– Я вас не знаю, – сказала женщина, – поэтому заплатите сейчас, чтобы не было неприятностей.

Папа посмотрел на нее так, как будто готов был ее ударить.

– Это мой отец, – сказал я.

– Ну и что?

Папа заплатил с крайней неохотой. Я сел рядом с ним.

– Однажды, – сказал он, – беды сотрут с лица земли этот район.

Одна из женщин облизала зубы и чмокнула. Другая сплюнула.

– Плюйся сколько хочешь, – сказал Папа. – От бед все равно не убежишь.

Женщины оставили его. С опущенной головой он стал медленно пить. Женщины заговорили о предстоящем съезде. Они рисовали такую картину этого политического съезда, словно речь шла о каком-то фантастическом базаре на краю света. Они говорили о коровах, которых забьют к этому событию, гусях, которых будут жарить на вертелах, они сказали, что мы услышим великих музыкантов и сможем увидеть автомобили всех марок, и что людям будут бросать деньги прямо из мешков, и никто не останется ненакормленным, и всем будут показаны чудеса, сила и обещания нового будущего.

– Дерьмо собачье ваш съезд! – сказал Папа.

Поначалу женщины замолчали. Потом одна из них сказала замогильным голосом:

– Дерьмо собачье – это то, что ты ешь!

Папа одним долгим глотком осушил стакан вина и смачно отрыгнул. Он напряженно смотрел в сторону одной из женщин, а женщина смотрела на него. Ветер трепал полоски занавески. Мы все смотрели на дверь, ожидая, что вот-вот сюда войдет какой-нибудь необычный персонаж. Папа смотрел сквозь женщину, сквозь стены, и его необычный взгляд испугал меня. Огонь в лампе у двери заколыхался и потух. Затем Папа издал холодный смешок, от которого у меня по спине пробежал легкий озноб. Папа продолжал смеяться с неподвижным лицом, похожим в темноте на маску, и казалось, что его смех каким-то образом влиял на ветер. Что-то прогремело по крыше. Я услышал из леса странные завывания котов. Ветер ворвался в бар как бестелесный дух, ища место, куда сесть. Когда Папа закончил смеяться, в комнате стало темнее и ветер поутих. Мы все словно ютились где-то на краю долгих пространств неопределенных ожиданий.

– Пойдем домой, – сказал я, и дрожь прошла через мое тело.

– Молчи, – ответил Папа с тем же пустым взглядом.

Одна из женщин встала и села снова. Поднялась другая женщина и, виляя задом, пошла и встала у дверей. В слабом свете я увидел у нее на задней стороне шеи шрам. Она долго там стояла, и ее била дрожь. Пошел моросящий дождик. Папа налил себе еще пальмового вина. Погасла еще одна лампа. Глаза женщин посверкивали в темноте. Подул ветер, я слышал его завывания, когда он вихрем проносился в деревьях. В его движениях зародился злой дух. Цинковая крыша дребезжала от порывов ветра, я слышал протесты деревьев, ветер приносил и уносил с собой кваканье лягушек. Женщина у дверей развернулась и, двигая каждой частицей своей подвижной плоти, пошла в нашу сторону, обогнула наш стол и тяжело села. Она вздохнула и произнесла:

– Сегодня посетителей нет, – сказала она.

Временно наступила тишина. Я посмотрел на дверь. Полосы занавеси чуть раздвинулись, словно освобождая путь для какого-то большого существа, и в бар вошел дух с тремя головами. Каждая из голов имела особый облик. Одна была красная с голубыми глазами, другая желтая с красными глазами, третья голубая с желтыми глазами. Всего у духа было около десяти глаз. Он вошел в бар, постоял у двери, каждая голова посмотрела в своем направлении, и из желтых глаз духа повалил дым. Затем дух медленно и неуклюже стал продвигаться в зал. Я наблюдал за ним с восхищением, чувствуя, как в мой мозг входит лихорадка. Дух подошел и встал напротив, через стол от меня, затем все три его головы повернулись в мою сторону, и он уставился на меня всеми десятью глазами. Лихорадка дошла до моего мозга, и у темечка начался какой-то зуд, похожий на непрекращающееся сверление. Дух долго вглядывался в меня. Я не мог двинуться. От разноцветья его глаз мне было больно, оно жгло мне глаза. Затем голос в моем черепе сказал:

– Закрой глаза.

