— Понятия не имею!

— А это не мог быть ваш сын Вильям?

— Вы что, ошалели?! Вильям был убит в Аризоне, в 43-м году, за семь лет до этого!

— Вы видели его тело?

— Да.

— Кажется, оно было весьма изуродовано? Вы смогли с уверенностью опознать его?

— Да. Смогла. Мой сын Вильям умер тридцать два года назад.

— А что случилось с его телом после того, как вы его опознали?

— Я не слишком хорошо знаю это...

— Странно...

— Разве? Как вам известно, у него была жена в Калифорнии, она захотела, чтобы его тело переслали ей и там похоронили. Я ничего не имела против этого. Умершие уходят от нас навсегда и нет никакого значения, где их хоронят.

Голос ее был тихим и равнодушным, но мне показалось, что она сознательно подавляет свои чувства. Словно прочитав мои мысли, она прибавила:

— Когда я умру... пожалуй, это уже скоро... я хочу, чтобы мое тело сожгли, а пепел развеяли в пустыне поблизости от Тьюксона.

— Недалеко от Лэшмэна?

Она глянула на меня с гневом и словно бы с интересом.

— Вы чертовски много знаете, мистер.

— А вы чертовски мало хотите мне рассказать, Милдред, — ответил я. — Так где же все-таки похоронили Вильяма?

— Кажется, где-то в Калифорнии.

— Вы когда-нибудь были на его могиле?

— Нет, я не знаю, где она.

— А где теперь живет его вдова, вы знаете?

— Нет. Меня никогда не интересовал родня. Свою собственную семью я оставила в четырнадцать лет, еще в Денвере, и никогда не возвращалась туда. И не тосковала никогда.

Когда я добрался до Сикамор-Пойнт, автомобильные часы показывали уже почти три. Море кашляло сквозь сон у края пляжа. Я также пережил кризис: чуть не поддался искушению вздремнуть на переднем сидении машины.

Но в домике Джейкоба Витмора горел свет. С минуту я надеялся, что застану там Бетти, однако, оказалось, что Джесси Гейбл пребывает в одиночестве.

Только когда она впустила меня в освещенную комнату, я заметил, что в девушке произошла метаморфоза: движения ее стали уверенными, в глазах появилась решительность. Я почувствовал идущий от нее запах вина, но пьяной она не казалась. Девушка указала мне на кресло и сказала:

— Вы мне должны сто долларов, мистер. Я уже знаю фамилию женщины, продавшей Джейку эту картину.

— Кто же это был?

Она наклонилась над столом, положив руку на мое плечо.

— Минуточку, мистер, не спешите так. Откуда я знаю, что у вас есть сто долларов?

Я отсчитал названную сумму и положил на стол, она протянула к деньгам руку, но я убрал их.

— Эй! — крикнула она. — Это мои деньги!

— Вы еще не сказали мне фамилию этой женщины, мисс.

Она покачала головой, светлые волосы шелковистой шалью обвили ее плечи.

— Вы мне не верите?

— Верил, пока вы не перестали верить мне.

— Вы говорите как Джейк. Он всегда обводил меня вокруг пальца.

— Кто продал ему эту картину?

— Я скажу вам, когда получу деньги.

Я положил на стол пятьдесят долларов. — Здесь половина. Вторую я вам отдам, когда услышу фамилию.

— Мои сведения стоят больше. Это серьезное дело. Мне сказали, что я должна получить высокую награду.

Не вставая с кресла, я всматривался в ее лицо. Два дня назад, когда я пришел сюда впервые, она, казалось не думала о деньгах.

— И кто же должен вас наградить?

— Редакция газеты.

— Это Бетти Сиддон вам обещала?

— Да, собственно, она сказала, что мне хорошо заплатят за информацию. — И вы сказали ей, кто эта женщина?

Она отвела глаза от меня и принялась всматриваться в темный угол комнаты.

— Она сказала, что это очень важно. А я не была уверена, что вы еще вернетесь. Знаете, как это бывает, мне действительно нужны деньги...

Я знал, как это бывает. Она продавала, как многие другие наследники, кости Джейка Витмора, а я покупал их у нее. Я положил на стол остальные пятьдесят долларов. Джесси протянула к ним руку, но внезапно опустила ее и глянула на меня так, словно я намеревался ударить ее. С меня было достаточно этой игры.

