— Уж если разыграется такой шторм, — сказал он, — лучше оказаться в хорошо защищенной от ветров гавани или же далеко в море, но если стихия застанет тебя вблизи от берега — можешь считать, что тебе конец. В гавани, открытой всем ветрам, корабль тоже не может укрыться. Я попадал в такие шторма, когда волны поднимали судно размером с «Рассекающего волны», и забрасывали на крышу домов, за сотню шагов от берега.
Гейл никак не мог в такое поверить, но и усомниться в словах Молка не посмел. Все же он понял, что ужасающие грозы, давшие свое имя Грозовым землям, становились тем сильнее, чем дальше в море находится корабль, и это заставило его призадуматься.
Еще вчера ночью он твердил себе, что, как только окажется на суше, то никакая сила не заставит его вновь выйти в море, даже ради того, чтобы вернуться домой и отомстить Гассему. Теперь же, когда он вновь оказался в безопасности, вчерашний шторм уже не казался ему таким страшным — скорее, это было, опасное, но все же захватывающее приключение. Вполне возможно, он еще какое-то время останется на этом корабле — что плохого в том, что он повидает мир, прежде чем осесть на берегу?
На другой день показался материк. Гейл так страстно жаждал этого, что сперва был даже разочарован: материк ничем не отличался от большого острова. Но корабль повернул на юг, плыл довольно долго, а берег с выступающими мысами и впадинами заливов все тянулся и тянулся по левому борту. Юноша стал понимать, насколько велика эта земля. Он спросил у Молка, как далеко простирается материк.
— Это никому не известно. Если все время держать курс на юг, то можно обогнуть мыс Судьбы, а там береговая линия поворачивает на север. Такой путь занял бы не одну неделю — земля эта на самом деле огромна, и в глубине ее еще много неизведанных мест. На материке есть и великие пустыни, и земли, которые называют Отравленными; люди там не селятся, потому что все живое, обитающее в Отравленных Землях, принимает странные, необычные формы. А еще джунгли, слишком густые, чтобы в них можно было проникнуть. Короли прибрежных государств время от времени отправляют для исследования внутренних земель экспедиции — для того чтобы отыскать какие-то сокровища или встретить новые народы и наладить с ними торговлю.
Гейла это очень заинтересовало.
— И какие сокровища они ищут?
— В основном, залежи металлов, и чаще всего — железа. Оно ценнее золота и серебра. Экспедиция, нашедшая много железа, считается самой успешной. Ты знаешь, что древние спрятали огромное количество железных пластов среди камней? Только поэтому его можно использовать до сих пор.
Есть и другие ценные вещи — специи, к примеру, рога, кости или мех редких животных; — особые виды почвы, которая используется при производстве стекла или керамики; красители, наконец. В общем, почти всегда на новом месте находится что-либо ценное, нужно только поискать как следует.
— А зачем древние прятали железо? — удивился Гейл.
— Некоторые говорят, ради сохранности, но я сомневаюсь. Уж очень много сил приходится тратить на поиски. Но все-таки хорошо, что они так сделали — иначе мы вообще остались бы без металла. Залежей чистого железа никто никогда не находил, хотя золотые самородки в природе порой и встречаются.
Корабль вошел в гавань Флории. Город располагался в устье небольшой реки, стекавшей с гор; высокие холмы окружали глубокий залив. Гейл никогда не видел таких больших и прочных зданий, некоторые были построены из дерева, но большинство — из камня или кирпича. Стены домов были побелены, а крыши выложены обожженной глиняной черепицей, поэтому основными цветами Флории были красный и белый.
Помимо обычных жилых домов встречались еще огромные величественные строения.
— Это храмы? — спросил Гейл, указывая на здания на холме близ порта.
— Не все, — ответил Молк. — В том, что справа, находится суд, а рядом — рынок. Видишь крышу, крытую сланцем?
— Мне бы хотелось взглянуть на храмы, — с нетерпением воскликнул Гейл. Его по-прежнему волновали вопросы религии.
— Увидишь непременно, — пообещал Молк.
