Бирн не намеревался нести деньги в полицию. Зачем помогать им обнаружить себя? Он понимал, что кто-то узнал его историю, и недавнее прошлое скоро станет общеизвестно, однако он не ощущал желания торопить события.
Надо было узнать, кто этот старик и почему он хотел, чтобы Бирн убирался. И еще — две эти женщины. Он не сомневался, что за вырезками из газет и убитой совой угадывается их рука. Кем бы они ни были и чего бы ни хотели, но пользовались они методами устрашения.
Ничего себе артистки! Едва ли. Бирн не верил в это. Они — воровки или даже хуже. Неужели эти ведьмы отдали бумажник старику, неужели он потребовал его? И что их связывает вместе?
Выйдя на дорогу, он повернул налево, оставив за спиной лес и Эппингское шоссе. Первый попавшийся ему паб назывался «Джек Шестнадцать Струн». Бирн открыл дверь, но заведение было набито молодыми мужчинами в рубашках с отложными воротниками. Густо пахло лосьоном после бритья и потом, монотонная музыка докучала своей пульсацией.
Бирн отправился дальше — с горки к центру поселка.
Два других паба также были полны, люди занимали тротуары, теснились к дверям.
В конце концов он пробился к стойке в «Быке» и, стоя, осушил одну пинту. Вторую он решил выпить снаружи, однако все скамьи были заняты.
Бирн направился через дорогу к лужайке. Кучка детей и взрослых окружила раек с Панчем и Джуди[21]. Он задержался возле него посмотреть. Забавное представление предназначалось скорее для взрослых и высмеивало политиканов и прессу. Кукла Джуди заметно напоминала министра здравоохранения…
Бирн улыбнулся и отвернулся, разыскивая взглядом какую-нибудь тень. Вдали поляну пересекал рядок зрелых дубов. Бирн устроился возле одного из них и приложился к своей пинте. Отсюда был слышен смех возле Панча и Джуди, крики детей.
Он не знал, с чего начинать. Поляну окружали элегантные дома, принадлежавшие к эдвардианской или более ранним эпохам. Он хотел было поинтересоваться в пабе, однако пожилой человек в таком прекрасно сшитом костюме едва ли будет проводить много времени в местной пивной. Завтра он попытается это сделать на почте. Там должны знать всех людей пенсионного возраста, а уж тем более личность, привыкшую одеваться так стильно… Все же Тейдон — небольшое местечко.
Изрядная доля местного населения сидела теперь перед ним, развлекаясь спектаклем и тем не менее не позволяя себе хохотать. Потом смешки превратились в нечто иное — точнее, в неловкое бормотание. Внезапно толпа рассеялась. Несколько взрослых, сердитых и даже оскорбленных, отвели детей подальше, чтобы те не могли больше видеть и слышать представления.
Бирн сперва ничего не понял. Допив пинту, он поднялся и подошел поближе. Осталось только несколько детей. Одна маленькая девочка уже плакала.
Верх райка был забрызган красной краской. Кукла Джуди висела на занавесе, из расколотой пополам пластиковой черепушки вытекала красно-белая субстанция.
Выдумка тонкая, рассудил он, да вкус дурной… Из-за райка вышла женщина и забрала оставленную на траве шапку. В ней оказалось лишь несколько медяков…
— Не слишком большой доход, — проговорил Бирн и тут лишь узнал ее. Черные волосы свисали жирными крысиными хвостами, белая кожа казалась рыбьим подбрюшьем.
— Ну, кого еще убила? — спросил он.
Она хохотнула, скривив рот набок. А потом с быстротой молнии рука ее дернулась, и, зачерпнув красную и белую мешанину с занавеса, бросила мерзость ему в лицо, прежде чем Бирн успел сообразить, что она делает. По его коже текла не краска, не пластик, а грязные потроха. Преодолевая дурноту, он потянулся, пытаясь схватить ее за руку.
Но она уже была не так близко и удалялась по лужайке к одному из больших домов. В гневе Бирн откинул занавес райка, желая обнаружить там остальных: мужчину со стрижеными волосами и вторую женщину. Но там было пусто. Он постоял на месте, пытаясь очистить от грязи рот и глаза; тем временем женщина исчезла в огромном георгианском[22] доме из красного кирпича в конце поляны.
