— Нет! Отец, не умирай!

Этот крик резанул по ушам, вырывая Свинцова из приятного забытья, заставляя схватиться за оружие. Кричал Шредер. На побледневшем, мокром от слез лице застыла такая мука, что Свинцов испугался и принялся тормошить немца, пытаясь заставить его проснуться.

Шредер открыл глаза. Безумный взгляд метался из стороны в сторону, он явно не понимал, где находится и что тут делает. На лбу выступили крупные капли пота, его руки вцепились в Свинцова, разрывая и без того обветшавшую гимнастерку. Младшему лейтенанту пришлось навалиться на немца всем телом, чтобы успокоить его. Так он и держал Шредера, пока тот не пришел в себя…

Наконец, взгляд немца стал осмысленным. Он перестал рваться и метаться, обессиленно затихнув. Только тогда Свинцов отпустил его.

— Что это на тебя нашло?

Шредер нахмурился.

— Мне приснился страшный сон. Я видел смерть отца.

— Это всего лишь сон, навеянный этим местом, — попытался успокоить его Свинцов. — Я тоже во сне видел своего отца, мертвого…

— Нет, это не обычный сон, — покачал головой Шредер. — Ты правильно заметил, что наши сны здесь навеваются этой зоной. Знаю точно: все они каким-то образом связаны с реальностью. Я это чувствую…

Некоторое время они молчали, наблюдая, как над «гиблым местом» встает солнце. Начинался новый день, который должен был принести им либо освобождение, либо смерть. Но они не думали об этом, их мысли были заняты другим. Шредер вспоминал родных и близких — отца Алексея, его брата Сергея Ивановича, отца, мачеху с сестренкой. Эти воспоминания наполняли его сердце грустью, потому что кроме них в этой жизни он редко встречал таких хороших и добрых людей. Даже мачеха и та вспомнилась ему с каким-то добрым чувством. И хотя он мало чего хорошего видел от нее, эта женщина была его семьей!..

Свинцов вспоминал Лизу, Ваську, отца. Он уже смирился с тем, что девушка отдала предпочтение Головину. Он жалел лишь об одном — что в свое время жестокая судьба развела их в разные стороны. Он смалодушничал, хотя мог поддержать в трудную минуту своего друга… Теперь перед ним опять стоял выбор. Очень трудный выбор…

Наконец, Свинцов решился.

— Послушай, Эрих, я должен тебе сказать одну вещь…

Шредер оторвался от своих размышлений и вопросительно посмотрел на него.

— Я вот все думаю о том моменте, когда мы выберемся отсюда… Понимаешь, мы с тобой вроде как враги. Я должен передать тебя дальше по инстанции, но… После того, что мы с тобой здесь пережили…

Шредер улыбнулся.

— Не волнуйся. Я принял решение.

— Какое?

— Я больше не хочу воевать. Надоело! Это зрело уже давно, но окончательное решение я принял здесь.

— Почему?

— Я тебе уже говорил, что сны здесь — вещие, я чувствую это, — сказал Шредер. — В первом своем сне я видел, как отца расстреливали эсэсовцы. В сегодняшнем сне я узнал, что отец участвовал в заговоре против Гитлера. До меня доходили слухи о том, что отец ведет себя крайне неосторожно, допускает нелицеприятные высказывания в адрес фюрера, но я не смог с ним поговорить. Они пытались убить Гитлера, но у них что-то не получилось… Я видел, как его пытались арестовать, попробовал предупредить, но… Отца убили при захвате. Таким образом, мне незачем теперь возвращаться обратно в Германию. Едва только я объявлюсь там, меня арестуют и отправят в гестапо. Ты слышал, что это за организация?

Свинцов кивнул.

— Да, я слышал, какие зверства творят эти выродки! Но почему ты думаешь, что виденное тобой во сне — правда?

— Я не думаю, я знаю. Не спрашивай, откуда, это слишком сложно объяснить. Просто прими на веру…

Свинцов замолчал, обдумывая его слова. В «гиблом месте» действительно было много странного, но самым загадочным были видения, которое оно вызывало у людей. Он видел во сне отца, разговаривал с ним и одновременно откуда-то знал, что отец погиб тогда, в сорок третьем, и даже знал как. Его повесили немцы… Так что в том, что Шредер знал о том, что случилось или случится с его отцом, не было ничего необычного. Необычного для них, прошедших «гиблое место». Для других это могло показаться глупостью.

— Как ты думаешь, почему «гиблое место» оставило нас в покое? — поинтересовался он, задумчиво глядя в небо.

— Не знаю, — ответил Шредер, покусывая конец травинки. — Наверное, нам готовятся нанести последний, самый сильный удар… Знаешь, я много размышлял над загадкой существования этого места, думал, для чего оно нужно. И знаешь, что я понял? — Шредер приподнялся на локте. — Это место — своеобразный искусственный отбор. Только избранные могут пройти.

— Избранные? — фыркнул Свинцов. — Кто нас избирает и куда? Зачем нам это надо? За что погибли мои ребята? Саня Дворянкин взорвал себя вместе с теми тварями, Васнецов сошел с ума, остальные вообще пропали бесследно. Думаешь, они были хуже нас? Ты, может быть, и специально сунулся сюда, но мы-то не хотели быть подопытными кроликами!

— Не шуми, — поморщился Шредер. — Твои ребята были настоящими воинами и без сомнения хорошими людьми, но… Просто я думаю, что всех нас испытывали. Мы с тобой по каким-то критериям прошли. Остальные — нет, и «гиблое место» их уничтожило.

Свинцов задумался.

— Наверное, ты прав. С самого начала у меня сложилось такое впечатление. Нас ставили в разные условия, и после каждого такого испытания у нас кто-то погибал или исчезал без следа. Единственное, чего я никак не возьму в толк — чем мы не такие, как все? Почему мы?

Немец пожал плечами.

— Значит, что-то есть. Но знаешь, что я думаю?.. Здесь мы стали другими, не такими, как были. «Гиблое место» изменило нас. Что-то мы потеряли, — например, страх, — но что-то и приобрели. Конечно, пока мы доберемся до цели, нас еще ждут испытания. Но я почему-то уверен, что мы выйдем отсюда!

— Не спеши с выводами, — охладил его пыл Свинцов, — мы еще не выбрались отсюда. Вот когда окажемся вне «гиблого места», тогда будем говорить. А пока, я думаю, нам пора собираться и двигать дальше. Здесь мы ничего не высидим.

— Тогда пошли, — сказал Шредер и встал с земли.

Они шли к белеющему среди зарослей кустарника низенькому строению. Оружие не бросали, хотя в автоматах и гранатомете не было боеприпасов. За свой автомат Свинцов нес материальную ответственность, а последняя немецкая разработка могла представлять определенный интерес для советских конструкторов стрелкового оружия. Так они и двигались: младший лейтенант нес свой автомат и гранатомет, немец — автомат, с которым почему-то тоже не хотел расставаться, хотя он и был теперь бесполезен.