Мама не ответила ничего. Ее лицо оставалось каменным. Лендлорд прошелся по проходу, и мы увидели, как он заходит в комнату второго кредитора. Вскоре он появился с двумя другими кредиторами. Лендлорд, окруженный женщинами и детьми, пустился в пространную речь о том, как сложно строить новые дома, о съемщиках, еще худших, чем Папа, которых он уничтожил, и о том, сколько у него власти.

– Если еще кто-то причинит мне неприятности, – сказал он, размахивая фетишем, – я покажу ему, что беда – мое второе имя. Тигр или не Тигр, это мое поселение. Я не крал деньги, чтобы его построить!

И затем в сопровождении женщин и детей он зашагал прочь.

Какое-то время Мама подождала в комнате, затем вышла на улицу с лотком на голове. Я пошел с ней. Она закрыла дверь и, не дожидаясь меня, чтобы проводить до развилки, быстрым шагом устремилась в сторону, противоположную той, в которую ушел лендлорд. Она не стала выкрикивать свои товары, и я смотрел, как она исчезает из моего поля зрения.

Я побрел без денег и без единого куска хлеба. Мне не хотелось идти в школу. Я уже сильно опоздал и знал, что буду публично наказан, что меня выпорют в присутствии всех и заставят стоять на коленях на солнце. Вместо школы я пошел к линии домов. Со своими стульями к ограде вышли поселковые женщины, они расчесывали волосы и сплетничали. От них я впервые услышал, какие сплетни ходят вокруг Мадам Кото. Женщины осуждающе говорили о наших с ней отношениях. Они говорили и зло сверкали на меня глазами. Они сказали о Мадам Кото, что она похоронила трех мужей и семерых детей и что она – ведьма, которая пожирает детей, когда они еще находятся у нее во чреве. Они сказали, что она настоящая виновница того, что дети в нашем поселке не растут, что они все время болеют, что мужчинам не удается продвинуться по службе и что у женщин в нашем поселении бывают выкидыши. Они сказали, что она заколдовывает мужей, соблазняет молодых юнцов и отравляет детей. Они говорили, что она соблазняет всех своей бородкой, что каждый день она вырывает из нее по волоску и кладет его в пальмовое вино, которое продает, и в перечный суп, который готовит, поэтому мужчины просаживают в ее баре все деньги, забывая о своих голодающих семьях. Они говорили, что она может свести с ума мужчину за одну ночь и что сама она принадлежит к тайному обществу, члены которого летают по воздуху, когда луна полная. Я устал слушать все, что они болтали о Мадам Кото и решил, что лучше б я пошел в школу и был публично наказан.

Когда ранним вечером я пришел в бар Мадам Кото, он был еще закрыт. Я постучался, но никто мне не открыл. Я немного подождал. Мужчина на одной ноге и на костылях, сделанных из живых веток, подошел ко мне.

– Закрыто, да? Она его заперла? – спросил он.

– Не знаю.

– Обидно, – ответил он.

Его волосы были в песке, лицо искажено так, будто однажды он стал свидетелем великого зла. Обрубок ноги был замотан в грязное тряпье. Он посмотрел на доску объявлений, сплюнул и побрел прочь. Я пошел на задний двор. Там горел костер. Котел Мадам Кото с перечным супом вовсю кипел. Поднимающийся от него пар был похож на измученного джинна. Вдали, в зарослях буша было скрыто массивное тело Мадам Кото. Сначала я подумал, что она занята чем-то интимным, и посмотрел в другую сторону. Но когда я взглянул снова, она уже была на ногах и изучала белые бусы, которые зарыла в землю ночью и сейчас отрыла. Она появилась из буша с острой мотыгой в одной руке и белыми бусами в другой.

– На что ты так смотришь? – грубо спросила она, пряча бусы.

– Ни на что.

Она поспешила в свою комнату.

Когда я увидел ее снова, белые бусы висели на шее. Она подошла к огню и бросила в котел нужные специи. Суп издал любопытный свист, почти протестуя, но вскоре бодро забулькал в своем котле. Затем из него пошла пена и перевалила через край, почти затушив огонь. Мадам Кото сказала супу:

– Уймись!

Огонь притих. И к моему удивлению суп успокоился, как будто он и не кипел.

– Бар закрыт? – спросил я.

– Да.

– А что случилось?

Она ничего не ответила. Суп вновь забурлил. Из котла повалила зеленая пена, суп забурлил как-то уродливо, клейкими пузырями, и когда пузыри стали лопаться, в воздухе поплыли сильные ароматы.

