– А помнишь, что нам недавно говорил дядя Герберт? Торговля медью приходит в упадок. В Корнуоле уже закрыли несколько шахт, – сказала Молли.

– Да, но, кроме этого, он еще сказал, что предприимчивые владельцы шахт обнаружили в недрах еще и олово и начинают разрабатывать его вместо меди. Цены на олово стоят очень высоко, и они по-прежнему получают большие доходы.

– А у нас может быть все иначе, – сказала Молли. – Что, если на Голодной Горе нет никакого олова?

– Медь или олово, – сказала Кити, – какое это имеет значение, если мы живем с Аделиной на Ланкастер-Гейт, за нами постоянно шпионит эта швейцарка, а папа умыл руки и не обращает на нас внимания? Лучше бы у меня не было никаких денег, и я бы жила в хижине на Килинских болотах.

– С Лондоном и Ланкастер-Гейт можно было бы мириться, если бы не Аделина, – сказала Молли. – Мы были счастливы, когда жили там с папой.

– Нет, не были, – возразил Хэл. – Никто из нас не был по-настоящему счастлив с тех пор, как мы уехали из Клонмиэра, и ты это знаешь. Все стало иначе после того, как умерла мама, и прошлое уже никогда не вернется.

Девочки с удивлением смотрели на брата. Он был бледен и возбужден, в глазах у него стояли слезы.

– Ах, теперь я ни в чем не вижу смысла. Иногда мне просто хочется умереть.

И он убежал от них прочь через сомбийские пески, ветер развевал его волосы, а за ним с лаем мчались собаки.

– У него сейчас трудный возраст, – заметила Молли. – Мальчики в это время все такие. Тетя Кейси говорит, что с Бобом было то же самое.

– У Боба есть дом, ему было куда вернуться, – сказала Кити, – а у Хэла только Ланкастер-Гейт.

По мере того как шли годы, проблема каникул стала усложняться. Вторая жена Генри не любила его детей и не делала из этого тайны. Не могло быть и речи о том, чтобы Генри любил кого-нибудь, кроме нее, а тем более своих детей. Она желала владеть им единолично, и единственным способом добиться этой цели было отдалить его от детей, внушить ему мысль, что они его совсем не любят, что никто из его родных и друзей его недостоин, и единственный человек, который его понимает и заботится о нем, это она сама. Она спасла его от невыносимого одиночества, и теперь он может получить утешение только от нее.

Поначалу было приятно сознавать, что тебя желают с такой страстью. Для Генри это чувство было ново, и он отдался ему целиком и полностью, считая, что оно вознаграждает его за потерянные годы. Это его возбуждало и льстило ему. Аделина его обожает и, обожая его, она в то же время взвалила на свои плечи все обязанности, отлично ведет его дом, делает все необходимое для его детей, сообщает ему то, что ему хочется знать, и скрывает все то, чего ему знать не следует. Брак с Аделиной сделал его жизнь простой и спокойной, говорил он себе, удобной и приятной. Если Молли, Кити и Хэл чем-нибудь недовольны, они сами виноваты, им следовало бы быть более покладистыми. Впрочем, у каждого из них своя жизнь, пусть они ее и устраивают. Он не желает, чтобы его беспокоили заботами о детях. Аделина права, вся эта троица – эгоисты, которые думают только о себе. Они не понимают, что человеку нужна жена, иначе все пойдет прахом. Если дети не могут поладить с Аделиной, пусть отправляются на каникулы куда-нибудь в другое место – к Герберту или Эдварду. Им не на что жаловаться, ведь он всегда настаивает на том, чтобы им было предоставлено все самое лучшее. Когда Молли пришло время выезжать, устраивались званые вечера и обеды; в Лондон приехали Эдвард с женой, чтобы вывозить ее в свет. Аделина это делать отказалась и была совершенно права, поскольку Молли никогда не выказывала к ней расположения. Раз или два Генри пытался поехать с ней сам, но почему-то каждый раз это оканчивалось размолвкой с Аделиной.

– Не хочешь ли поехать с нами? – предложил Генри. – На балу, который давали Гошены, Молли была просто очаровательна.

– Ничего удивительного, – засмеялась Аделина, – ведь меня там не было. Мисс Молли любит, чтобы все внимание оказывалось только ей одной, она всегда была такая. Помню, как она строила глазки учителю музыки.

– Ах, перестань, пожалуйста…

– Дорогой мой Генри, я не слепая. Значит, ты снова собираешься куда-то ехать? Предпочитаешь общество дочери обществу жены.

– Конечно же, нет. Если ты хочешь, чтобы я остался дома…

– Дело совсем не в том, чего я хочу и чего нет. Ты же знаешь, что я никогда не думаю о себе. Нет-нет, если тебе нравится сидеть в душном зале и смотреть, как твоя старшая дочь лезет из кожи вон, чтобы подцепить жениха – пожалуйста, на здоровье. А я пораньше лягу спать, у меня отчаянно болит голова.

