Он попытался нырнуть обратно в лифт, но двери захлопнулись перед его носом и кабина двинулась вниз. Он повернулся ко мне. Я увидел бледное лицо и широко открытые глаза.

— В чем дело, сэр?

— В картине, которую ты взял из дома Баймееров. — Какая картина?

— Ты прекрасно знаешь, какая. Картина Хантри.

— Я ее не брал!

— Возможно. Но она попала в твои руки.

Он глянул за мою спину в направлении коридора, ведущего к комнате девушки.

— Это вам сказала Дорис?

— Давай не впутывать Дорис в это дело. У нее и так достаточно хлопот с родными и с самой собой.

Он кивнул, словно понял и признал мою правоту. Но глаза его жили собственной жизнью и искали выход из создавшейся ситуации. Он казался мне одним из тех несчастных юношей, которые, когда юность минует, сразу переходят в пожилой возраст, минуя стадию мужской зрелости.

— Кто вы, собственно, такой?

— Я частный детектив по имени Лью Арчер. Баймееры наняли меня для поисков своей картины. Где она, Фред?

— Не знаю...

Он растерянно покачал головой. На его лбу появились капельки пота, словно выдавленные мощными руками, стиснувшими ему виски.

— Что же с ней случилось, Фред?

— Я действительно взял ее домой. У меня и в мыслях не было красть ее! Я хотел только исследовать картину...

— Когда ты принес ее к себе?

— Вчера.

— И где она теперь?

— Я не знаю. Честное слово! Кто-то, должно быть, украл ее из моей комнаты...

— В доме на Олив-Стрит?

— Да, сэр. Кто-то влез в дом и украл ее, когда я спал. Она была там, когда я ложился в постель, но, проснувшись, я не нашел ее...

— Ты, должно быть, большая соня...

— Наверное...

— Или большой лжец.

Худенький юнец внезапно весь задрожал от стыда или от гнева. Я подумал, что он попытается ударить меня, и приготовился к этому. Но он бросился в сторону лестницы. Догнать его мне не удалось, когда я выбежал на улицу, он уже выводил свой голубой «Форд» на середину проезжей части.

Я купил диетический гамбургер, попросил положить его в бумажный пакет и снова поднялся лифтом на четвертый этаж. Дорис впустила меня в комнату, хотя выглядела явно разочарованной при виде моей персоны.

Я вручил ей гамбургер.

— Здесь есть кое-что съестное...

— Я не голодна. Да и Фред обещал мне привезти что-нибудь...

— Лучше съешь это, Фред сегодня может и не появиться.

— Он говорил, что заскочит...

— У него могут быть некоторые хлопоты в связи с этой картиной, Дорис. Она сжала пальцы, смяв лежащий в пакете гамбургер.

— Что, мои родственнички намерены прикончить его?

— Я не стал бы говорить так однозначно.

— Вы не знаете моих родных! Они добьются того, что он потеряет место в музее. И никогда не окончит учебу. И все потому, что он пытался помочь им!

— Я не вполне понимаю...

Она резко тряхнула головой.

— Он хотел проверить подлинность их картины. Хотел определить возраст краски. Если она свежая, это наверняка значит, что картина фальшивая.

— Что она нарисована не Хантри?

— Вот именно. Когда Фред впервые увидел ее, он счел, что это подделка. Во всяком случае, не был уверен в ее подлинности. Вдобавок он не доверяет человеку, у которого мои родные купили картину.

— Граймсу?

— Ну да. Фред говорил, что в близких к искусству кругах у него скверная репутация.

Мне было интересно, какую репутацию обретет сам Фред теперь, после кражи картины. Но волновать этим девушку было бессмысленно. Ее лицо оставалось непроницаемым, словно скрытым за облаком. Я оставил ее наедине с помятым гамбургером и вернулся вдоль автострады в нижний город.

Двери магазина Пола Граймса были заперты решеткой. Я постучал, но никто не ответил. Тогда я принялся дергать ручку и кричать — безрезультатно. Всматриваясь в темноту за стеклами, я видел только пустоту и мрак.

Зайдя в винную лавочку, я спросил чернокожего продавца, не видал ли он Паолу.

