— Это и не удивительно. Не исключено, что Чентри убил ее сына Уильяма.

— А также моего отца. Возможно, отец добрался до него, распутывая историю той картины, и в результате был убит.

Голос у нее был тихий и испуганный. Она подозрительно поглядывала на пальмы и низко висевшую луну, словно они были лишь дешевыми декорациями, скрывавшими подлинные джунгли этого мира.

— Мне необходимо уехать из этого города. Полиция велела мне остаться, потому что я нужна как свидетельница. Но они не гарантировали мне охрану.

— От кого? — спросил я, хотя знал ответ наперед.

— От Ричарда Чентри. От кого же еще? Он убил моего отца, я чувствую это кожей. Но я не знаю, как он выглядит и где находится. Это может быть любой из мужчин, которых я встречаю на улице.

Она постепенно повышала голос, так что наконец прохожие стали на нас оглядываться. Мы приблизились к ресторану; через открытую дверь оттуда доносились звуки джазовой музыки. Я ввел ее и усадил за столик. Зал был настолько длинный и узкий, что напоминал туннель, а расположившийся в конце его оркестр ассоциировался с приближающимся поездом.

— Не нравится мне эта музыка, — сказала она.

— Ничего. Зато выпивка не повредит.

Она покачала темноволосой головой.

— Я не могу пить. Спиртное приводит меня в бешенство. Так же было с моим отцом. Он говорил, что именно поэтому предпочел наркотики. — Она заткнула уши ладонями и закрыла глаза. — Я хочу уйти отсюда.

Я взял ее за руку и поднял со стула. Она шла такими неверными и робкими шагами, что мне пришлось почти тащить ее к выходу. На улице она окидывала прохожих подозрительным взглядом, как будто готова была в любую секунду поднять крик, если бы кто-то вдруг обратил на нее особое внимание. Она была на грани истерики.

Я схватил ее под руку и быстро повел в направлении гостиницы. Она начала упираться.

— Я не желаю туда возвращаться. Терпеть не могу эту конуру. Целую ночь там стучали, шатались по коридору, шептались, не давали мне уснуть. Там пристают ко всем женщинам подряд.

— Так переезжай оттуда.

— Я не знаю, куда деться. Наверное, я могла бы вернуться в галерею. У меня там есть маленькая комнатка за магазином. Но я боюсь.

— Потому что там нет отца?

— Нет. — Она сплела руки и содрогнулась. — Потому что он может вернуться.

Я почувствовал, что меня пробрал озноб. У меня не было полной уверенности в том, что девушка рехнулась, но не подлежало сомнению — она близка к этому.

Продолжая вести себя подобным образом, к утру она будет готова.

По разным причинам я чувствовал себя ответственным за нее. Я заключил негласный договор с силами, управляющими этим миром, что если позабочусь о Паоле, то кто-нибудь другой, возможно, позаботится о Бетти.

Я отвел девушку в отель «Монте-Кристо», оплатил счет, помог ей упаковаться и донес чемодан до машины.

— Куда мы едем? — спросила она, идя рядом со мной.

— Я сниму вам комнату в моем мотеле. Он стоит рядом с пристанью для яхт, и там намного спокойнее. Если проголодаешься, можешь пойти в ресторан на углу. Он открыт всю ночь.

— Я давно проголодалась, — сказала она. — Ничего не ела с самого утра.

Я купил ей в ресторане сандвич, а затем поместил ее в моем мотеле, решив возложить расходы на Баймейера. Ведь она была свидетельницей.

Потом вышел из мотеля, не заходя в свой номер. Но, садясь в автомобиль, я вдруг подумал, что меня может поджидать Бетти, и заглянул в комнату. Она была пуста.

Мне оставалось одно: продолжать расследование, пока оно не приведет меня к Бетти. Только бы это не случилось слишком поздно.

Крона магнолии висела над рядами домиков, словно привязанная к стволу туча. Только в одном из домиков горел свет, приглушенный опущенным жалюзи. Я постучал в сетчатую наружную дверь.

За ней послышался какой-то шорох, а затем дыхание прислушивавшегося человека.

— Кто там? — послышался наконец женский голос.

— Меня зовут Арчер. Я частный детектив, работаю на Джека Баймейера.