Флория оказалась крупным городом. Гейла был впечатлен, ведь он не видел до сих пор поселения людей более крупного, чем прибрежные деревни родного острова. Флория же была в сотню раз больше любой из них, что не так сильно ошеломило юношу, поскольку во время плавания его спутники часто упоминали о городах с десятками или даже сотнями тысяч жителей. Чаще всего разговор заходил о Касине, столице королевства Невва. По слухам, ее население достигало миллиона человек — это число казалось Гейлу огромным, и он не мог понять, что оно означает. Многие матросы тоже могли сказать лишь одно: что миллион — это очень, очень много.
Я могу написать эту цифру, — говорил Молк, держа заостренную палочку и вощеную табличку, — но не думаю, что понять умом я это способен лучше тебя. И не верь, если кто-то скажет тебе, что понимает. Не позволяй никому, малыш, относиться к тебе как к дикарю только потому, что тебя озадачивают большие числа. Самый образованный из когда-либо живших мудрецов не может представить в уме больше, чем два десятка отдельных предметов. Эти понятия абстрактны. Ты понимаешь значение этого слова?
— Кажется, понимаю, — ответил Гейл. — Но если человек способен держать в уме не более двух десятков предметов, то как же я мог при одном взгляде на стадо, в котором три или четыре сотни кагг, мгновенно понять, что одного животного не хватает?
— Ты не представляешь себе всех кагг разом, пояснил Молк, которого всегда привлекала возможность поспорить. — Это просто работает твоя тренированная память. Когда-то ты хорошо изучил всех животных этого стада, и тебе легко понять, что одного из них не хватает. Твой мозг действует как фильтр, что используют при изготовлении пива. Он пропускает малозначимое, но немедленно обращает внимание на то, что в данный момент для тебя важно. Твой глаз, который все подмечает быстрее, чем разум, может мгновенно обежать стадо, видя, что все животные на месте, а затем сказать тебе, что одно из них с определенной формой рогов или, скажем, с каким-то особым расположением пятен на шкуре отсутствует. Ты даже не успеваешь об этом как следует подумать, понимаешь? А теперь скажи, — капитан хлопнул в ладоши, что обычно означало переход к заключительной части его речи, — что бы произошло, если бы тебя поставили следить за другим, не знакомым тебе стадом? Смог бы ты на следующий день определить, что там не хватает одного животное? Или даже десяти? То есть, если бы стадо уменьшилось, но не настолько, чтобы это сразу бросалось в глаза?..
— Верно, — засмеялся Гейл, — я бы этого не заметил. Как всегда, твоя взяла. А что такое пиво.
— О, нет, смилуйся! — воскликнул Молк, умоляюще взмахнув руками. — Ты похож на пятилетнего ребенка, который, не много узнав об окружающем мире, сыпет вопросами. Довольно, Гейл, мне нужно проследить, как судно входит в гавань. Скоро мы сойдем на берег, и, возможно, ты уже нынче вечером узнаешь, что такое пиво.
Такой ответ вполне удовлетворил юношу, который согласился немного подождать. Он сильно изменился с тех пор, как взошел на борт корабля Молка.
Гейл перестал раскрашивать тело, грива волос бронзового оттенка свободно падала его плечи: он больше не заплетал их в косички, потому что не был младшим воином шессинов. К тому же соорудить такую прическу без чужой помощи все равно невозможно. У него на родине в свободное время молодые люди часами заплетали друг другу пряди или раскрашивали лица, или помогали совершать прочие обрядовые действа шессинов.
Чем больше Гейл узнавал о цивилизации, тем сильнее удивлялся. Все эти люди в огромных городах имели армии и вели между собой войны, но юноше казалось, что их нельзя считать настоящими воинами — как тех же шессинов. Скорее, они были солдатами, безликой частью чего-то большего, и Гейл уже начал понимать разницу.
Юноша думал о том, что рано или поздно ему придется зарабатывать себе на жизнь. До сих пор он не видел для себя другого пути, кроме наемника, ведь больше он ничего не умел. Однако в регулярной армии от человека требуются, наверное, особые навыки. Он должен уметь вести бой в общем строю и обращаться с оружием, как этого требует командир. Умение сражаться было лишь малой частью предъявляемых к нему требований. Следовало обратить внимание и на слова Кристофо, солдату редко удается дожить до высокого чина или больших денег.