IX

Под утро они вышли на край той самой зловещей поляны, которую Шредер предусмотрительно обошел накануне. Памятуя о предупреждении майора, не пошли по ней и Головин с Лизой. Было еще слишком темно, к тому же по земле стелился туман, мешая разглядеть детали. Поэтому они и не заметили людей на противоположном крае поляны.

Миновав поляну, они углубились в лес, и тут кто-то вдруг зажал Лизе рот рукой. В это время там, где шел Головин, послышались возня и ругательства. Краем глаза она успела заметить, как в воздухе промелькнули чьи-то ноги в солдатских сапогах. Потом ее повалили на землю.

— Лиза? — вдруг услышала она знакомый голос, и ее сразу же отпустили.

Встав на ноги, она увидела Свинцова, удивленно смотревшего на нее. Головина прижимал к земле дюжий боец в выглядывающей из-под гимнастерки тельняшке. Неподалеку лежал молоденький солдатик без сознания. Еще двое (один со знаками различия старшины, другой — лейтенанта) держали Головина под прицелами автоматов. Все они были измотаны до предела — это было хорошо заметно по кругам под глазами и какой-то нервозности в движениях.

— Ты как тут оказалась? — строго спросил Свинцов.

— Мы шли к вам, — ответила девушка. — Вася решил добровольно сдаться.

— Оно и видно! — заметил дюжий молодец, уже связавший Головина и поставивший его на ноги. — Вон как Петрова приложил, до сих пор бедняга очухаться не может!

Боец, которого он назвал Петровым, пришел в себя и теперь сидел на земле, потирая ушибленную при падении спину.

— Вы первыми на меня набросились, — ответил на это Головин. — Что же я, по-вашему, должен был делать?

— Да, хорошо тебя выучили фрицы! — сказал, подходя к нему, Свинцов. — Что же ты Родину-то продал, Вася?

Два бывших друга пристально смотрели друг на друга. Оба сильно изменились за то время, которое они не виделись друг с другом. Головин выглядел каким-то измученным, старше своих лет, преждевременные морщины пересекали его лоб, глаза, раньше веселые и ясные, теперь потускнели и глядели на него настороженно, где-то глубоко в них затаилась огромная душевная боль. В нем уже не было практически ничего от того паренька, которого знал младший лейтенант…

Свинцов тоже возмужал, военная форма была ему к лицу. Глядя на него, Головин вдруг осознал, что нет и не может быть между ними тех дружеских чувств, которые некогда связывали их. Сейчас для Свинцова он был врагом, предателем, и ничего, кроме презрения, не было в том взгляде, которым смотрел на него бывший друг. И осознание этого факта вдруг наполнило его болью. Болью от утраты того доброго и хорошего, что когда-то согревало их души, а теперь ушло и никогда больше не вернется…

— Вас было двое. Где Шредер?

— Мы оставили его неподалеку отсюда, — ответил Головин. — Он спал, так что, если поторопитесь, можете успеть его взять!

— Ну что же, предатель предателем и останется, — презрительно заметил лейтенант. — Изменивший один раз, изменит и в другой.

— Ты не прав, Саня! — ответил на это Свинцов. — Головин нам очень помог! Конечно, было бы лучше, если бы он нам привел его сам. Но и так неплохо…

В его голосе было столько сарказма, что Головин невольно пожалел о своем решении. Чего хорошего можно было ожидать от людей, смотревших на него волками?

— Ладно, пошли, — сказал Свинцов своим людям. — Надо успеть взять Шредера, пока он не ушел.

И в этот момент началось…

Внезапно все до одного бойцы из группы Свинцова почувствовали, как ноги и руки налились неимоверной тяжестью. Они не могли пошевелить даже пальцем, не то что сдвинуться с места, и им оставалось только материться от бессилия. Железнов, очень сильный мужик, гнувший подковы на спор и забивавший гвозди ударом кулака, попытался разорвать невидимые путы. Лицо налилось кровью от неимоверного напряжения мускулов, но он лишь упал на землю лицом вниз, так и оставшись лежать, не в силах даже повернуть головы. И только Лиза с Головиным не подверглись этому непонятному воздействию и стояли в растерянности, не понимая, что произошло и почему странная напасть обошла их стороной.

В белесой пелене тумана, скрадывавшей очертания предметов, вдруг обозначился какой-то движущийся силуэт. Все замерли, ожидая самого худшего, но это был всего лишь человек, мужчина, хорошо знакомый троице, бывшей некогда друзьями. Это был отец Василия Головина…

Он подошел к сыну, молча развязал его, потом повернулся к Лизе и сказал:

— Вы должны уйти.

— Почему? — удивилась девушка. — Вася сам решил сдаться…

— Я знаю, — перебил ее Головин-старший. — По ту сторону болота ждут контрразведчики, пусть им сдается.

— Но…

— У вас своя дорога, у них, — он кивнул в сторону парализованных солдат, — своя. Их путь еще не закончен, в отличие от вашего.

— А что будет с ними? — поинтересовалась Лиза, глядя на бойцов, пытавшихся что-то сказать, но сумевших выдавить из себя только какое-то нечленораздельное мычание.

— Им придется пройти до конца все испытания, раз они пришли сюда. Таков здесь порядок…

— Тогда почему мы можем уйти, а они — нет?

Головин-старший усмехнулся, и от этой усмешки Лизе стало не по себе. От нее веяло могильным холодом, чем-то потусторонним, что не укладывалось в ее голове и было выше ее понимания.

— Ты хотела спасти моего сына? Так спасай!.. Если вы сейчас не уйдете, вас ждет такая же участь, как и их.

— Какая?

— Возможно, смерть. Все зависит от них… Вы хотите попытать счастья вместе с ними?

Его бездонные глаза уставились на нее, проникая глубоко в душу, заставляя сердце сжаться от ужаса. Она вдруг осознала, что этот человек говорит правду, что Тольку Свинцова и его бойцов ждет здесь нечто ужасное и что им не суждено вырваться отсюда. Вся ее сущность противилась этому, но что она могла сделать, чем могла помочь им? Ничем…

— Пойдем, Вася, — заторопилась Лиза, беря Головина-младшего за руку.

Но тот вдруг вырвал руку и подошел вплотную к отцу.

— Ты ведь не мой отец! Кто ты?

Головин-старший усмехнулся в ответ.

— Ты прав, сынок, я не совсем твой отец. Иван Андреевич Головин давно умер и сгнил в земле, а то, что ты видишь перед собой, всего лишь его подобие.