Энджи взяла меня за руку, и мы приблизились к Дэвину. Не произнеся ни слова, он коротко кивнул каждому из нас.

Священник завершил заупокойную молитву и в последний раз склонил голову. Никто не последовал его примеру. Было в этой всеобщей неподвижности какое-то странное отчужденние, что-то опасно фальшивое и неестественно тягостное. Толстый серый голубь, быстро-быстро махая короткими крылышками, пролетел в тишине погожего утра, а потом ее нарушил треск и скрип гроба, опускаемого в черный прямоугольник могилы.

Обе группы пришли в движение одновременно, подавшись вперед – чуть заметно, словно тонкие деревца при первом порыве шквального ветра. Дэвин опустил руку на бедро, задержав ее в сантиметре от кобуры, трое его коллег сделали то же самое. Казалось, будто исполинским насосом кто-то выкачал весь воздух над кладбищем, оставив вакуум. Напряженность атмосферы ощущалась чисто физически, зубы у меня заныли, словно я впился в кусочек фольги. Эти мгновения безмолвия и неподвижности были на редкость тягостны, и я подумал, что, если кто, не дай бог, сейчас чихнет, могильщикам хватит работы до вечера.

Потом чернокожий парень на шаг придвинулся к могиле. Сосия на долю секунды промедлил и, чтобы компенсировать это, вынужден был сделать не один шаг, а два. Паренек принял вызов, и на могильном холмике оба оказались одновременно, да и держались они совершенно одинаково – не поворачивали шеи и смотрели прямо перед собой.

– Молчать. Всем молчать, – услышал я шепот Дэвина.

Паренек наклонился, присел на корточки и поднял из небольшой кучки цветов, лежавшей у его ног, белую лилию. Сосия сделал то же самое. Протягивая руки через могилу, они взглянули друг на друга. Стебли лилий не согнулись. Оба держали цветы, не бросая их вниз, в вытянутых руках. В чем заключался смысл этого единоборства, знали только они сами. Я не заметил, кто первым разжал пальцы, но внезапно лилии почти невесомо опустились в могилу, на крышку гроба.

Потом оба отступили на два шага назад.

Теперь пришел черед подчиненных, которые – в зависимости от того, на какой ступени иерархии находились, – более или менее точно скопировали действия своих вожаков. Чем ниже был их уровень, тем меньше времени тратили бандиты, чтобы схватить лилии и швырнуть их вниз, в могилу, лишь на краткое мгновение задерживаясь, чтобы взглянуть в глаза друг другу и продемонстрировать свою неустрашимость. Я слышал, как полицейские у меня за спиной перевели дух.

Сосия, молитвенно стиснув ладони, уставившись неведомо куда, вернулся на прежнее место у края могилы. Паренек стоял в противоположном конце, упершись зонтом в землю, а взглядом – в Сосию.

– Ну что, теперь можно говорить? – спросил я Дэвина.

– Да на здоровье, – пожал тот плечами.

– Что за чертовщина тут творится? – осведомилась у него Энджи.

Дэвин улыбнулся. При взгляде на его лицо возникали мысли даже еще менее приятные и отрадные, чем при виде черной прямоугольной ямы, в которую сыпались белые лилии.

– Что творится? – переспросил он. – Скоро начнется резня, каких еще не видал город. Пожар в Коконат-гроув скоро покажется нам всем детскими игрушками по сравнению с этим.

Кусок льда размером с бейсбольный мяч прополз по моему телу где-то в области поясницы, а струйка холодного пота скатилась по виску. Я повернул голову, обвел глазами могилу и наткнулся взглядом на взгляд Сосии. Он стоял как каменный, глядя прямо на меня, словно меня на этом месте и не было.

– Особенного дружелюбия не замечается, – сказал я.

– Ты отстрелил ногу его помощнику и любимчику, – отозвался Дэвин. – Сосия взбешен до последней степени.

– До такой, что решится пристукнуть меня? – Это мне далось непросто, но я продолжал выдерживать давящий взгляд, красноречиво заявлявший, что песенка моя спета.

– Вне всякого сомнения, – сказал Дэвин.

Ох уж этот Дэвин – что на уме, то и на языке.

– И как быть в такой ситуации?

