– Дело в том, что, получив такую информацию, Покровский сделает все, чтобы усилиться.

– Это входит в мои планы.

– Не совсем понимаю.

– Во-первых, мы выиграем время.

– Вы хотите сказать, оттянем. Но потом?

– Я все понял, – Паскевич снял очки и протер их стекла.

Это был явный признак, что сейчас он произнесет речь.

– Усиливаясь в военном отношении, Покровский, – Паскевич поднялся и прошелся по кабинету, – вынужден будет ослабить хозяйственную деятельность, которая, как я понял, и так находится в плачевном состоянии. Солдат надо кормить. Не так ли? Следовательно, усилятся поборы с крепостных хозяйств. Это, в свою очередь, вызовет еще больший распад в хозяйстве, что неизбежно приведет к недовольству в самой армии. Учитывая малые размеры системы, это недовольство разовьется в ближайшее время. Я правильно тебя понял?

– Абсолютно. И теперь, поскольку границ не существует, люди будут бежать к нам. Таким образом, пытаясь усилиться, Покровский будет усиливать нас. Причем, я думаю, процесс этот будет идти с ускорением. Если генерал сообразит, в чем дело, то вынужден будет перейти к демократической системе. И, как говорится, на здоровье. Он тогда не будет нам ничем угрожать, и мы с ним станем мирными соседями. Если же нет – то эта организация скоро развалится.

– Теперь мне все ясно! – майор вытащил сигареты в вопросительно посмотрел на меня.

– Курите, – я достал трубку и стал набивать ее.

– При таком положении, – майор протянул мне зажженную спичку, – мы, в любом случае, избегаем вооруженного конфликта.

– Могут быть случайности. Это надо учитывать. У него должна сложиться твердая уверенность в нашем миролюбии, что полностью соответствует истине. Иначе на нас могут напасть просто из-за страха, рассчитывая на преимущество неожиданного удара.

Майор сделал еще две глубокие затяжки и затушил окурок.

– Многое зависит от окружения Покровского.

– Что оно собой представляет?

– Разные люди. Есть такие, вроде меня, а есть и те, которым все «до лампочки». Лишь бы им было хорошо. Они дорожат теми преимуществами и благами, которыми сейчас располагают.

– Что за блага?

– Питание, обслуживание.

– Ваша жена что-то такое говорила. Домработница, что-ли?

– И не одна. Молодых девушек объявляют мобилизованными для работы в штабе. На самом же деле их используют для обслуживания старших офицеров и их семей. Начиная с полковника все содержат целый штат слуг. Ну, конечно, питание. Солдаты и младшие офицеры едят в основном кашу и консервы. По праздникам дают мясо. Все «деликатесы» поступают на стол высшего командного состава. Это, конечно, не афишируется, но все знают. Пожалуй, ничто так не вызывает недовольства, как этот прискорбный факт. У вас, я тут уже насмотрелся, все питаются одинаково. Разве что мужчинам перепадает больше. Но это и понятно! Они выполняют основную физическую работу. И, вообще, отношения между людьми другие, доброжелательные. Непривычно, но, скажу откровенно, приятно видеть.

– Значит, вам у нас нравится? – Сашка подошел сзади к сидящему в кресле майору и положил ему руки на плечи.

– Конечно, Александр Иванович! Я вот думаю, много ли надо человеку, чтобы чувствовать себя счастливым? Немного любви, уважения, доброжелательности…

– И, в первую очередь, чтобы человек не чувствовал над собой власть другого человека.

– Разве это возможно?

– Стараемся, – я поднялся, давая знать, что совещание закончено.

Ко мне должен был еще зайти Виктор, а потом – Наталья. Я не хотел, чтобы она встречалась здесь с Паскевичем.

– Так я еду сегодня, с Алексеем, – напомнил мне Паскевич.

– Вынужден тебя огорчить! Вместо тебя поедет Николай.

– Что такое?

– Саша, ты у нас единственный хирург. Я не могу рисковать тобой.

Паскевич успокоился. Он очень любил, когда ему говорили приятное, безразлично, была ли это правда или нет. Но в данном случае его незаменимость не вызывала сомнения. За прошедшие два года Саша подготовил трех человек, которые могли сделать несложные операции, но, естественно, не могли заменить его.

– И, вообще, Саша, ты должен беречь себя и свое здоровье.

Поначалу Паскевич расплылся в улыбке, но потом посмотрел на меня с подозрением.

– Что это ты второй раз беспокоишься о моем здоровье?

– Как же мне не проявлять беспокойство о единственном хирурге, да еще накануне таких событий?

Александр Иванович удовлетворенно улыбнулся и направился к выходу. У самой двери он вдруг остановился, внимательно и, как мне показалось, подозрительно посмотрел на меня, но, ничего не сказав, вышел.

– Ты знаешь, что сегодня у нас на обед? – встретила меня Евгения.

Стоял жаркий день. На ней был легкий ситцевый сарафан. Она сняла косынку и тряхнула головой. Волна светлых волос рассыпалась по плечам.

– Не знаю, но голоден как волк.

– А волки едят раков?!

– Ого! Чем же я заслужил?

– Не ты, а Беата. Вчера она захотела раков. И вот сегодня ее соотечественники принесли нам целый мешок. Поляки боготворят ее.

В гостиной посреди обеденного стола стояло большое блюдо, на котором возвышалась гора вареных раков.

– Так это тебе мы обязаны? – я подошел к Беате и поцеловал ее, – как ты себя чувствуешь?

– Теперь уже скоро.

– А где Елена? – я заметил, что сестры ее нет за столом.

– Она пообедала и гуляет у озера с Оленькой, – ответила Катя, – я их только что видела. Играют на песке.

– Как она подросла…

– Она будет красивее меня, – сказала Беата.

– Да, Елена очень похожа на тебя, – согласилась Евгения, – она станет повыше тебя, уже сейчас, обрати внимание, ноги какие длинные.

– Худощавая…

– Ребенок еще… Я вот тоже была как щепка, – усмехнулась Катя, – были бы ровные кости, а мясо нарастет.

– Ты видел Виктора? – Беата взяла крупного рака и стала лениво его чистить.

– Да, он сегодня заходил.

– Ильга родила?

– Девочку.

– Еще не переехали?

– Дом достроен, идет внутренняя отделка.

– Я скучаю по Ильге. Почему Виктор не хочет переселиться сюда?

– Ты же знаешь. На него до сих пор косятся. Особенно подруги Оксаны.

– Приходил снова этот поп, – Евгения протянула мне большущего рака, – я ему сказала, чтобы зашел часов в пять. Беата, а ты что не ешь? Вчера умирала из-за них!

– Уже не хочется. Пойду, отдохну.

– Подожди-ка, – Катя сходила на кухню и вернулась с блюдом, полным вареников.

– Кто желает?

– После раков? – я поднялся из-за стола, – нет уж, спасибо!

– С черникой!

– Уже поспела?

– Поспевает, ешьте. Что я, напрасно комаров кормила? – обиделась Катя.

– Если с черникой, то устоять трудно…

– Грибы появились…

– Вы в лес далеко не ходите одни.

– Собак же нет.

– Зато есть зубры. У них сейчас телята и, вообще, характер скверный.

– Да нет, мы тут недалеко, почти возле дома.

– А когда будет разрешена охота? – поинтересовалась Евгения, – хочу попробовать…

– Думаю, что осенью можно будет немного поохотиться на лосей и зубров. Но это не женское дело.

– Вот еще! – Евгения надула губы.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

– А я бы не могла стрелять в зверей. Мне их жалко, – Катя помогла Беате встать со стула. – Пойдем, милая, я помогу тебе подняться по лестнице.

Попик оказался не такой уж пожилой. Его старила солидная борода с густой проседью и длинные, по самые плечи, волосы. Была на нем поношенная ряса, или как она там называется. Не та ряса, в которой попы отправляют службу, а повседневная, длиннополая одежда, в коей служители божии появляются в миру, ходят по улице, заходят в общественные заведения, если в том имеют нужду, или в дома своих прихожан. На груди у него висел дешевый крест на медной цепочке. Я вспомнил, что среди вещей, захваченных в банде, был массивный серебряный крест. Только вот католический или православный? Я в этих делах не смыслил. На всякий случай шепнул Елене, чтобы она отнесла записку нашему завхозу.