Я не стал разрешать его сомнения, потому что иногда и сам не уверен относительно этого, просто спросил насчет Паолы Граймс.

Он взглянул на меня так, будто не понимал, в чем дело.

— Такая смуглая девушка… у нее длинные черные волосы и хорошая фигура.

— Ах да! Номер триста двенадцатый. — Затем обернулся и посмотрел на щит с ключами. — Ее нет в номере.

Я даже не стал спрашивать, когда можно ее застать; скорее всего, он и сам этого не знал. Я положил доллары в бумажник и запомнил номер комнаты. Перед уходом я заглянул в бар: от прежнего великолепия мало что осталось. Все дежурившие здесь девушки были блондинками. На пляже, примыкавшем к гостинице, было много женщин с длинными черными волосами, однако Паолы среди них не оказалось.

Подъехав к зданию редакции, я поставил автомобиль возле тротуара в том месте, где можно было стоять не более пятнадцати минут. Бетти сидела в информационном отделе за пишущей машинкой, спокойно пробегая пальцами по клавишам. У нее были синие тени вокруг глаз и ненакрашенные губы. Она казалась усталой и разочарованной; мой приход не повлиял заметным образом на ее настроение.

— Что случилось, Бетти?

— Я не продвинулась вперед в деле Милдред Мид. Мне почти ничего не удалось выяснить.

— Так возьми у нее интервью.

Лицо Бетти приобрело такое выражение, словно я собирался ударить ее.

— Глупые шутки.

— Я вовсе не шучу. Милдред Мид абонировала на главпочтамте в Санта-Тересе ящик номер сто двадцать один. Если тебе не удастся добраться до нее таким способом, то вероятно, ты отыщешь ее в одном из здешних приютов для выздоравливающих.

— Она больна?

— Больна и стара.

Взгляд Бетти и выражение ее лица значительно смягчились.

— Боже мой, но что же она делает здесь, в Санта-Тересе?

— Спроси у нее об этом сама. А если она тебе ответит, повтори мне.

— Но я не знаю, в каком именно приюте она находится.

— Обзвони все подряд.

— Почему бы тебе самому это не сделать?

— Я должен поговорить с капитаном Маккендриком. Кроме того, тебе будет легче выяснить это. Ты знаешь людей в этом городе, и они знают тебя. Если ты ее разыщешь, не говори ничего такого, что могло бы ее напугать. На твоем месте я бы не стал упоминать о том, что ты журналистка.

— Что же мне ей сказать?

— Как можно меньше. Я свяжусь с тобой позднее.

Через центр города я доехал до полицейского управления. Оно находилось в коробкообразном каменном здании, высившемся словно темный саркофаг в самом центре асфальтированной автостоянки. Я сумел уговорить вооруженную охранницу в форме пропустить меня в маленький, темноватый кабинет Маккендрика. Там стояли большой шкаф для документов, письменный стол и три стула, один из которых занимал сам Маккендрик. Единственное окно было зарешечено.

Капитан сидел, уткнувшись в лежавший перед ним лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом, и не сразу поднял голову. Мне пришло в голову, не страдает ли он комплексом неполноценности и не хочет ли таким способом дать мне понять, что он важнее, чем я. Наконец он обратил на меня невыразительный взгляд:

— Мистер Арчер? Я думал, вы покинули наш город.

— Я ездил в Аризону за дочерью Баймейера. Он распорядился доставить нас обратно на одном из самолетов фирмы.

Мое сообщение произвело впечатление на Маккендрика и слегка удивило его, чего я и добивался. Он потер ладонью свою мясистую щеку, словно желая убедиться, на месте ли она.

— Да, да, разумеется, — произнес он. — Ведь вы работаете на Баймейеров, верно?

— Верно.

— Их интересует убийство Граймса?

— Граймс продал им тот портрет. Существуют некоторые сомнения относительно того, подделка это или подлинная работа Чентри.

— Если Граймс имел с этим что-то общее, сомневаюсь, что картина подлинная. Это та самая, которую украли?

— Вообще-то говоря, ее не крали, — отозвался я. — Во всяком случае не тогда, когда она исчезла в первый раз. Ее взял Фрэд Джонсон, чтобы произвести исследование в музее. А вот оттуда кто-то действительно украл ее.

— Это версия Джонсона?

— Да, и я ему верю. — Но когда я повторял ее, она и мне показалась малоубедительной.