– Ладно, я останусь дома, Молли может поехать с Эдвардом.

После двух-трех подобных сцен было гораздо проще окончательно предоставить заботу о Молли Эдварду. Следующая проблема возникла тогда, когда Хэл написал отцу, приглашая его приехать четвертого июля. Он был загребным в состязаниях старших классов и хотел, чтобы отец присутствовал при этом событии.

«Приезжайте, пожалуйста, один или вместе с Молли и Кити».

Генри опасался, что это вызовет гнев Аделины, и пытался незаметно спрятать письмо, однако ее острый взгляд тут же заметил штемпель Итона и почерк Хэла на конверте.

– Ну как, что хорошенького пишет твой сынок? – поинтересовалась она. – Какие-нибудь неприятности с учителями?

– Он хочет, чтобы я привез девочек в Итон четвертого. Он гребет на одной из лодок.

– Меня, конечно, не приглашают.

– В общем-то нет. Но он, конечно, будет рад тебя видеть.

– Дорогой мой, не надо передо мной притворяться, я этого не люблю. Я бы не поехала в Итон, даже если бы меня пригласили. Дело в том, что у нас намечались гости к ленчу, я пригласила Мейсонов и Армитажей. Я понятия не имела, что тебе вздумается ехать в Итон. Мне будет весьма неудобно принимать гостей без хозяина дома. В конце концов, это же твои друзья, а не мои. Я, разумеется, совсем не хочу нарушать твои планы, только непонятно, с чего это Хэлу вздумалось тебя пригласить. Просто он хочет, чтобы было перед кем покрасоваться. Ведь гребля – это единственное, чем он может похвастаться, если, конечно, не считать попоек.

– Что ты хочешь сказать, черт возьми?

– Ах, прости, пожалуйста. Я забыла, что ты не видел фотографию, которую он прислал Кити. Я случайно нашла ее на ее туалетном столике. Он, по-видимому, заключил пари со своим дружком, кто больше выпьет пива из какой-то чудовищной кружки. Твой сынок выиграл, отличился, а дружок запечатлел этот торжественный момент на фотографии. Мне сразу показалось, что на этой фотографии он – точная копия твоего братца Джонни, только не хотелось тебе об этом говорить. Ты должен за ним последить. Всем известно, что такие вещи передаются по наследству. – Она засмеялась и встала из-за стола. – Бедняжечка! Вот что значит быть отцом. Но я, по крайней мере, избавляю тебя от многих забот. Утром я повезу Лизет к массажистке, а днем заеду за Кити в танц-класс и заберу ее домой. Я бы на твоем месте написала Хэлу и поздравила его с успехами на поприще потребления крепкого эля.

Она выплыла из комнаты, готовясь к очередной баталии с кухаркой. Генри ничего не сказал. Он собрал свои письма и отправился в курительную. Хэл похож на Джонни… До сих пор никто не замечал между ними сходства. А может быть, замечали? И просто не говорили, чтобы его не огорчать… Аделина так часто оказывалась права в своих суждениях, у нее такой проницательный ум. Такие вещи передаются по наследству. Джонни и их дед, старый Саймон Флауэр… Да нет, все это глупости. Что общего между пагубной страстью Джонни и юношеской выходкой – подумаешь, выпить здоровенную кружку эля на пари. Генри барабанил пальцами по каминной полке, глядя на картину, изображающую Клонмиэр, которую Аделина велела перевесить из гостиной сюда. Боулы не собираются возобновлять аренду. Что же теперь делать с этим имением? Жить там он больше не может. С этой частью жизни покончено навсегда. Сейчас ему тяжело даже читать письма старого Тома. Однако шахты продолжают процветать, в особенности теперь, когда под залежами меди обнаружено олово. Хэл похож на Джонни… Генри поднялся наверх, подошел к комнате Кити и открыл дверь с ощущением, что делает что-то непозволительное. В комнате никого не было. Он подошел к туалетному столику и взял в руки фотографию. Двое восемнадцатилетних юношей смотрят друг на друга и смеются. У одного в руках огромная кружка, как и говорила Аделина. Как вырос Хэл, он уже совсем взрослый. Генри и не заметил, как пролетели все эти годы. А он так мало видел сына. Мальчик предпочитает проводить каникулы у Герберта в Летароге, вместо того чтобы приезжать домой. Всегда считалось, что Хэл похож на него. Но то, как он стоит – одна рука в кармане, в другой эта пивная кружка; весь его вид, беззаботный и слегка заносчивый, эта приподнятая бровь – ну чем не Джонни? На него нахлынула волна воспоминаний, он поставил фотографию назад на туалетный столик, вернулся в курительную, сел за стол и положил перед собой листок бумаги.