– Я бы предложил лететь в Танжер. Сосия тебя и там достанет, но, по крайней мере, хоть сможешь сказать, что мир повидал. Впрочем, ходит слух, что сначала он намерен с тобой поговорить. – Он пошаркал ногой по жесткой густой траве. – Похоже, ему кажется, что у тебя имеется что-то очень важное для него. – Дэвин приподнял ногу и отодрал приставшие к подошве травинки. – Что бы это могло быть, Патрик?

Я пожал плечами. Сосия по-прежнему не сводил с меня глаз, где душевного тепла было не больше, чем в замерзающей проруби.

– Понятия не имею. Кто-то ввел его в заблуждение.

– Ну, да это и неважно. Все равно будет стрельба. Я слышал, он не из тех, кто кончает одной пулей. Сосия, продлевая себе удовольствие, не любит торопиться и жертв своих подстреливает, подранивает а добивает через полчасика после того, как несчастный начнет умолять об этом. Большой гуманист. – Дэвин переплел пальцы и хрустнул суставами. – И все же, с чего он взял, что ты располагаешь чем-то нужным ему?

Энджи крепко стиснула мою ладонь, а другая рука – теплая и чуть влажная – оказалась чуть ниже моего плеча.

– Что это за малый с зонтиком? – спросила она.

– Я-то считал вас обоих детективами, – отвечал Дэвин.

«Малый с зонтиком» теперь повернул голову и, проследив направление взгляда Сосии, тоже уставился на меня. Я чувствовал себя плотвичкой, которую занесло в бассейн с двумя акулами.

– Нет, Дэвин, мы еще только учимся. Скажи, кто он такой.

Тот снова хрустнул пальцами, вздохнул и ответил с благодушием человека, который, растянувшись в гамаке, пьет пиво:

– Это сын Дженны.

– Кто-кто? – переспросил я.

– Я вроде бы не заикаюсь. Сын Дженны Анджелайн. Главарь банды «Ангелы мщения».

Анджел-авеню[3] проходит по самому центру черного Дорчестера. Здесь даже средь бела дня на красный свет не останавливаются.

– Он тоже точит на меня зубы? – спросил я.

– Насколько мне известно, обозлен, но не так сильно, – ответил Дэвин.

– Сосия – его отец? – спросила Энджи.

Детектив Дэвин окинул взглядом сначала их, потом нас. Потом кивнул:

– Но Роландом его назвали по настоянию матери.

– Шустрый мальчуган этот наш Роланд, – сказал Дэвин.

Я отхлебнул кофе:

– Язык не поворачивается назвать его мальчуганом.

Дэвин отправил в рот кусок пончика и потянулся за своим кофе:

– Ему шестнадцать лет.

– Шестнадцать? – изумилась Энджи.

– Только что исполнилось. Месяц назад.

Я вспомнил рослого мускулистого человека, стоявшего на кладбище с видом молодого генерала. Он опирался на зонт, и видно было, что он ни на миг не усомнится в том, что место его в этом мире именно таково – в первом ряду, перед строем своих сторонников, я вот в шестнадцать лет не знал даже, за кем мне становиться в очередь в школьную столовую.

– Как же это он в таком возрасте верховодит у «ангелов»?

– С помощью большой пушки, – ответил Дэвин. Потом поглядел на меня, пожал плечами и добавил: – Он весьма и весьма смышленый паренек. Знаешь, говорят «кишка тонка»? Так вот это не про него. У Роланда кишка – диаметра водосточной трубы. Тоже не последнее дело, если хочешь командовать шайкой.

– А Сосия? – спросила Энджи.

– Что тебе сказать об этом папаше и об этом сыночке... Кое-кто утверждает, что если и есть в нашем городе явление природы более опасное, чем Роланд, то это Марион Сосия. Ты уж мне поверь: мне случалось проводить с ним в комнате для допросов часов по семи кряду. И у меня создалось впечатление, что там, где у нормальных людей помещается сердце, у него пусто.

– И что же, эти родственнички собираются сойтись лоб в лоб?

– Очень похоже. Роланд достиг вершин не потому, что Сосия его подсаживал. Тот появился на свет без шишки родительской любви. Сначала «ангелы» и «святые» были союзниками – братские банды. Но три месяца назад Роланд все переиграл и выделился, так сказать, в отдельную структуру. По нашим данным, Сосия раза четыре пытался уничтожить Роланда, но мальчуган попался живучий. За несколько последних месяцев в Маттапане и Бэри ухлопали массу народа, а он цел и невредим.