— Ну и проваливайте к дьяволу, — последовал спокойный ответ. — А прежде чем это сделать, можете заглянуть к Баймейеру и предложить ему отправиться туда вместе с вами.

— Охотно, мисс Мид. Я тоже не люблю этого сукина сына.

Она открыла внутреннюю дверь, демонстрируя на фоне освещенной комнаты очертания своей маленькой, изящной фигурки.

— Я не расслышала вашу фамилию.

— Арчер. Лью Арчер.

— Вас прислал Джек Баймейер?

— Не совсем так. У него украли картину — ваш портрет. Я надеялся, что вы поможете мне найти ее.

— Откуда Джек прознал, что я живу здесь? Я не говорила об этом ни единому человеку.

— Меня прислала Паола Граймс.

— Теперь понятно. Я сделала глупость, впустив ее в дом. — Она выпрямилась, словно собиралась захлопнуть дверь перед моим носом. — Она непутевый член непутевой семьи.

— Сегодня утром я разговаривал в Коппер-Сити с ее матерью, Хуанитой. Она велела передать вам от нее поклон.

— Да? Очень мило с ее стороны.

Я назвал нужный пароль. Она подошла ближе, чтобы отворить наружную дверь. До этого трудно было угадать ее возраст, но теперь я заметил, что она прихрамывает и раскачивается при ходьбе, напоминая морскую птицу, с легкостью скользящую по волнам океана, но с трудом ковыляющую по земле.

Ее седая голова также напоминала птичью. У нее был высокий лоб, правильные черты лица, несколько впалые щеки, тонкий, прямой нос и живые, острые глаза. Заметив, что я разглядываю ее, она улыбнулась. У нее не хватало одного переднего зуба, поэтому улыбка была немного плутовской.

— Я вам нравлюсь? Не могу сказать, чтобы старость положительно влияла на мою красоту.

— Это правда.

— Ну и очень хорошо, — проговорила она, по-прежнему улыбаясь. — Моя внешность подверглась многочисленным испытаниям, но я не жалуюсь. Женщина не может иметь все сразу. Я много путешествовала — преимущественно первым классом — и знала знаменитых и умных людей.

— С одним из них я познакомился вчера в Тусоне.

— С Лэшмэном?

— Да.

— Что у него новенького?

— Он стареет. Но по-прежнему пишет. По правде говоря, когда я там был, он как раз работал над очередным вашим портретом.

Она немного помолчала. Потом подняла голову, и в ее глазах я увидел пустоту.

— Я изображена на нем такой, какая я сейчас, или такой, какой была прежде?

— Такой, как прежде.

— Разумеется, иначе и быть не могло. Ведь он не видел меня с тех пор, как я по-настоящему состарилась. — Она говорила о себе так, как будто была прекрасным, но к сожалению, непрочным произведением искусства: японской икебаной или мелодией, написанной человеком, не знавшим нотной грамоты. — Но хватит обо мне. Рассказывайте, что поделывает Хуанита.

Она уселась в кресло, стоявшее под лампой, а я поместился напротив. Коротко я рассказал ей о Хуаните Граймс, потом о ее бывшем муже, Поле, и о его гибели.

Казалось, она была потрясена услышанным.

— Не могу поверить в смерть Пола. Он был здесь с дочерью всего несколько дней назад.

— Она говорила мне об этом. Кажется, он хотел, чтобы вы удостоверили подлинность своего портрета.

— Да, ему хотелось именно этого. К сожалению, я не смогла припомнить ту картину. У него при себе была лишь маленькая фотография с нее, а меня писали столько раз, что я уж давно счет потеряла. Должна вам признаться, мне надоели картины; в особенности те, на которых представлено мое собственное лицо. С момента, как поселилась здесь, я не повесила ни одной, хотя у меня их множество в боковой комнате. — Она показала рукой на голые стены. — Не хочу, чтобы они напоминали мне о том, что я давно потеряла.

— Понимаю. Но не посмотрите ли вы еще раз на фотографию с картины?

— С моего портрета?

— Вероятно, да. Это та самая, которой интересовался Пол Граймс.

Я передал ей фотографию. Она тщательно осмотрела ее при свете лампы, а потом издала какой-то нечленораздельный звук, означавший, что она узнала портрет.