– Что вы кладете в суп?

– Демонов, – ответила она, смотря на меня пристально.

– Чтобы привлечь посетителей?

Она снова уставилась на меня, и в глазах ее горело любопытство.

– Откуда у тебя эти мысли?

– Ниоткуда.

– Так почему ты спрашиваешь?

– Просто спрашиваю.

– Не задавай так много вопросов, понял?

Я кивнул.

– Ты голодный?

Да, я был голодный, но я сказал: «нет». Она манерно улыбнулась, что не сделало ее менее пугающей, и сказала:

– Смотри за супом, я скоро приду.

Она пошла в направлении своей комнаты и как только она ушла, горшок зашипел и стал переполняться.

– Уймись, – сказал я.

Суп забурлил и мощная волна пены перелилась через края. Прежде чем я смог что-то сделать, пена полностью затушила огонь, замочила дрова, и суп потек зеленым ручейком по песку.

– Мадам Кото! Огонь погас, – позвал я ее.

Она вернулась, посмотрела на огонь, увидела, что суп окрашивает песок в цвет прелой травы, и сказала:

– Что ты с ним делал?

– Ничего.

Она наклонилась и вновь разожгла огонь, подув на дрова. Я смотрел на мягкие складки на ее шее. Она встала.

– Не трогай его, – сказала она и уже была готова пойти к себе, когда мы вдруг услышали какой-то шум у входа в бар.

Двое мужчин, один толстый, с перебинтованной шеей, другой солидный, опирающийся на синюю трость, стучали в дверь бара.

– Мадам, вы еще не открыты? Мы хотим отведать пальмового вина и вашего знаменитого перечного супа.

– Пока закрыто. Приходите позже.

Они были явно разочарованы и, сказав что-то про то, как люди несерьезно относятся к своему бизнесу, ушли.

– От таких жди только бед, – сказала Мадам Кото и ушла к себе принять свою обычную ванну, прежде чем начнут стекаться вечерние посетители.

Я смотрел за супом. Мне стало очень жарко от огня и адского солнца. Мне надоел этот суп. Он кипел довольно ровно. Он больше не бурлил и, кажется, в нем уже не осталось демонов. У бара то и дело появлялся какой-нибудь нетерпеливый посетитель и принимался колотить в дверь, и мне приходилось идти и говорить ему, что бар еще закрыт. Было видно, что у них сильно пересохло в горле и языки только что не свисали на плечи, когда они смотрели на меня. Вскоре я убедился, что с супом больше ничего не случится, и вышел прогуляться по просекам охладить свой пыл.

Медленно, но верно, день за днем и месяц за месяцем, вырубали просеки. Заросли выжигали, высокую траву срезали, пни выкорчевывали. Район менялся. Места, где росли густой буш и низкие деревья, становились открытыми пространствами с мягким речным песком. Я слышал звуки где-то работающих землечерпалок, разных машин, которые строили дороги, вырубали леса, и песни, которые запевали в такт рабочие, напрягая мускулы. Каждый день район становился немного другим. Дома возникали там, где еще недавно был лес. Там, где вчера дети играли в прятки, сейчас лежали кучи песка и стояли фундаменты домов. На деревьях висели знаки и доски объявлений. Мир менялся, и я шел и гадал, есть ли в нем хоть что-то постоянное.

Много времени ушло у меня на то, чтобы дойти до леса. Казалось, что сами деревья отступили, чувствуя, что они проигрывают спор с человеческими существами. Чем дальше я шел, тем больше я замечал перемен. Земля везде была покрыта белым песком. Тут и там лежали груды битых кирпичей с цементом. Дальше по дороге попадались кучи сухих экскрементов. Их запах входил в состав воздуха. Я встал под поникшим бамбуковым деревом и передо мной возник кот. Он посмотрел на меня и пошел в лес. Я последовал за ним, и мы подошли к вырубке, усеянной листьями и всходами каучуковых деревьев. Здесь было очень прохладно, и казалось, что так пахнет тело Великой Матери. Перешептывались насекомые и вокруг голосили птицы. Пробежала антилопа со своим выводком. Я лег и уснул. Я спал не долго, когда услышал свое имя, разносящееся эхом по лесу. Я вспомнил о Мадам Кото и поспешил в бар. Когда я пришел на двор, пламя уже было погашено, и горшок передвинут с очага на пол. Мадам Кото вышла из своей комнаты, и я сказал: