Если бы монстр был в полной силе, а скормленный ему труп не содержал остатки яда, Хотич не сумел бы живым унести ноги. А так, гнилая лужа взбурлила стократ, невкусный Никол вылетел в кусты, сам брюхожор выметнулся в другую сторону и мощными толчками кинулся прочь. Концентрация яда в Николовом туловище была недостаточна, чтобы убить зверя, но почему-то продолжать трапезу брюхоед не пожелал.

Хотич бежал, не помня себя от страха. Длинный ремень волочился сзади, словно брюхоед, нагоняющий жертву. Наконец он зацепился за некстати подвернувшуюся корягу. Хотич упал, задрыгал конечностями, которые уже и ногами назвать было нельзя, и лишь потом сообразил, что никто за ним не гонится. Ремень он обрезал ножом, снятым с трупа Никола, и убежал, бросив проклятую упряжь на погрызение жукам.

Прибежал в лавку, пометался, стараясь придумать, на какой бы замок закрыть торговое помещение, которое весь день должно быть открыто, ничего не придумал и забился за ширму, где прежде скрывался Никол. Теперь можно сидеть и втихаря ждать, когда явятся покупатели.

Летние вьюги на перевале пронизывали палатку насквозь, и две печушинки не могли, как следует, согреть путешественников во время ночёвок.

Лёгкий навес, что с трудом был наколдован всеми беглецами разом, не мог удержать тепла под ветром, но без него они погибли бы в первую же ночь.

А так они сбивались в кучу, прижавшись друг к другу, маленькая печуша теплилась в головах, большая — в ногах. Палаточка ставилась низко, как только можно, но по краям нещадно дуло. С одного края ложилась Мурава. Прижавшись к ней, согревалась Лура, дальше Пася, Крин, Арчен. Противоположный холодный угол намертво закрепил за собой Кудря. Сдвинуть его оттуда не мог никто.

По утрам, пока остальные собирали лагерь, Мурава, сидя среди всеобщего разгрома, спешно готовила на двух печушах разом еду на весь день всем шестерым. Женщина не верила в удачу похода, но дети, а она всех пятерых считала своими детьми, рвались вверх, и она шла, стараясь взять на себя побольше трудов. К тому же, она знала, что за спиной нет ничего, кроме гибели. Значит, надо идти вперёд.

Лезть на вершину любого из многочисленных пиков было бы чистым безумием, маршрут сметили так, чтобы выйти к перевалу между двумя заснеженными вершинами. Здесь им встретилось препятствие, на которое они никак не рассчитывали. Стена, разумеется, не из нефрита, и не такая громадная, как предсказывал Гордион, она и вовсе смотрела не в сторону моря, а в сторону леса. Высотой стена десятикратно превосходила человеческий рост, причём, рост Кудри, а не Луры.

— Обходить? — неуверенно протянул Арчен.

Со всех сторон вздымались отвесные скалы, обходить было негде.

— Так поднимемся, — возразил Кудря. — Я залезу, спущу верёвку и постепенно подниму всех остальных.

— По такому склону и улитка не всползёт.

— Можно попробовать. Способ есть, — Кудря уселся на камень, положил на колено левую руку, а правой принялся водить сверху, словно собирался слепить что-то невидимое. При этом он говорил заунывно, в такт своей невнятной работе. Так бабки-шептуньи в долине произносят свои бессмысленные заклинания.

— Не так давно случилось, — непонятно кому рассказывал Кудря, — что мой родитель заподозрил, будто кто-то из сельчан у него воду крадёт. Так-то потрава незаметна, с ручья не убывает, но то ли следы остались, то ли ещё что, но он мне велел караулить ночью и ворюгу изловить. А как взломщику во двор проникнуть? Вот, где загадка. Частокол вокруг дома заговорён, там и брюхоед не прорвётся, не то, что человек. Ворота заперты и сторожевичок поставлен; попробуй тронь, визгу на всё селение будет. Что делать? Сижу, караулю. Приходит такой-сякой-немазанный. Сидит, колдует что-то. А потом полез по верее, по приворотному столбу, значит. А столб скользкий. Я во младенчестве, помню, с разбега на него вскакивал, а потом вниз съезжал. Уцепиться там не за что, а он лезет. Я его цап за штаны и поволок к ответу. Признался во всём, как миленький.