— А я нет. И Баймейер также. Я только что разговаривал с ним по телефону. — Маккендрик усмехнулся с холодным удовлетворением: он выиграл у меня очко в бесконечной игре за влияние, которую он неустанно вел всю свою жизнь. — Если вы и впредь намерены работать на Баймейера, советую вам согласовывать с ним эти мелкие детали.

— Он для меня не единственный источник информации. Я довольно долго разговаривал с Фрэдом Джонсоном, и он не кажется мне преступником.

— Почти каждый им является, — сентенциозно заметил Маккендрик. — Стоит только подвернуться удобному случаю. А Фрэду Джонсону такой случай подвернулся. Возможно даже, он действовал в сговоре с Граймсом. Это был бы неплохой номер: продать Баймейерам фальшивую картину Чентри и украсть ее, прежде чем все обнаружится.

— Я думал о такой возможности, но сомневаюсь, что дело было так. Фрэд Джонсон не сумел бы ни спланировать такого рода операцию, ни осуществить ее. А Пола Граймса нет в живых.

Маккендрик наклонился вперед, положил локти на стол и оперся подбородком на сложенные ладони.

— В этом деле могут быть замешаны и другие лица. Почти наверняка так оно и есть. А может быть, мы имеем дело с шайкой воров, промышляющих кражей произведений искусства и состоящей из педиков и наркоманов? Ведь мы живем в сумасшедшем мире. — Он разнял ладони и помахал пальцами перед лицом, словно желая проиллюстрировать безумие окружающего мира. — Вам известно, что Граймс был педиком? — спросил капитан.

— Да. Сегодня утром мне сказала об этом его жена.

Маккендрик широко раскрыл глаза:

— Значит, у него есть жена?

— Была. Мне стало известно, что они давно жили раздельно. Но она имеет в Коппер-Сити магазин художественных принадлежностей.

Маккендрик записал что-то карандашом в своем блокноте.

— Фрэд Джонсон тоже педик?

— Сомневаюсь. У него есть девушка.

— Мне только что стало известно от вас, что у Граймса тоже была жена.

— Это правда. У Фрэда могут быть бисексуальные наклонности. Но я провел с ним довольно много времени и не заметил ничего такого. А если бы они у него и были, это еще не доказывает, что он вор.

— Он украл картину.

— Он взял ее с ведома и согласия дочери владельца. Фрэд начинающий искусствовед. Он хотел определить возраст и подлинность картины.

— Это он сейчас так говорит.

— Я ему верю. И считаю, что он не должен сидеть в тюрьме.

Ладонь и кулак Маккендрика соединились, как части какого-то механизма.

— Фрэд Джонсон платит вам за эту болтовню?

— Мне платит Баймейер за то, чтобы я разыскал его картину. Фрэд утверждает, что у него нет ее. Может, настало время поискать картину где-то в другом месте? Именно этим я и занимался, более или менее сознательно.

Маккендрик ждал. Я поделился с ним своими сведениями о жизни Граймса в Аризоне и о его связи с Ричардом Чентри. Сказал также о смерти Уильяма, внебрачного сына Милдред Мид, и поспешном выезде Ричарда Чентри из Аризоны летом сорок третьего года.

Маккендрик взял в руку карандаш и принялся чертить на желтом листке бумаги соединявшиеся между собой квадраты; они образовывали шахматное поле неправильной формы, отдельные клетки которого должны были, по-видимому, символизировать округа, города или иные территории в его мозгу.

— Я не слышал об этом, — признался он наконец. — Вы уверены, что эта информация заслуживает доверия?

— Большую ее часть я получил от шерифа, который проводил расследование по делу об убийстве Уильяма Мида. Вы можете проверить эти факты у него самого.

— Я так и сделаю. Когда Чентри приехал в Санта-Тересу и купил дом у океана, я отбывал воинскую службу. Потом вернулся из армии и с сорок пятого года начал работать в полиции; я отношусь к немногим людям, которые знали его лично. — Из слов Маккендрика следовало, что историю этого города он отождествляет с собственной жизнью. — В течение многих лет, пока меня не произвели в сержанты, я патрулировал тот отрезок пляжа. Таким образом я и познакомился с мистером Чентри. Он был помешан на своей безопасности и постоянно жаловался, что вокруг его дома околачиваются какие-то люди. Вы ведь знаете, как пляж и океан притягивают всех новоприбывших.