— Пожалуйста, берите, мисс!

Она сгребла двадцатии десятидолларовые бумажки и сунула их под рубаху, в лифчик, виновато поглядывая на меня полными слез глазами.

— Давайте не тратить времени, Джесси. Что это за женщина?

— Ее имя миссис Джонсон, — тихо и неуверенно сказала она.

— Мать Фреда?!

— Я не знаю, чья она мать.

— Как ее имя?

— Не знаю. Стенли Мейер сказал мне только фамилию.

— Какой Стенли Мейер?

— Он санитар в клинике и художник-любитель. Продает свои картины на пляжных распродажах. Его киоск стоит рядом с будкой Джейка. Он видел, как Джейк покупал у нее эту картину.

— Вы говорите о женском портрете, который Джейк продал потом Полу Граймсу?

Она кивнула.

— Но вас же интересует эта картина, правда?

— Да. А Стенли Мейер описал вам эту женщину?

— Более-менее. Он сказал, что она средних лет, где-то около пятидесяти, крупная толстая баба с темными слегка седеющими волосами.

— Он не говорил, как она была одета.

— Нет.

— А откуда он знает, как ее зовут?

— Он с ней знаком по клинике. Миссис Джонсон работала там медсестрой, пока ее не выгнали.

— За что ее выгнали?

— Мейер не знает. Он знает только, что потом она работала в доме для престарелых под названием «Ла Палома».

— А что еще он говорил об этой миссис Джонсон?

— Больше ничего не помню.

— И все это вы рассказали Бетти Сиддон?

— Да.

— Давно?

— Точно я не знаю. Джейк не выносил часов, он считал, что мы должны определять время по солнцу, как индейцы.

— Бетти Сиддон была здесь до или после захода солнца?

— После. Сейчас припоминаю, это было сразу после вашего отъезда.

— Вы говорили ей, что я здесь был?

— Нет.

— А она, уезжая, не говорила, куда направляется?

— Она не говорила точно, но спрашивала меня об этом доме для престарелых, «Ла Палома». Хотела удостовериться, что миссис Джонсон теперь работает именно там.

Я возвращался вдоль пустой автострады, навстречу мне попадались лишь малочисленные грузовики. Позади осталась грань, отделяющая пустой конец ночи от холодного преддверья раннего утра. Я был в состоянии обойтись без сна, если это будет нужно, весь следующий день.

Оставив машину на стоянке у «Ла Палома», я нажал кнопку звонка у служебного входа. Внутри кто-то принялся стонать и кашлять. Я нажал кнопку еще раз и услышал быстрые спокойные шаги. Дверь, взятая на цепочку, слегка приоткрылась и в щели показалось лицо чернокожей медсестры.

— Я был здесь вчера вечером, — напомнил я.

— Я вас помню, мистер. Если вы ищете миссис Джонсон, то вам не повезло. Она уже второй раз за ночь оставляет все это хозяйство на меня. Я и сейчас еле жива, а до конца смены еще не один час. Разговор с вами мне тоже не облегчит работу.

— Я вас понимаю, мисс, сам работал всю ночь.

Она недоверчиво глянула на меня.

— А что вы делали?

— Я детектив. Не могу ли я войти и минутку поговорить с вами, мисс...

— Миссис. Миссис Хольман, — вздохнув, она сняла цепочку. — Только побыстрее, мистер.

Мы прислонились к стене в темном холле. Стоны и вздохи пациентов и редкие отголоски шума автострады составляли странный аккомпанемент, дополняющий музыку раннего утра. Лицо девушки сливалось с темнотой, и глаза ее казались блестящими глазами самой ночи.

— Что бы вы хотели знать? — спросила она.

— Почему миссис Джонсон пошла домой?

— Ей позвонил Фред, это ее сын. Сказал, что старик снова бушует. Он жуткий пьяница, и только она может с ним справиться, когда он в таком состоянии. Ну, она взяла такси и поехала домой. Я не в обиде на нее за это, в конце концов, должна же она была что-то сделать... — она глубоко вздохнула, и я ощутил в темноте тепло ее дыхания. — Мне бы не хотелось причинить миссис Джонсон неприятности, у нас тоже в семье есть алкоголики...