Праздничный ужин в кают-компании Мак-Мердо подходил уже к концу. Это был большой праздник — 24 июня, день зимнего солнцестояния, день середины южнополярной зимы. Нам уже было невмоготу кататься на своих койках в бессоннице, порождённой темнотой полярной ночи. Каждый день, выходя на улицу, мы погружались во тьму и знали, что завтра эта бесконечно долгая ночь будет ещё темнее, плотнее. Ну а начиная с сегодняшнего дня всё должно измениться. Теперь каждые прожитые сутки будут приближать тебя к весне и солнцу. Какие-то внутренние, невидимые тебе процессы с каждым днём все больше будут уменьшать темноту.

Всех нас интересовали физиологические и медицинские причины плохого физического и морального состояния во время полярной ночи. Но никто, даже врачи, толком не могли объяснить это явление. Многие считали, что угнетённое состояние связано с тем, что в полярной ночи человек не может смотреть вдаль: ничего не видно. И это действует на какие-то центры в голове, а те — на другие центры и так далее. Я не верю в это. Ведь в любую полярную ночь ты можешь смотреть на луну, звезды, на полярные сияния. Да и далёкие горы в хорошую погоду при луне видны достаточно чётко, чтобы сфокусировать на них зрение. Непонятно…

Человек, оказывается, тонкое создание. Вот ведь, кажется, у тебя есть все: залитые ярким светом помещения, хорошая еда, интересная работа. У каждого из учёных — маленькая каютка на одного. Нет только дневного света на улице. И все. И этого оказалось достаточным, чтобы люди мучились странной бессонницей. Через какой-то месяц, другой в кают-компании во время обеда кто-нибудь мог сказать: «Ой, кажется, я сейчас могу заснуть!» И все тут же понукали: «Беги спи!» — И человек уходил, но через час возвращался в лабораторию сконфуженный. «Нет, ничего не получилось. Как только закрыл глаза — понял, не усну. Полежал и встал…»

О, мы понимали его. Невозможно лежать в этих маленьких одиночных камерах пыток, в которые превратились наши каютки, не спать и думать. И думы-то какие-то недалёкие, тупые. Представляешь, что ты весь-весь завален мягкими пуховыми подушками и куда бы ты ни повернулся — все подушки, подушки, мешающие смотреть, двигаться, дышать. Каждая полярная станция, каждый маленький коллектив в ней, наконец, каждый в одиночку боролся против этого невидимого врага по-своему.

Американцы-нэви на Мак-Мердо, впервые столкнувшись с этим явлением, решили затопить ночь светом. Улицы и помещения были залиты светом электрических ламп. Люди старались меньше бывать на удице, не уходить далеко в ночь и темноту. Стремились более чётко выполнять режим дня и ночи. «Тогда эта интеллигентская блажь — бессонница -… пройдёт», — думали командиры. Но самочувствие от этого только ухудшалось.

Американская научная группа и новозеландские учёные старались, наоборот, быть дольше на улице, заниматься больше физическими работами. Мы решили так: раз полярная ночь всё равно «смешала карты», не будем обращать внимание на время суток. Будем работать, когда работается, и спать, когда кажется, что хочется спать.

В результате очень скоро почти вся научная группа спала или отдыхала, когда на официальном циферблате в Мак-Мердо был день, и интенсивно работала, когда на нём была ночь. Но это нам помогало не намного больше, чем дисциплина военным.

Конечно же при такой системе работы двух коллективов каждый из них считал, что другой — бездельник и «хорошо устроился». На самом деле работало просто взаимное 'раздражение издёрганных нервов. Большинство понимали это, поэтому каждый старался не обращать внимания на внезапную капризность соседа, старался завалить себя делом.

Если бы кто-то попал сюда вдруг с Большой земли, он, может быть, и не заметил ничего. Так же, как обычно, работают все службы станции. Гремят огромные, тысячесильные дизели электростанции, в положенные сроки пищат точки и тире и стучат телетайпы рации, в темноту на опасный припай или в окружающие горы уходят вездеходы научной группы, в штабном доме моряков насторожённо хрипят атмосферными помехами динамики и дежурные прислушиваются, не раздастся ли откуда-то из ночи голос далёкого водителя с просьбой о совете или помощи. В ангарах эскадрильи механики ремонтируют вертолёты и самолёты к предстоящей весне. Чиф Грейаме и этот русский учёный отправились на крохотном, грохочущем гусеничном вездеходике «Визел», что значит «Ласка», по только им известному маршруту, останавливаясь время от времени у одиноких шестов с флагами, чтобы пробурить дырку сквозь лёд и определить его толщину, узнать, как нарастает новый лёд в проливе Мак-Мердо. Среди ужасного беспорядка из мокрых сушащихся носков, кальсон, курток и обуви вперемешку с книгами и раскрытыми на середине журналами полуспит-полузабылся усталый лидер научной группы Арт Дифриз.

Всю ночь он со своим «полевым ассистентом» Питером Курвицем провёл среди темноты, полярных сияний и заметающей следы и огни Мак-Мердо позёмки. Они перевозили свой «рыбацкий домик» на новое место. Мотопилами и ломами они сначала выпилили глубокую квадратную яму в уже метровом льду, затем пробили и раскрошили дно этой ямы. А потом они вернулись к «рыбацкому домику», подняли со дна и освободили от улова самодельные верши, выкопали дом из сугробов, погасили печку, сдвинули с места, перевезли на новую лунку, снова разожгли печку и опустили на дно свои верши, наполнив их приманкой. После этого весь улов, сложенный в большой бак с морской водой, быстро довезли до аквариума биолаборатории. Ну а уж там Арту оставалось «покорячиться» совсем немного. Надо было вдвоём с Питером снять тяжёлый бак с уловом с вездехода, дотащить до аквариума и вылить в него содержимое. И так изо дня в день.

А в это время другой американский учёный, Джим Солсбери, меняет ленты на своей автоматической станции по наблюдениям за полярными сияниями и ионосферой. Он с трудом добрался в эту ночь в свой одинокий домик в двух милях от станции. Сильный ветер, дорогу найти трудно. Именно из-за заносов, отсутствия видимости его коллега по изучению верхних слоёв атмосферы Луи Капплери уже третий день живёт не выходя на улицу в своём тоже одиноком домике в получасе езды на вездеходе.

Вечером пришелец с Большой земли тоже не почувствовал бы ничего особенного на станции. Как всегда, работает и офицерский клуб, и клуб чифов, и матросские клубы. Как всегда, в них идут фильмы, правда обычно плохие. По-видимому, «нэви», который приобретает их, экономит, покупает бросовые вещи. Так думают все.

По-прежнему работают по вечерам различные кружки и классы: классы иностранных языков, кружок по художественной эмали на металле, кружок по навигации в открытом океане при плавании на малых яхтах. Его ведёт мастер этого дела начальник новозеландской станции Эдриан Хайтер. Уж он-то знает, как это делать, ведь это он три года плыл в одиночку из Англии в Новую Зеландию.

Только присмотревшись, пришелец с Большой земли почувствует: и всё-таки что-то здесь не так. Слишком уж много смеха, даже когда смеяться и не над чем. Слишком много выпивают в клубах. Вот где-то вспыхнула и мгновенно погасла перебранка по пустяку.

А на радио у меня разговор со станцией Восток, с её начальником и моим старым другом Сашей Широчковым. Взаимные поздравления с Днём середины зимы и конечно же разговор о том, что уже скоро придёт солнце. И у них те же заботы:

— Ах, Игорь, живём на юморе. Будем встречать солнце, как язычники, — на коленях, — шутит через эфир Саша.