— Давай! Поехали!

Рой сел на велосипед и нажал на педали. Колин следом за ним съехал с тротуара и покатил по улице, то попадая в круги света уличных фонарей, то оказываясь в полной темноте.

Когда они выехали на шоссе Рэнч-роуд и двинулись на юго-восток, фонари закончились, и они включили фары. Последние лучи солнца скрылись на западе за острыми краями облаков, наступила ночь. По обеим сторонам дороги возвышались цепочки невысоких, голых, черных как смоль холмов, чьи силуэты выделялись на фоне черно-серого неба. Время от времени их обгоняли проходящие машины, но большую часть времени они катили в одиночестве.

Колин не любил темноту. Он не забыл еще своих детских страхов. Его боязнь одному оставаться ночью беспокоила мать и выводила из себя отца. Он всегда спал с зажженным светом. Сейчас он находился рядом с Роем и искренне полагал, что был бы в большой опасности, если бы отстал от своего друга. Нечто отвратительное, нечеловеческое, скрывающееся в тени на обочине дороги, дотянется до него и схватит своими когтями, огромными, как серпы, стащит его с велосипеда и начнет пожирать его живьем, так что будет слышен хруст костей и видны фонтаны крови. Или хуже. Он был настоящий фанат фильмов и романов ужасов, но не потому, что это были красочные сказки, заполненные действием, — он считал, что они взрывали ту спокойную реальность, которую взрослые отказывались принимать всерьез. Оборотни, вампиры, зомби, загнивающие трупы, которые не желают мирно покоиться в своих гробах, и сотни других выходцев из ада — существовали. Головой он понимал, что они — просто плод воображения, фантазии, но в душе он знал настоящую правду. Они прятались, они ждали, они скрывались. Ночь превращалась в огромный сырой подвал, который становился домом для тех, которые ползали, скатывались и крались. Ночь имела глаза и уши. У нее был жуткий скрипучий голос. И если хорошо прислушаться, отбросив сомнения и сохраняя трезвость разума, можно услышать зловещий голос ночи. Он шепчет над могилами, около загнивающих трупов, демонов и привидений, болотных монстров. Он говорит вещи, которые не произносят вслух.

«Я должен покончить с этим, — говорил себе Колин. — Почему я все время твержу одно и то же? Черт побери!»

Он приподнялся над сиденьем велосипеда и сжал ногами педали, стараясь не отставать от Роя.

Руки его покрылись гусиной кожей.

С Рэнч-роуд они свернули на грязную колею, которая была едва различима при лунном свете. На верху первого холма она превратилась в узкую тропинку. Через четверть мили тропинка повернула на север, а они продолжали свой путь на восток, продираясь сквозь густую траву и песчаные наносы.

Не прошло и минуты, как они свернули с тропинки, когда у Роя погасла фара.

Колин сразу же остановился, его сердце стучало, как у загнанного в клетку кролика.

— Рой? Где ты? Что случилось? Что случилось, Рой?

Из темноты в бледном луче света от велосипеда Колина появился Рой:

— Нам надо проехать еще два холма. Нет смысла продираться вместе с велосипедами. Давай оставим их здесь, а на обратном пути заберем.

— А если кто-нибудь стащит их?

— Кто?

— Откуда я знаю?

— Международная шайка грабителей велосипедов с тайными агентами в каждом городе? — Рой покачал головой, не прилагая усилий, чтобы скрыть раздражение. — Ты трясешься из-за этого чертова барахла больше, чем кто-либо другой.

— Если их стащат, нам придется топать домой пешком, а это около шести миль.

— Черт тебя дери, Колин, ни одна живая душа не знает, что мы здесь бросили велосипеды. Их никто не увидит, если только они сами себя не украдут.

— Ну хорошо. А если мы вернемся и не найдем их в темноте?

Рой скривился. Сейчас он выглядел не раздраженным, а каким-то демоничным. Причиной тому был оптический обман: в свете велосипедной фары хорошо видны были лишь контуры его лица, а само лицо словно растворилось в темноте и казалось каким-то перекошенным.

— Я хорошо знаю эти места, — нетерпеливо бросил Рой. — Я всегда езжу сюда. Поверь, Колин. Итак, ты идешь или нет? Мы пропустим фильм.

