– Я сама была такой. Меня воспитала повариха… Потом я стала горничной в доме хозяев этой поварихи. А потом – женой хозяина дома, самого доброго и чудесного человека, Однако я не могу забыть о своем происхождении.

– Здесь еще очень много работы, – уклонилась от темы Лаура. Она посмотрела на свои покрасневшие руки и с усмешкой вспомнила, как, будучи «служанкой», не могла даже воду вскипятить. Тогда она чувствовала себя ужасно неловкой и никчемной. То же самое чувствовала и сейчас.

Словно прочитав ее мысли, герцогиня заметила:

– Возможно, вы думаете, что ваши усилия ничего не меняют, но уверяю вас: скоро вы поймете, что даже улыбка, подаренная ребенку, прежде не знавшему ничего, кроме побоев и брани, – даже эта улыбка очень многое изменит в его жизни.

Лаура молча смотрела в глаза герцогини. Только сейчас она поняла: хотя в глазах этой женщины была не только доброта, но и боль, жизнь ее не была бессмысленной.

– Чем я могу помочь? – спросила Лаура. Герцогиня расхохоталась так громко, что дети посмотрели на нее с удивлением.

– Вы могли бы помочь деньгами, моя дорогая. Но я также нуждаюсь в ваших руках и добром сердце.

В эту ночь Лаура спала крепким сном – впервые за долгое время.

И на сей раз – тоже впервые – ей не снился Алекс.

Склонившись над своим любовником, Элайн Уэстон рассмеялась – рассмеялась чувственным грудным смехом. Она легонько провела ногтем по груди, поросшей густыми золотистыми волосками. Затем, глядя в голубые глаза любовника, прикоснулась подушечкой пальца к крохотному мужскому соску и вдруг царапнула ногтем свою жертву.

Джеймс Уоткинс никак не реагировал. Тогда Элайн, склонившись над ним еще ниже, поцеловала его в грудь, затем лизнула и тут же легонько прикусила сосок своими острыми чубами.

– Черт бы тебя побрал, – беззлобно проворчал Уоткинс. Элайн засмеялась и впилась коготками в грудь любовника. Это было своего рода испытанием. Однако Уоткинс и глазом не моргнул, даже когда Элайн вырвала с корнем один из золотистых волосков.

– Шлюха, – обронил он с невозмутимым видом. Она снова засмеялась.

– Может, наказать тебя? – спросил Уоткинс.

Он посмотрел Элайн в глаза и усмехнулся. Графиня была замечательной любовницей, ее гибкое тело превращалось в отличный инструмент для наслаждений, но она была слишком уж безнравственна и, как кошка, неразборчива в связях.

– Шлюха, – снова изрек Уоткинс.

Элайн одарила любовника очаровательной улыбкой, словно тот сделал ей комплимент.

– Даже не пытайся причинить мне боль, ничего не выйдет, – неожиданно проговорил Уоткинс, и холодок в его голосе заставил Элайн поежиться. – Если еще раз попытаешься, мне придется ответить тебе той же монетой.

Он приподнялся и провел языком по ее губам. Она хотела прижаться к нему, но любовник, отстранив ее, снова откинулся на спину. Внезапно его ладонь легла ей на живот, и тотчас же пальцы проникли в ее лоно.

Но взгляд Уоткинса по-прежнему оставался ясным, в глазах его не было тумана страсти. И все же он был возбужден. Элайн чувствовала, как в ее бедро упирается отвердевшая восставшая плоть.

Элайн застонала, теперь она смотрела на любовника с мольбой в глазах. Ей хотелось его ласки, хотелось поцелуев, однако он ни разу не поцеловал ее и даже не прикоснулся к ее груди. Лишь пальцы, по-прежнему шевелившиеся в ее лоне, свидетельствовали о том, что любовник все же обращает на нее внимание.

Несколько раз Элайн пыталась придвинуться, прижаться к нему, но он тотчас же отодвигался, и пальцы его замирали. Тогда она еще шире раздвигала ноги, и пальцы снова начинали шевелиться. Время от времени Элайн опускала голову, чтобы взглянуть на руку, столь дерзко ласкавшую ее; Уоткинс, замечавший эти взгляды, криво усмехался.

Наконец Элайн, не выдержав, громко вскрикнула и застонала. И Уоткинс тотчас почувствовал, что по запястью его струится теплая влага.

– А теперь смотри, – сказал он, убирая руку. Крепко сжав пальцами свою возбужденную плоть, он пристально посмотрел на любовницу, и она заметила, что в глазах его по-прежнему не было тумана страсти.

Элайн едва не разрыдалась: было очевидно, что Джеймсу Уоткинсу гораздо приятнее обходиться без ее услуг.

