— Я это знаю, — ответила Анна с легкой, понимающей усмешкой, — и все жду, когда же удостоюсь твоего доверия. Ты хотел обсудить со мной, как сделать так, чтобы твои деньги стали чисты? Чтобы у псов государевых не появилось сомнений, откуда у тебя их столько?
— Да! — с облегчением сказал Коста. — Все обстоит именно так, моя дорогая!
— Я ждала этого разговора, — скучающе ответила Анна и резко заявила. — Не эта вилка! Эта для мяса. Ну разве ты не видишь? У нее другое количество зубцов, и она чуть шире, чем вилка для рыбы.
— Да плевать! — Коста отложил приборы в сторону. — Вы тут с ума от безделья посходили.
— Возможно, ты и прав, — легко согласилась Анна. — Но нарушать застольный этикет дозволено только государю. Даже императрицы не рискуют пренебречь им.
— Застольный что? — нахмурился Коста. — Словенский неродной для меня язык, ты же знаешь.
— Этикет, — терпеливо пояснила жена. — Это слово недавно пришло из дворца. Оно означает правила поведения знатного человека.
— Делать вам нечего! — разозлился Коста. — Да сам император Ираклий ел руками, когда эти люди еще жрали тухлую рыбу и жареные желуди.
— Мы больше не едим такую еду, — кротко сказала Анна. — Это позор для любого нобиля.
— Так что будем делать с деньгами? — нетерпеливо спросил Коста. — Это куда важнее твоих глупых вилок.
— Сколько? — жестко спросила его жена.
— Одиннадцать с половиной тысяч, — выдавил из себя Коста. — В золоте.
— Это чуть больше, чем я рассчитывала, — спокойно ответила Анна. — Но я уже все продумала. Мать передаст мне свою долю в бумажной мануфактуре как часть приданого. У нее там треть. И еще отпишет небольшую долю в компании, которая поставляет селедку для армии. Деньги отдашь ей. Они вернутся за шестнадцать-семнадцать лет.
— Дороговато получается, — поморщился Коста. Срок окупаемости показался ему слишком большим. — Поговори с ней, пусть снизит цену тысяч до семи. Остальное положим в подвал. Для начала этого хватит, чтобы объяснить наше богатство.
— Я думаю, что на восемь с половиной тысяч я ее уломаю, — ответила Анна после раздумий. — Возможно, на восемь. Я хорошо помню отчетность по той мануфактуре. Восемь — хорошая цена. И мой брат не станет возражать. У него одна война на уме. Мальчишка же…
— Любовь моя! — восхитился Коста. — Ты у меня истинное сокровище!
— Я знаю, — спокойно ответила Анна. — Ведь поэтому ты выбрал именно меня. А пока нам нужно навести порядок в твоей торговле кофе. Это очень хорошая штука, муж мой, но доходы от нее просто смехотворны. С твоего позволения, я этим займусь. Кофе должен стать модным.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно посмотрел на нее Коста.
— Я пригласила к нам на обед Одилу и Клавдию, дочь Максима. И подадим кофе. Я подарю им по кофейному сервизу, которого еще нет ни у кого, даже у государя. Я уже заказала их семье Бань.
— Одилу? Клавдию? — выпучил глаза Коста. — О чем ты будешь с ними разговаривать? Они же дуры набитые!
— Зато всем на свете станет интересно, что свое утро они начинают с чашки кофе, — спокойно парировала Анна.
— А разве это так? — удивился Коста.
— Это неважно, — отмахнулась Анна. — Я заплачу газетчикам, и все в это поверят. Эти два беглых монаха пропивают столько, что за деньги напишут все что угодно. В разумных пределах, конечно. Они знают, что даже государь читает «Известия». А ты пока пошли весть на Сокотру, пусть расширяют плантации.
— Если так, то нужно будет построить мануфактуру для обжарки, — задумчиво сказал Коста.
— Я уже подобрала неплохое место, — ответила Анна. — Тут недалеко, в паре миль от города.
— Ты у меня сокровище! — еще раз восхитился Коста.
— Я знаю, — скромно потупилась Анна. — А еще я чертовски мила. Не забывай напоминать мне об этом почаще, дорогой муж.
В то же самое время. Арор. Синд.
