Артет должен быть старше, чем поначалу решил Хратен. Намного старше. Он нарисовал перед мысленным взором лицо Дилафа, и глаза джьерна в ужасе распахнулись. При первой встрече он дал ему лет двадцать пять, но сейчас впервые разглядел намеки на куда больший возраст в лице артета. Почти незаметные черточки — жрец относился к редкой породе людей, которые казались намного моложе своих лет. «Молодой» арелонец умело изображал наивность, но разыгрываемые им интриги указывали на зрелость ума. Дилаф имел за плечами гораздо больше жизненного опыта, чем выказывал на людях. Но что это значило? Хратен покачал головой, толкнул дверь и направился к своим покоям. Пока джьерн метался, пытаясь найти подходящего и согласного принять назначение верховного артета, власть Дилафа над часовней продолжала расти. Еще трое отказались от должности. Такое поведение не могло не вызвать подозрений, и Хратен уверился, что арелонский жрец приложил руку к этим отказам.

«Он старше, чем я думал, — вернулся к недавнему откровению джьерн. — И вдобавок обладает немалым влиянием на здешних жрецов, причем довольно давно».

Дилаф утверждал, что многие из кайских последователей Дерети пришли вслед за ним из храма в южной части Арелона. Как давно попал он в Каи? При появлении Дилафа часовней руководил Фьен, но тот занимал должность очень давно.

Скорее всего, Дилаф прожил в городе много лет. И все это время он вращался среди прочих жрецов, изучал их слабые стороны и накапливал влияние. А зная истовую веру артета, следовало ожидать, что его приспешниками окажутся наиболее преданные империи и сведущие в путях Шу-Дерет.

И именно им Хратен позволил остаться в Каи после чистки. Он отослал менее рьяных, тех, кого как раз покоробило бы излишнее рвение Дилафа. Не желая того, джьерн своими руками склонил чашу весов на сторону арелонского артета.

Встревоженный, усталый джьерн уселся за стол. Неудивительно, что ему не удается найти замену главе часовни. Оставшиеся жрецы хорошо знали Дилафа и либо боялись принять звание, которое вознесет их над ним, либо их подкупили.

«Он не может запугать всех без исключения, — твердо решил Хратен. — Я продолжу поиски. В конце концов один из братьев примет назначение».

И все же его взволновал успех Дилафа. Теперь тот нависал над головой джьерна двойной угрозой. Во-первых, через клятву одива артет держал в подчинении многих из сильнейших союзников-дворян. Во-вторых, позиция Дилафа как закулисного главы церкви с каждым днем все укреплялась, отсутствие верховного артета и пользуясь тем, что Хратен все больше времени отдавал проповедям и встречам со знатью, арелонец постепенно прибирал власть к рукам.

И помимо всего прочего, помимо Кручины вдовы и махинаций Дилафа, над Хратеном нависла проблема, которую ему никак не удавалось решить. Он привык выходить победителем из сражений с внешними врагами, но внутренние колебания оказались сильнее его.

Верховный жрец покопался в столе, отыскивая небольшую книгу. Он помнил, что положил ее в один из ящиков, как всегда делал во время поездок. Она не открывалась много лет, но Хратен имел мало личных вещей, а книга никогда не обременяла его лишним грузом. После недолгих поисков он держал ее в руках. Джьерн листал пожелтевшие страницы, выискивая нужную.

«Я нашел свое место в жизни, — говорила книга. — Раньше я жил, сам не зная зачем. Теперь у меня появилась путеводная нить. Она приведет меня к славе, мои деяния запомнят надолго. Я служу империи Джаддета, и служба возвышает меня, возносит все ближе и ближе к нему. Я осознал собственную значимость».

Дереитских жрецов учили записывать духовные откровения, но Хратен не отличался особой прилежностью. Его личные записи состояли из нескольких заметок, включая только что прочитанную, которую он сделал через несколько недель после решения вступить в ряды жречества. Незадолго до того, как поступил в Дахорский монастырь.

«Что случилось с твоей верой, Хратен?»

Вопрос Омина не давал ему покоя. В его мыслях продолжал звучать шепот кораита; он требовательно вопрошал, что случилось с убеждениями верховного жреца, какая цель скрывается за его проповедями. Неужели душу Хратена разъел цинизм и он исполнял свои обязанности лишь по привычке? Неужели его проповеди превратились в состязания в логике и потеряли духовное содержание?