Он повернулся и пошел.

Колин колебался, но понял, что, если он не бросит велосипед, Рой уйдет. Он не хотел остаться один. Он положил велосипед набок и выключил фару.

Темнота окутала его. Вдруг ему показалось, что он слышит какие-то жуткие завывания: это было непрерывное кваканье жаб. А жаб ли? Может быть, это был кто-нибудь более страшный? Многочисленные голоса ночи создавали этот зловеще ухающий хор.

Страх проник в него: мускулы шеи напряглись, он с трудом глотал. Если бы Рой спросил его о чем-либо, он бы не смог ответить. Несмотря на прохладный бриз, он весь взмок.

«Ты не маленький, — повторял он про себя. — И не должен вести себя как маленький!».

Он отчаянно желал вернуться назад и зажечь велосипедную фару, но не хотел, чтобы Рой заметил его испуг. Он хотел быть похожим на Роя, а Рой не боялся ничего. Скоро глаза Колина привыкли к темноте, и он стал различать предметы. Молочный свет луны освещал холмистую местность. Он увидел, что Рой впереди быстро поднимается наверх по склону.

Колин хотел догнать его, но не смог шевельнуться. Его ноги, казалось, весили тысячу пудов каждая.

Что-то засвистело.

Колин наклонил голову. Прислушался.

Снова свист. Громче. Ближе.

Что-то зашуршало в траве в нескольких дюймах от него. Колин бросился вперед. Возможно, это была всего лишь безобидная жаба, но она заставила его сдвинуться с места.

Чуть ниже моста, где расположились Рой и Колин, на стоянке гостинцы находилось множество машин. Экран был повернут в сторону ребят, а внизу под холмом проходила главная автострада, ведущая в Санта-Леону.

На гигантском экране в последних лучах заката по пляжу медленно брели мужчина и женщина. И хотя до мальчиков не доносилось ни одного звука, по движениям актеров Колин видел, что они оживленно разговаривали, и пожалел, что не может читать по губам.

— По-моему, это дурацкая идея, — через некоторое время произнес он, — тащиться так далеко, чтобы посмотреть фильм, который мы даже не слышим.

— А тебе и не надо его слышать, — ответил Рой.

— Да? Если мы ничего не слышим, как же мы сможем следить за сюжетом?

— Люди не приходят в Фэрмонт следить за сюжетом. Все, чего они хотят — посмотреть на груди и задницы.

Колин уставился на Роя:

— Что?

— Фэрмонт находится в удобном месте. Домов рядом нет. Ты можешь смотреть фильм прямо с дороги. Они и показывают здесь слабенькую порнушку.

— Что они показывают?

— Слабенькую порнушку. Знаешь, что это?

— Нет.

— Тебе многому надо учиться, дружище. К счастью, у тебя хороший учитель. Я. Это порнография. Неприличное кино.

— Т-ты хочешь сказать, мы увидим, как... делают это?

Рой ухмыльнулся:

— Это мы бы увидели в крутой порнушке. А это слабенькое подобие.

— М-да... — промычал Колин. Он не имел ни малейшего понятия, о чем говорил Рой.

— Поэтому все, что мы увидим, — это голые люди, изображающие, что они делают это.

— Они... совсем голые?

— Совсем.

— Или не совсем?

— Совсем.

— И женщины?

— Особенно женщины. Смотри внимательно, тупица.

Колин взглянул на экран, страшась того, что может увидеть.

Пара на пляже целовалась. Затем мужчина сделал шаг назад, женщина улыбнулась и стала ласкать себя, раззадоривая его. Затем она отвела руки на спину, расстегнула верхнюю часть купальника, который был на ней, и стала медленно спускать его вниз. Внезапно взгляду предстали ее груди, большие, упругие, торчащие вверх и слегка покачивающиеся, — мужчина взял их в руки.

— Ну давай. Возьми ее. Давай! — воскликнул Рой.

Мужчина начал гладит грудь, сжал в руках, а затем начал ласкать вздувшиеся соски. Она наблюдала за ним, полузакрыв глаза.

Колин никогда в жизни не был так смущен.

— Ну и сиськи, — с восторгом воскликнул Рой.