого римлянина, то какова роскошь императорских терм, Миха узнал только здесь. И да, он видел стеклянные окна у Братиславе, где это считалось неимоверной роскошью. Но здесь из цветного стекла делали потолки, чтобы солнце ласкало изнеженные тела богачей и придворных, допущенных в это средоточие неги.
Так он и трудился здесь, с каждым месяцем подбираясь все ближе и ближе к своей цели. Поначалу он трудился в аподитерии, месте, где посетители оставляли свою одежду, а потом, подсовывая начальству серебро, переходил все дальше и дальше. Римские бани устроены сложно. Сначала идет фригидарий, где находился бассейн с прохладной водой, за ним — тепидарий с водой теплой. И только потом — парная, кальдарий, где посетители исправно потели. После кальдария вновь возвращались в тепидарий, где расслабленное тело массировали, скоблили скребками и умащивали ароматами. Затем посетитель переходил в сухой и теплый лаконий, где мог выпить вина и насладиться беседой.
Там же, в банях, и лечились. Например, принимали ванны с травами или растирались. Люди тучные после парной натирали тело смесью из люпина, сухой кожуры цитрусовых и измельченных листьев розмарина. Худые же для этой цели использовали мякоть дыни, тыквы, муку бобовых и сухие измельченные цветки роз.
Миха постигал эту нелегкую науку быстро, поскольку был умен и сметлив. А поскольку он безбожно лизал задницу начальству и дарил подарки к каждому церковному празднику, это самое начальство в нем души не чаяло. Система прогнила даже здесь. И если продавался высочайший чин протоспафария, то почему бы не продать место там, где принимает ванну сам василевс. В конце концов, должен же кто-то убираться вокруг купален, подносить простыни и содержать в порядке наборы масел и трав. И выполнял Миха свою работу настолько образцово, что начальство, привыкшее к тому, что все служители — это ленивый вороватый сброд, даже слезу пускало от умиления. А потому если поначалу на новичка посматривали с недоверием, то вскоре оно исчезло без следа. Миха не украл ни одного полотенца, не шарил по чужим вещам и исправно стучал на других слуг, отчего те его люто ненавидели.
Миха ждал… Ждал с того самого момента, когда войско василевса Само обложило город. Он, чистокровный ромей, поначалу сомневался в своей цели, но чем дальше, тем больше убеждался в правоте того, что должен был совершить.
— Понимаешь, Михаил, — испытующе смотрел на него старый боярин из-под кустистых бровей. — Государь наш, хоть и крещен, но ведун настоящий. Ему древними богами большая сила дана.
— Господи, помоги! — побледнел Миха. — Грех-то какой!
— Нет в том греха, если на пользу людям та сила пошла, — засмеялся Горан. — Али сам не видишь? Тут же совсем недавно степь была, и люди под аварским ярмом жили. А сейчас здесь мир. Я в твои года желуди за счастье почитал, особливо по весне. А сейчас на серебре ем, словно патрикий какой.
— А если я тот великий грех сотворю, и он во зло пойдет? — несмело произнес Миха.
— А как в той книге написано, которую ты почитаешь? — спросил старый боярин. — «Познается дерево по плодам его». Тебе там пожить придется, вблизи власти, и осмотреться как следует. У тебя, парень, сомнения остаются, я это вижу. Только когда наш государь Константинополь в осаду возьмет, подумай, почему он позволит судам с зерном в город проходить и акведук не перебьет. Ты что, думаешь, мы не знаем, где он проходит? Да в нем полных триста миль! Его перекопать — просто раз плюнуть. Сколько град Константинов без воды проживет, а?
— Как это надо сделать? — спросил он несмело.
— Так, чтобы никто и подумать не мог на нашего государя! — ответил Горан. — И если ты сделаешь это, то взлетишь на самый верх. Цена для тебя — собственный дом в Братиславе, моя внучка с богатейшим приданым и боярская шапка через десять лет. Твое место будет на самом верху, парень. Там, куда больше с улицы не пускают.
— Я согласен! — решительно ответил Миха.