Он знал, что частично так и произошло. Ему нравилось оттачивать планы, нравилось противостоять противнику, и он наслаждался вызовом, который таился в обращении целого народа еретиков. Даже с помехами, творимыми Дилафом, от стоящей перед ним в Арелоне задачи у Хратена захватывало дух.

Но что случилось с мальчиком Хратеном? Куда пропала вера, та безотчетная страсть, которая когда-то переполняла его? Он едва мог ее припомнить: эта часть его жизни промелькнула быстро, и ревущее пламя веры спало до уютного тепла тлеющих углей.

Почему Хратен считал необходимым преуспеть в Арелоне? Чтобы добиться славы? Человека, которому удалось обратить Арелон, будут долго вспоминать в анналах дереитской истории. Или им двигало желание доказать свое послушание? Ведь его вел личный приказ вирна. Или же джьерн действительно считал, что обращение поможет людям? Он поставил перед собой цель обратить Арелон без бойни, подобной той, что охватила Дюладел. Но с другой стороны, вела ли его цель спасти невинные жизни или тот факт, что легкое завоевание страны являло собой более тонко проведенную операцию?

Собственная душа казалась джьерну непроглядной, как затянутая дымом комната.

Дилаф медленно прибирал кайскую церковь к рукам. Но помимо прочего Хратена беспокоило скверное предчувствие. Что, если попытки артета вытеснить его справедливы? Что, если Арелону будет лучше при Дилафе? Он не станет волноваться о лишних жизнях, унесенных кровавой революцией; он твердо уверен, что воцарение Шу-Дерет принесет здешнему народу благо, даже если обращение превратится в бойню.

Дилафа вела вера. Он истово доверял своим убеждениям. А что оставалось у Хратена?

Он не мог сказать наверняка.

— Кажется, ей дополнительное питание необходимо не меньше, чем нам, — произнес Раоден, скептически разглядывая худенькую Торину.

Для посещения Элантриса дочь Эхана выбрала простое голубое платье (которое, учитывая пышные гардеробы арелонских модниц, она скорее всего одолжила у служанки), а золотисто-рыжие волосы замотала платком.

— Веди себя с ней поприветливее, — недовольно одернула его Сарин и передала Раодену следующий ящик. — Она единственная из придворных дам, кто набрался храбрости прийти сюда. Хотя подозреваю, что мне удалось ее заманить только потому, что я попросила лорда Шудена доставить ей приглашение. Если ты ее испугаешь, больше никто не осмелится.

— Конечно, ваше высочество. — Раоден вежливо поклонился.

Казалось, что неделя совместной работы несколько смягчила принцессу, но она все еще держалась с ним холодно. Отвечала на его замечания, даже поддерживала разговор, но не желала признавать его другом.

Последняя неделя совершенно выбила принца из колеи. В Элантрисе он тратил невероятные усилия на знакомство с новым и необычным окружением, а теперь его насильно вернули в прошлое. По-своему, новое мучение оказалось даже острее. Он смирился с тем, что Элантрис — источник боли, но видеть в роли мучителей своих друзей?

Как вот сейчас. Шуден поддерживал Торину под локоток и уговаривал приблизиться к раздаче. Не по годам серьезный джиндосец был одним из ближайших друзей принца, они провели вместе долгие часы, обмениваясь мыслями о проблемах Арелона. Теперь Шуден едва замечал его, и то же самое творилось с Ионделом, Киином, Ройэлом и даже Люкелом. Они дружили с симпатичным принцем Раоденом, но знать не желали отмеченное проклятием создание по имени Дух.

И все же, как ни старался, Раоден не мог обнаружить в своей душе горечи. Он не винил их за слепоту — со сморщенной коже. й и высохшим телом он сам едва узнавал себя. Длящийся изо дня в день обман мучил его гораздо сильнее. Он не мог открыться им; новость о его чудесном избавлении от смерти уничтожит Арелон. Раоден прекрасно знал, что его популярность далеко превосходила влияние отца, так что среди народа найдутся такие, что последуют за ним даже в обличье элантрийца. Гражданская война никому не принесет пользы, а при ее неудачном окончании принц вполне может оказаться на плахе.