Он улыбнулся:

— Я позвоню завтра.

— Хорошо.

— Пока.

— Пока, Колин.

Он смотрел, как она выходит из магазина. Сердце его стучало.

Черт.

С ним происходило что-то необычное. Это точно. Раньше он никогда не осмеливался разговаривать с девчонкой подобным образом — или заговаривать с подобной девчонкой. У него прилипал язык к горлу, и весь разговор летел к чертовой матери. Но не сегодня. Он был на высоте. И, черт побери, он назначил ей свидание! Его первое свидание. На самом деле с ним происходило что-то необычное.

Но что?

И почему?

Несколько часов спустя, лежа в постели и слушая радио Лос-Анджелеса, будучи не в состоянии уснуть, Колин вновь и вновь возвращался к тем замечательным переменам, которые произошли в его жизни. С таким отличным другом, как Рой, с важным положением менеджера команды и такой симпатичной девчонкой, как Хэзер, — о чем еще можно было мечтать?

Он никогда не был так счастлив.

Конечно, Рой был самой важной частью его новой жизни. Без Роя тренер Молинофф никогда не обратил бы на него внимания и не дал бы ему работу менеджера младшей команды университетской сборной. Без освобождающего влияния Роя он никогда бы не осмелился начать разговор с такой девчонкой, как Хэзер, и назначить ей свидание. Более того, она бы и не поздоровалась с ним, если бы он не был другом Роя. Что она сказала ему в начале? «Ты друг Роя Бордена, да?» Если бы он не был другом Роя, она бы и не заметила его.

Но она заметила его.

Жизнь была прекрасна.

Он подумал о странных рассказах Роя. Кошка в клетке. Мальчик, положенный бензином. Он знал, все это сказки. Проверки. Рой проверял его. Он выкинул все это из головы. Эти дурацкие истории не испортят его замечательного настроения.

Он закрыл глаза и представил, как танцует с Хэзер на роскошном балу. Он был в смокинге. А она в красном вечернем платье. Вокруг были хрустальные люстры. Они танцевали так, как будто плыли.

В понедельник утром Колин сидел за столом в своей комнате, собирая пластиковую модель Лона Чэни из «Призрака оперы». Зазвонил телефон, и он побежал в комнату матери, так как в его комнате не было параллельного аппарата.

Это был Рой.

— Колин, ты должен срочно приехать.

— Куда?

— Ко мне домой.

Колин посмотрел на часы: пять минут второго.

— Мы же договорились встретиться в два.

— Знаю. Но ты должен приехать прямо сейчас.

— Зачем?

— Мои предки ушли. А я хочу тебе кое-что показать. Важное. Я не могу говорить об этом по телефону. Ты должен приехать сейчас же, как можно скорее. Давай!

Рой бросил трубку.

«Игры продолжаются», — подумал Колин.

Через десять минут он звонил в дверь дома Борденов.

Рой открыл дверь. Он был разгорячен и возбужден.

— В чем дело? — спросил Колин.

Рой втащил его внутрь и захлопнул дверь.

Они стояли в коридоре. Перед ними находилась непорочная столовая. Изумрудно-зеленые занавески задерживали лучи солнца, и комната была наполнена холодным светом, что вызывало у Колина ощущение, будто они находятся на дне моря.

— Я хочу, чтобы ты как следует разглядел Сару, — сказал Рой.

— Кого?

— Я рассказывал тебе о ней в пятницу вечером, на пляже, перед тем как мы расстались. Эта женщина достаточно хорошенькая, чтобы сниматься в порнофильмах, та, которую мы сможем изнасиловать.

Колин вспыхнул:

— Ты привел ее сюда!

— Не совсем. Пошли наверх. Увидишь.