Раз за разом Миха вспоминал тот разговор, он давно уже убедился в правоте старого боярина. Полумиллионный город жил хоть и впроголодь, но все же жил. Сюда не пускали корабли с товарами, и вывозить не позволяли ничего, но зерно из Египта приходило, и просили за него честную цену. Вот такая вот осада. Никогда ничего подобного не было, и люди на перекрестках поминали василевса Само добрым словом. Ведь он не гневался на народ Константинополя, а всего лишь требовал справедливости. Все уже знали: открой ворота, впусти законного владыку и выдай тех, кто поднял руку на священную особу Ираклия-младшего и его братьев, и тогда наступит полнейшая благодать. При этом императрицу Мартину говоруны в харчевнях и на форумах не вспоминали вовсе, как будто и не было ее никогда. И чем дальше, тем все больше люди винили в своих несчастьях не осаждающих, а собственную власть. Ведь почтенный димарх «зеленых» Симеон и патриарх Павел добились приема у василевса Само, и зерно бедноте стали отпускать и вовсе бесплатно. Горожане лезли на стены и дивились, как в Софийской гавани выдавали по модию (1) в руки, а жуткие огненосные дромоны цезаря Святослава стояли рядом, покачиваясь на ленивой волне. Со стен порта не стреляли, потому что тогда в ответ полетят огненные шары, и люди выстраивались в длиннейшую очередь, терпеливо ожидая, когда настанет их черед.
Ромеи на набережной начинали перебрасываться словами с матросами и узнавали внезапно, что те парни тоже ромеи, только из Александрии, Бейрута, Сидона, Триполи или Кесарии Палестинской. Или Салоны, Тергестума, Полы, Равенны и Газы. Матросы крутили пальцем у виска и над ромеями Константинопольскими смеялись в голос, не понимая, почему эти люди страдают за тех, кто самого василевса убил.
Вот так город раскачивался изнутри, а власти, которые не догадались пресечь раздачу зерна, теперь кусали локти. Сделай это сейчас, и восстание Ника покажется им детской шалостью. Большой дворец возьмет штурмом озверевший охлос, а потом откроет ворота императору Запада. Патрикии, сенаторы и евнухи поняли замысел проклятого варвара, когда все уже зашло слишком далеко. Василевс Само хотел получить город в целости и сохранности. А это значит, что он хочет получить его для самого себя.
А где же тут мы? — спросили друг у друга нобили, когда осознали эту несложную истину. И ответ на этот вопрос им категорически не нравился. Они не успели вовремя предать, а потому большая часть из них горой встала за императора Константа, а часть меньшая начала искать выходы и контакты за стеной. На улицах полилась кровь. Тех, кто хвалил императора Само, хватали, секли кнутом и резали языки. А Миха, который слышал разговоры в купальнях и комнатах отдыха, с каждым днем все больше убеждался в правоте старого боярина. Это оказалось совсем несложно. Разве он человек для патрикиев? Да он же просто мебель! Зачем его стесняться? Миха больше не сомневался: то, что он сделает — абсолютное добро.
В тот день все складывалось как нельзя лучше. Миха жалел, что здесь нет закадычного товарища Косты, но того уже знали во дворце. Слишком многие видели его разговаривающим с государыней Мартиной в кафизме, императорской ложе. Он же сам неприметен, а унижаться и плутовать научился на улице. С Костой они встречались в церкви, и там оттачивали план до мельчайших деталей. Но, как бы ни был хорош план, всего не предусмотришь. Отсюда непросто будет уйти, очень непросто… И народу много, и схоларии везде. Хоть и дерьмо, а не вояки, но кое-что они все же умели. И безоружному против них не продержаться. Только хитростью он сможет спастись. Ну да ладно! Цена велика, а поступок — добродетелен, ибо направлен на победу добра. Этим Миха себя и успокоил.
Император Констант приходил в купальню каждый день, перед обедом, и проводил в ней не меньше двух часов. Сначала шли силенциарии, водворявшие тишину, а потом помещения и вовсе очищались от посторонних. Здесь оставались лишь безмолвные веститоры, которые оботрут царственное тело и наденут на него чистые одежды. А еще здесь будет ждать личный массажист государя. Искуснейший мастер, которого ослепили в юности, имел невероятно чуткие пальцы. То, чего его лишили люди, заменили другие органы чувств. Он чувствовал каждую напряженную мышцу и каждую жилочку в теле, и разминал их до состояния полнейшего блаженства. Оставались здесь же и служители бань, которые приносили масла и притирания, регулировали температуру в бассейнах и подтаскивали воду в деревянных ведрах, когда с тела скребком убирали пот и отмершую кожу.