Страна, измученная войнами, понемногу приходила в себя. На удивление, свирепые захватчики оказались людьми вполне разумными и деловыми. Он не давили на индуистов и буддистов, заставляя отказаться от своих богов. Они просто брали с них дополнительный налог. Да и глупо было бы. Уж слишком мало пока мусульман в многомиллионной стране. Множество городов еще и вовсе не увидели света истинной веры, просто сдавшись победителям. А кому там молятся черноногие крестьяне, не интересовало никого и никогда. Или, точнее, интересовало, но в самую последнюю очередь. Главное — как веруют воины.
Эмир Синда, расплатившийся со всеми долгами, чувствовал себя на вершине блаженства. Не в последнюю очередь из-за того, что назойливое бабье, именуемое его женами, сидело по разным углам огромного дворца, не докучая ему своими бесконечными склоками. Все поползновения местных князей подсунуть ему своих дочек в качестве еще одной жены он отвергал жестко и решительно. Очередная угнетенная женщина Востока была ему точно не по карману.
Новую царицу Синда звали Навья. Она, с позволения мужа, приняла титул махарани, и никто не посмел оспорить его. Симпатичная, фигуристая девчонка лет пятнадцати недавно родила, а потому свора ее слуг пополнилась еще и табуном нянек и кормилиц. Она настояла, чтобы ее сына назвали Раис, и это вызывало у подданных либо неописуемый восторг, либо зубовный скрежет. Равнодушных не осталось. Ведь прошлая династия царей носила имя Рай, а Раис по-арабски означает «глава» или «старший». Имя в этом мире значило многое, и Навья не собиралась больше трястись за свою жизнь. Она — жена царя, дочь царя, внучка и правнучка царей. Что ей эти немытые пастухи-арабы! Незаметно вокруг нее начинали сплачиваться индийские князья, ненавидевшие пришельцев. И даже то, что царица приняла их веру, уже ничего не решало. Ее саму князья считали куда меньшим злом.
Надир знал об этом и не стал препятствовать. Сильная партия индусов нужна была ему самому. Ведь для многих арабов он так и остался безмерно родовитым чужаком, братом римского императора. Но для бедуинов, знавших всех своих родственников до пятого колена, Надир считался одиночкой. А одиночка в этом мире — законная добыча. Они жили так тысячи лет, и менять свое мировоззрение не собирались.
А еще у Надира было двое сыновей от Алии, старший из которых, Халид, по праву считался его законным наследником. Мальчишка рос бойким и умным, но видит Аллах, Надир пока не наблюдал ни одной возможности сделать следующим эмиром именно его. Ведь местные князья не поддержат это решение ни за что. Алия, которая была отнюдь не глупа, уже не раз заводила с ним этот разговор, ведя себя с неизменной почтительностью и хваткой, которая порой напоминала ее мужу клещи палача.
Все это изрядно добавило головной боли Надиру, который оказался окружен враждующими группировками знати. И он день и ночь распутывал клубки противоречий, не выпуская из виду самое главное. То, о чем сказал ему брат Само — возможные перемены в Халифате.
Пиршественный зал царей Синда в Ароре поражал своей роскошью, столь обычной для махараджей этой земли. Он был огромен, а его своды поддерживали пузатые, покрытые причудливыми барельефами колонны. Столы и ложа, изготовленные из драгоценных пород дерева, были покрыты шелковыми накидками и шкурами тигров. Низкий столик с изогнутыми ножками, сплошь уставленный блюдами, кувшинами и кубками, поражал изяществом рисунков, выложенных на его поверхности из мельчайших деталей, что были размером не больше зернышка риса. Вдоль стен стояли разодетые в цветастые одежды слуги, которые во все глаза смотрели, как насыщаются повелители этой земли. Вдруг тарелка или кубок опустеет, и тогда едва заметная тень в мгновение ока исправит это упущение. Эти люди гордились своей службой. Десятками поколений их предки служили царям этой земли.
— Ты отправил на север Амра, дорогой зять, — внимательно посмотрел на него любимый тесть, Азиз ибн Райхан. — Ты знаешь то, чего не знаю я?
— Я знаю, — ответил Надир, лениво ковыряясь пальцами в блюде с рисом, — что он слишком силен, чтобы сидеть около моей ноги, как верный пес. Он дряхлый старик, так пусть закончит свою жизнь в бою, как подобает мученику за веру. Город Мултан — непростая цель. Завоюет — хорошо. Я позволю ему стать там князем и не полезу в его дела. Я заберу его себе, когда он умрет. Погибнет в бою — тоже неплохо. Слишком многие сплотились вокруг него. Они недовольны тем, что я отдаю тридцатую часть податей жрецам идолопоклонников.