— И что? — спросила Лура.

— Отпустил его. Он обещал больше за водой не лазать.

— И кто же это был? — поинтересовалась Мурава.

— Это уже не важно. Он мне своё колдовство открыл, а я обещал, что его имя никому не назову.

— И не называй, — сказал Арчен. — Я его и так знаю. Из мальчишек с фляжками ходили только сыновья богатых родителей, которым дают с собой воду. Но самая большая кожаная фляга была у бедняка Хотича. Он, кстати, водой приторговывал: медный шлёндер за кружку. Дороже, чем у твоего отца. Ну, как я угадал?

— Не скажу, — набычился Кудря.

— Да уж, — усмехнулась Мурава. — В нашей деревне втайне ничто не бывает.

Кудрино колдовство, тем временем подходило к концу. На подставленной ладони лежал полупрозрачный дрожащий ком. Свободной рукой Кудря снял башмаки, засучил штанины и, отделив от наколдованного кома немного, намазал колени и ступни ног. Мурава, не дожидаясь просьбы, накинула Кудре через плечо моток наколдованной верёвки, которая не оборвётся и не истреплется, елозя по камню.

Кудря встал, косолапо ступая, подошёл к стене. Сначала лез, цепляясь за выступы, стараясь использовать трещины и другие неровности. Постепенно их становилось меньше, и вскоре Кудря полз по гладкой стене, на которой было не за что зацепиться. Поднимал руку, шлёпал ладонью по камню, ждал, пока приклеется, потом также переставлял ноги и вторую руку. Чем-то он напоминал многоножку, так озабоченную переставлением лапочек, что забывает по полу она ползёт, по стене или вовсе по потолку.

Все изнылись ожиданием, когда Кудря закинул руку на край скалы, подтянулся и встал над обрывом.

— Вещи и оружие! — крикнул он. — Тут неладно!

Верёвки хватило до самого низа и даже с избытком. Наверх поехал заранее упакованный тюк с пожитками и притороченный к нему короткий меч. Кудря ухватился за меч так, словно на него уже напали.

Далее наступила очередь людей.

— Крин! — крикнул Кудря.

Порядок, кто за кем будет подниматься, обговорили заранее, так что Кудря кричал зря.

Бледная Крин ухватилась было за верёвку, но Мурава решительно взялась за дело сама. Обвязала девушку вокруг пояса, чуть выше на верёвке устроила мёртвую петлю, чтобы Крин могла держаться, а не висеть кулём во время подъёма. Лёгонькую Крин Кудря духом поднял на скалу, распутал и вручил ей меч для охраны. Испуганная девушка мгновенно превратилась в деву воительницу. От кого отбиваться было неясно, но множество мелких костей показывало, что здесь кто-то бывает.

— Теперь — детей!

Кудря был готов, что Пасю и Луру разом навяжут на конец шнура, но Мурава такого ухарства не позволила, девчонки были подняты одна за другой. При этом Лура зажмуривалась что есть сил, а Пася глазела вовсю, чтобы не пропустить ничего из такого любопытного подъёма.

Крин сразу отогнала девчонок от края обрыва, но им и без того было чем заняться. Кости, покрывавшие вершину, были рассмотрены и разве что не рассортированы. Человеческих среди них, вроде бы, не встречалось, но лишь из-за того, что люди в эти края не забредали. Прежде не забредали, но и сейчас хотелось, чтобы набор костей не пополнился человеческими костяками.

Следом Кудря втащил на вершину Арчена, который немедленно сменил его. И без того ладони у Кудри были стёрты едва не до мяса.

Внизу оставалась одна Мурава. Из вещей у неё была палка, без которой трудно ходить по горам. А ночью палка отстаивала своё в частоколе вокруг палатки. За верёвку взялись Арче с Кудрей вместе, но не успели выбрать и половины длины, как Крин закричала:

— Берегитесь! Сверху!

Из близкого горного неба падали на людей существа похожие на обрывки туч, что остаются после прошедшей грозы. Наверное, это были птицы, потому что у каждого имелось по два широких крыла, позволявших планировать в разреженном воздухе.

С мечом против воздушного врага выступать неловко, но, когда нет ничего больше, приходится драться мечом.