Колин никогда раньше не бывал в комнате Роя, и она удивила его. Она не была похожа на комнату мальчишки, более того, она не была похожа на комнату, в которой кто-либо, взрослый или ребенок, действительно жил. Ворс на ковре стоял, как будто его вычесали несколько минут назад. Темная сосновая мебель была отполирована так, что Колин не заметил ни единого пятнышка, ни единой царапины, но зато хорошо видел свое отражение. Ни пыли. Ни грязи. Ни одного следа от пальцев вокруг выключателя. Кровать была тщательно заправлена: линии такие прямые, а углы так аккуратно подвернуты, как делают солдаты в армейских казармах. В глаза бросался большой красный словарь и ряд одинаковых томов энциклопедии. И больше ничего. Ничего. В комнате не было никаких безделушек, ни одной модели самолета, ни комиксов, ни спортивного инвентаря — ничего, что свидетельствовало бы о каком-либо увлечении или о простом человеческом интересе Роя. Идеально выскобленная, эта комната являлась зеркалом, в котором отражалась личность миссис Борден, но отнюдь не ее сына.

Наиболее странным, в глазах Колина, было полное отсутствие украшений на стенах. Ни картин. Ни фотографий. Ни плакатов. Внизу, в коридоре, в столовой и вдоль лестницы, на стенах висели пара картин, одна акварель и несколько дешевых репродукций. Но здесь стены были абсолютно голые. Голые и белые. Колину показалось, что он попал в монашескую келью.

Рой подвел его к окну.

Примерно на расстоянии пятидесяти футов, во дворе соседнего дома, загорала молодая женщина. Она была в белом купальнике и расположилась на красном пляжном полотенце, расстеленном на раскладушке. Крохотные ватные тампончики предохраняли ее глаза от солнца.

— У нее роскошная задница, — произнес Рой.

Ее руки, вытянутые вдоль туловища, были повернуты ладонями вверх, как будто она молила о чем-то. Она была загорелая, стройная и прекрасно сложенная.

— Это Сара? — спросил Колин.

— Да. Это Сара Каллахан. Она живет в соседнем доме, — Рой поднял с пола бинокль. — Возьми. Рассмотри ее как следует.

— А если она увидит меня?

— Не увидит.

Колин приставил к глазам бинокль, навел его и нашел женщину. Если бы она действительно была так близко, как он увидел ее в бинокль, она должна была бы почувствовать его дыхание на своей коже.

Сара была красива. Даже расслабленные, ее черты были достаточно чувственны. Губы были полные и спелые, как вишни. Пока он наблюдал за ней, она несколько раз облизала их.

Какое-то особое чувство обладания переполнило Колина. Он мысленно трогал и поглаживал Сару Каллахан. Бинокль превратился в ее губы, ее язык, ее пальцы. Он чувствовал, он пробовал ее, исследовал ее тело, тайно нарушая его непорочность. Колин почувствовал легкое головокружение: его глаза, казалось, могли не только видеть, но и ощущать. Глазами он мог вдыхать запах ее свежих густых светлых волос. Глазами он чувствовал упругость ее кожи, податливость ее плоти, мягкую округлость груди, влажную теплоту мускусного слияния ее бедер. Глазами он целовал ее впалый живот и облизывал соленые капельки пота, которые окружали ее талию как пояс из драгоценных камней. И вдруг Колин понял, что ничего этого он сделать не может, у него стопроцентный иммунитет. Он невидим.

— Хотел бы ты залезть к ней в трусики? — спросил Рой.

Наконец Колин опустил бинокль.

— Хочешь ее?

— Кто бы не захотел.

— Мы можем ее трахнуть.

— Ты — фантазер.

— Ее муж целый день на работе.

— И что?

— Она почти одна целый день.

— Что значит «почти одна»?

— У нее пятилетний ребенок.

— Значит, она совсем не одна.

— Ребенок нам не помешает.

Колин знал, что Рой опять начал игру, но на этот раз он решил включиться в нее.

— И какой у тебя план?

— Мы пойдем туда и постучим в дверь. Она меня знает, а потому откроет.

— А потом?

— Мы схватим ее, затолкаем ее внутрь. И я приставлю к ее горлу нож.

— Она закричит.

— С ножом у горла? Вряд ли.

— Она решит, что ты блефуешь.

— Тогда я чуть-чуть порежу ее, чтобы она поняла, что я не блефую.

— А ребенок?

— Я возьму на себя Сару, а ты схватишь ребенка и свяжешь его.

— А чем я свяжу его?

— Мы захватим с собой веревку для сушки белья.

— А когда я уберу его с дороги, что дальше?

Рой ухмыльнулся:

— Дальше мы разденем ее, привяжем к кровати и трахнем.

— И ты думаешь, она никому об этом не скажет?