Я закрыл их и все равно все видел. Головы духа вытянулись на шеях и затем втянулись обратно. Дух, пройдя сквозь стол, будто его не было, уселся среди женщин. Две его головы, смотря в противоположных направлениях изучали женские лица. Средняя голова, желтая с красными глазами, остановила свой взгляд на мне. Одна женщина закашлялась. Другая чихнула. Третья встала и снова села. Папа икнул.

– Чем-то здесь воняет, – сказала женщина которая чихнула.

– Я, кажется, заболеваю, – сказала другая.

– А мне хочется блевать.

– Я не могу двинуться с места.

– И посетителей нет как нет.

– Нет посетителей – нет денег.

– И нет электричества.

– Дурацкий дождь.

– Чертов ветер.

– И Мадам Кото куда-то исчезла.

– Куда она могла пойти?

– Откуда я знаю?

Они замолчали. Ветер утих, как будто земля наконец, чем-то разродилась. Одна из женщин достала нюхательный табак и резко вдохнула. И затем, зашатавшись, она схватилась за стол. Ее голова закачалась, а широко открытый рот попытался удержать равновесие. Голубая голова духа была прямо перед ней. И вдруг женщина так оглушительно чихнула, что голова духа затряслась и отпрянула от нее в изумлении. Остальные головы широко пооткрывали глаза и один глаз, самый далекий, стал ходить ходуном, вращаясь в своей орбите. Все глаза начали расширяться, и затем дух тоже разразился могучим чихом, который буквально отбросил меня к стене.

– Что с тобой такое? – спросил Папа.

– Ничего.

– Какая-то баба чихнула и тебя как ветрам сдуло? Ты что, не мужчина?

Потом я сам начал чихать. Папа ударил меня по голове. Чихание продолжила еще одна женщина. Потом к ней присоединился и Папа. Вскоре мы все перезаражались этой странной болезнью – неуправляемым чиханием. Мы чихали так долго и с такой силой, что казалось, наши головы разлетятся в разные стороны. Женщина, с которой все началось, казалось, распространила вирус чихания по всему залу, и от ее чиха погасла последняя лампа. Папа высморкался в чашку с недопитым пальмовым вином и затем перевернул ее. Всех нас корчило от спазм, пока ветер, влетев в бар, не унес с собой наше чихание; взамен он доставил нам пять крутых мужчин, которые смеялись над нами. Мы так и не поняли; что кончили чихать, когда один из них сказал:

– Так-то вы встречаете посетителей?

Женщины, вытирая носы, чуть ли не дерясь друг с дружкой, наперегонки помчались к мужчинам и проводили их к столу.

– Еще вина! – потребовал Папа.

Никто не обратил на него внимания. Средняя голова духа повернулась к Папе, как будто он только что материализовался.

– И побольше света! – добавил Папа.

Одна из женщин встала и зажгла лампу. Дух стал виден хуже.

– Если к вам пришли новые посетители, это не значит, что вы меня не должны обслуживать, – сказал Папа раздраженным голосом.

– Замолчи! – ответил один из мужчин.

Папа посмотрел на него пустым напряженным взглядом. Мужчины смотрели на него. Папа отвел глаза, ушел в себя и затих. Женщина, которая зажигала лампы, подошла к нему.

– Вы хотите еще одну бутылку пальмового вина? – спросила она.

Папа не ответил и даже не поднял глаз. Казалось, он провалился в себя. Женщина повторила вопрос. Папа опять ничего не ответил. Он повесил голову.

– Оставьте этого бесполезного человека, – сказал один из мужчин.

– Если он не хочет тебе отвечать – пусть глотает свою слюну, – сказал другой.

Папа поднял глаза и снова их опустил. Мужчина чихнул. Дух задвигал одной головой и вперился в него. Женщина уперлась кулаком в свое бедро. Затем она сходила на задний двор, принесла бутылку пальмового вина и со стуком поставила ее на стол. Папа налил себе немного. Женщина отошла и села рядом с одним из свободных мужчин. Они начали между собой разговаривать. Дух поднялся и пересел к мужчине, который чихнул. Папа прикончил стакан вина одним глотком и затем, с каменным лицом и напряженными глазами, поднял взгляд. Он изучал мужчин. Затем он уставился на того, который чихнул. Поначалу я подумал, что он смотрит на духа. Человек, на которого он смотрел, не замечал его взгляда.