У парадной двери ему никто не ответил. Бирн дернул за колокольчик и забарабанил кулаками. Потом в негодовании откинулся и посмотрел на невозмутимые окна: ни вздрогнувших занавесей, ни звука. Если бы он не видел собственными глазами, как эта дрянь вошла в дом, то поклялся бы, что там никого нет. Негромко ругаясь, он направился вдоль стены, чтобы увидеть, открыт ли задний вход.
— Бирн, что вы здесь делаете? — у ворот стояла Кейт. — Что с вами случилось?
Том Крэбтри сопровождал ее, поднятые губы его выражали неодобрение.
— Вы подрались, не так ли?
— Нет! Какая-то проклятая баба швырнула в меня этой грязью! — Он был слишком раздражен, чтобы интересоваться причинами их появления здесь. — Она вошла в этот дом. Я ее узнал: одна из тех, кто украл мой бумажник.
— Она вошла сюда? — В голосе Кейт звучало недоверие. — Она не могла этого сделать! Здесь живет дядя Питер.
Бирн только глядел на них. Кейт приняла это за непонимание.
— Наш внучатый дядюшка Питер. Он был женат на тете Алисии. Он отец Саймона.
И тут, словно по сигналу, дверь отворилась.
В ней появился старик, в отглаженном — как и прежде — безупречном полотне.
— Ну, все вы здесь. Входите.
Кейт подошла к нему и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать в щеку. Крэбтри протянул руку. Старик посмотрел поверх голов на Бирна.
— На мой взгляд, вам надо почиститься, — сказал он. — Входите. — В его словах прозвучало самое вежливое из приглашений.
— Здесь живет женщина, — произнес Бирн, — я хочу переговорить с ней.
— Конечно же, — промолвил отец Саймона. — Но мне сперва хотелось бы переговорить с вами…
— Это дочь моей кухарки, — объяснил он. — Джен чувствует себя нехорошо, но в последнее время обнаружились некоторые признаки улучшения. Она… в депрессии, попала в плохое общество. — Питер Лайтоулер стоял у двери расположенной на первом этаже умывальни, пока Бирн безуспешно оттирал рубашку губкой.
Кейт и Том готовили чай в кухне. Однако никаких признаков присутствия черноволосой женщины.
— Она чертовски опасна. Я уже встречался с ней… — Бирн умолк. Следует ли упоминать об этом странном событии или лучше не надо? Их было двое. Как насчет второй? — А где она теперь? — спросил он.
— Наверху, отдыхает. Джен лечится. — Бирн видел в зеркале лицо Лайтоулера, испещренное резкими и жесткими морщинами. — Но иногда забывает принять лекарство, и тогда нам приходится иметь дело с подобными фокусами. Очень жаль, что вы претерпели неудобства. Вы должны позволить мне возместить ущерб.
Он извлек из нагрудного кармана бумажник и отделил от пачки двадцатифунтовую банкноту.
Абсурдное предложение. Бирн высушил руки и повернулся лицом к оставшемуся в дверях старику.
— Я еще не истратил те деньги, которыми вы уже снабдили меня.
— Но вы, как я вижу, все еще остаетесь в поместье. — В голосе Лайтоулера слышалась не напряженность, скорее интерес. Со спокойной элегантностью старик опирался плечом о дверь.
Помедлив, Бирн ответил:
— Не люблю, знаете ли, когда меня вынуждают что-либо делать. Теперь вы можете получить свои деньги назад, раз я знаю, кто вы.
— Оставьте их себе, — резко проговорил старик. — Деньги ничего не значат.
— Не понимаю. Почему вы хотите, чтобы я ушел оттуда?
— О, это понять легко. — Лайтоулер пожал плечами. — Я очень хочу возобновить открытое общение со своим сыном. Боюсь, что я говорю об одной из тех сложностей, которые посторонним всегда кажутся столь нелепыми. Мы… несколько разошлись. А я, насколько вы видите, более не молод и, похоже… не готов встретить конец своей жизни, сохраняя натянутые отношения с самыми близкими из родственников. Согласитесь, отношения между отцом и сыном — дело приватное. И я — правильно или ошибочно — полагаю, что чужак, помогающий в доме, способен создать излишнюю напряженность в деликатной ситуации. Уверяю, я не имею против вас ничего личного. Но после прибытия молодого Тома Крэбтри мне явно необходимо снова подумать. — Он направился к Бирну. — Приношу вам свои извинения, мистер Бирн, за все неприятности, которые я мог причинить вам. — Он протянул руку, и Бирн принял ее.