– Ты, наверное, считала себя хозяйкой положения? – усмехнулся Уоткинс. – Даже не надейся. Ты меня поняла?

Элайн тяжко вздохнула; она прекрасно знала: эта игра будет повторяться вновь и вновь, пока она не смирится. Пока не станет послушной – такой, какой Джеймс хотел ее видеть.

– Ты меня поняла? – снова спросил он.

Элайн кивнула и с дрожью в голосе простонала «да». В следующее мгновение Уоткинс расплескал по ее животу жемчужные капли семени.

– Ты хорошая девочка, моя дорогая, – заметил он с совершенно невозмутимым видом. – В следующий раз я позволю тебе это проделать. – Он приподнял пальцем ее подбородок и заглянул ей в глаза. – Хочешь?

Она снова простонала «да», и Джеймс Уоткинс тотчас поднялся с постели.

Он ожидал, что Элайн протянет к нему руки и станет просить, чтобы ее не покидали, – так обычно бывало. Но графиня на сей раз удивила его. По-прежнему лежа на постели, она сказала:

– Жаль, что ты так беден. – Это был не упрек, скорее констатация факта. Однако Уоткинс вздрогнул, точно от внезапного удара.

– Жаль, что ты так развратна, – сказал он. Она с улыбкой спросила:

– Ты не думаешь жениться?

– На тебе, дорогая? Боюсь, я должен сказать «пас». Джеймс Уоткинс усмехнулся. Он пока еще не обезумел…

Стать мужем этой шлюхи – все равно что отправиться прямиком в ад. Став супругом Элайн, он тотчас же сделается объектом самых рискованных экспериментов.

– Нет, не на мне. На графине Кардифф, – ответила Элайн; слова Уоткинса ничуть ее не смутили.

– На твоей родственнице? На молоденькой графике? Очень изобретательно, дорогая. – Уоткинс – в этот момент он уже заправлял рубашку в бриджи – громко расхохотался.

– А почему бы и нет, Джеймс? – Элайн внимательно посмотрела на своего любовника. Ей казалось, что ее идея пришлась ему по вкусу.

– Дорогая, почему на ней?

– Она молода, довольно привлекательна, доступна и очень, очень богата.

– Но твой образец добродетели недавно овдовел.

– Прошло почти два года. Достаточно времени, чтобы созреть для нового брака.

– А почему я? – спросил Уоткинс.

Он с улыбкой подошел к кровати, и Элайн, неверно истолковав его улыбку, протянула к нему руки. Но ее любовник с усмешкой отвернулся и прошелся по комнате. Остановившись, вопросительно посмотрел на графиню.

– Почему не ты, Джеймс? – проговорила она. – У тебя все было бы под контролем. Все деньги Уэстонов. Ты всегда был бы рядом и имел бы возможность проявить щедрость по отношению к родственникам.

– Полагаю, ты не имеешь в виду моих родственников в Корнуолле. – Уоткинс рассмеялся. – Очевидно, ты имеешь в виду себя, не так ли, Элайн? Но скажи мне, что могло бы подвигнуть Ледяную Леди на новый брак? К тому же на брак с таким субъектом, как я? Она могла бы выбрать кого-нибудь и получше.

– Ах, это очень просто. Можно, например, устроить скандал. Леди Уэстон ни за что не согласилась бы на то, чтобы на имя Уэстонов пала тень. Тебе надо скомпрометировать эту дурочку, и все будет в порядке.

Джеймс Уоткинс снова прошелся по комнате, на сей раз в глубокой задумчивости.

Джеймс Уоткинс не мог похвастаться тем, что является объектом охоты девиц на выданье и их родителей. Но не потому, что не был хорош собой. Напротив, он являлся счастливым обладателем черт – нос, подбородок и прочее, – весьма ценимых художниками и скульпторами времен Древнего Рима. У него были глаза чрезвычайно редкого голубого цвета; они меняли оттенок в зависимости от освещения или настроения Джеймса. А его золотистые вьющиеся волосы вызывали зависть у всех без исключения особ женского пола. Следует добавить, что он был высок, строен и плечист.

У Джеймса Уоткинса имелся всего лишь один серьезный недостаток, тот самый, который не прощают в обществе, – отсутствие денег. Денег у него не было, как не было и богатых родственников на смертном одре. Так что он мог улучшить свое имущественное положение лишь одним способом – жениться на деньгах. Впрочем, не исключалась и удача в картах, но пока что она ему не сопутствовала. Входя в один из своих излюбленных игорных клубов, он всегда испытывал чувство, сходное с тем, которое, наверное, испытывает капитан корабля, отправляясь в плавание к неизведанным землям по неизвестному маршруту.