— С час назад она была возле магазина, укладывала какие-то картины в автофургончик. Я даже помогал ей, мистер.

— Что это были за картины?

— Всякая мазня в рамах. Такие странные картинки, все в цветных пятнах. Мне нравятся картины, на которых что-то видно. Ничего удивительного, что эти они не смогли продать.

— А откуда вы знаете, что они не смогли?

— Так это же яснее ясного! Она сказала мне, что магазин закрывается. — А был с нею Пол Граймс, этот тип с бородкой?

— Нет, его видно не было. Я его не видел с той поры, как вы вышли отсюда.

— А Паола не говорила, куда она уезжает?

— Я не спрашивал. Уехала она в сторону Монтевисты, — он указал пальцем на юго-запад.

— Что из себя представляет этот ее автофургончик?

— Старый «Фольксваген». У нее какие-то неприятности?

— Нет. Просто я хотел бы поговорить с ней об одной картине.

— Вы хотите купить ее?

— Возможно.

Он недоверчиво глянул на меня.

— Вам нравится эта мазня, сэр?

— По-разному.

— А жаль... Если бы они знали, что подвернется клиент, может, не закрывали бы фирму и ударили бы с вами по рукам, сэр...

— Все может быть... Вы не продадите мне две четвертушки теннессийского виски?

— Лучше купите пол-литра, сэр, это обходится дешевле.

— Мне нужны две четвертушки.

Двинувшись в сторону центра, я остановился возле музея, намереваясь расспросить о Фреде. Но здание было уже закрыто.

Я поехал на Олив-Стрит. Сумерки, будто ветвистое дерево, нависали над газонами и палисадниками, в старых домах уже зажигали лампы. Клиника напоминала огромный сияющий кристалл. Я остановился возле увенчанного острой кровлей дома Джонсонов и поднялся по выбитым ступенькам к двери. Видимо, отец Фреда подслушивал под дверью, так как он подал голос прежде, чем я успел постучать.

— Кто там?

— Арчер. Я уже сегодня был здесь в поисках Фреда.

— Верно. Я помню, — казалось, он задумался над этим фактом.

— Не могу ли я войти и немного поговорить с вами, мистер Джонсон?

— Мне очень жаль, но ничем не могу помочь вам. Жена заперла дверь.

— А где ключ?

— Сара взяла его с собой в клинику. Она боится, что я выйду на улицу и под что-нибудь попаду. Хотя я сейчас абсолютно трезв. Настолько, что даже плохо себя чувствую. Она сестра милосердия, но ей на это наплевать! — его голос дрожал от жалости к самому себе.

— Вы не можете как-то впустить меня? Может, через окно?

— Она меня убьет!

— Но она может ничего и не узнать. У меня есть немного виски. Вы не хотите капельку выпить?

— Я бы выпил, конечно, — заявил он, явно оживившись. — Но как вы попадете внутрь?

— У меня с собой есть несколько ключей...

Это был обычный старый замок и я открыл его вторым же ключом. Потом запер дверь за собой, с трудом передвигаясь в тесной заставленной прихожей. Джонсон напирал на меня своим массивным животом. В свете слабой лампочки, висящей под самым потолком, я увидел воодушевление, написанное на его лице.

— Вы говорили, что у вас есть для меня немного виски, сэр...

— Потерпите еще минутку, сэр.

— Но я болен. Вы что не видите, как мне плохо?

Я откупорил одну из двух моих бутылок. Он высосал ее единым духом и облизал горлышко.

Я чувствовал себя преступником. Но, казалось, большая доза виски ему ничуть не повредила. Он не только не стал пьянее, наоборот, его дикция явно улучшилась, а фразы стали более четкими.

— Я пил теннессийское виски, когда хорошо себя чувствовал. Пил теннессийское виски и ездил на теннессийских лошадях... Ведь это теннессийское виски, правда?

— Так точно, мистер Джонсон.

— Ты можешь говорить мне Джерри. Я могу распознать участливого человека, — он отставил пустую бутылку на первую ступеньку лестницы, положил ладонь мне на плечо и всей тяжестью оперся на меня. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали, сэр. Как ваше имя?

— Арчер.

— А чем вы занимаетесь, мистер Арчер?