— А оно ведь все еще над нами висит, как тот меч, — вздохнул Ван Ален, с сожалением глядя на пустую тарелку перед собой и явно прикидывая, влезет ли в него еще одна порция, подобная первой, каковой можно было, откровенно говоря, накормить половину наемнической шайки. — И делать с этим висяком что-то надо, покуда дело не протухло и последние следы не исчезли… Есть мысли?

— У вас, я так понимаю, ни единой? — не ожидая ответа, спросил Курт; поколебавшись, переглянулся с Нессель и кивнул, понизив голос: — Да. Есть. Опасная мысль и, прямо скажем, для инквизитора неподобающая, за каковую начальство меня по головке не погладит, но иной возможности я не вижу.

Охотники исподволь огляделись вокруг и придвинули табуреты ближе, хотя и так сидели, почти упершись грудью в столешницу.

— Что за мысль? — понизив голос, уточнил Лукас, и Курт так же негромко пояснил, кивнув на Нессель:

— Готтер. Она может помочь.

— Твоя эскулапша? — непонимающе и чуть растерянно уточнил Ван Ален-старший, поспешно оговорившись: — Я ничего не хочу сказать, обидеть тоже никого не хотел, но…

— Она не лекарь, — так же тихо возразил Курт, и охотник запнулся, непонимающе нахмурившись. — Точнее, Готтер, разумеется, умеет врачевать, и это у нее получается лучше всего — попросту потому, что именно в сей области у нее был самый серьезный и частый practicum, однако этим ее умения не исчерпываются. Кроме прочего, она умеет видеть… то, что мы видеть не можем. И проникать разумом и чувством в такие сферы, каковые простым смертным не доступны.

— Опа… — тихо проронил Лукас во всеобщей тишине. — В напарницах у инквизитора — нежданно ведьма.

— В Конгрегации мы зовем их expertus’ами, — поправил Курт. — Методы же работы у каждого из них свои, но в одном они едины: никто из них не использует никакого чародейства, только природное дарование и, как предел допустимого, magia naturalis[88].

— Как у твоей лекарши, — договорил Ван Ален-старший; Курт кивнул:

— Да. Методы Готтер — это то, чем она одарена от рождения, и немного усвоенных знаний в довесок.

— И, — осторожно уточнил Лукас, — какими же такими знаниями она намеревается воспользоваться, что это способно обозлить твое начальство?

— Прежде всего — должен предупредить: об этом я не говорил и не скажу никому, кроме вас двоих, — одарив братьев многозначительным взглядом, произнес он. — Ульмер об этом не знает, и я хочу, чтобы так все и оставалось.

— Не хочешь ставить в известность даже своих? — хмыкнул Ван Ален-старший. — Видать, и впрямь задумал что-то непотребное.

— Расскажи им, — тихо попросил Курт, кивнув ведьме, и та вздохнула, тоже украдкой оглядев полупустую трапезную залу:

— Хорошо… Дело в том, что человеческая душа не всегда уходит сразу же из нашего мира — к Господу ли, в адские бездны ли; по крайней мере, когда речь о том, кто умер не своей смертью — самоубийцах или убитых, особенно убитых так, что их возможно счесть невинно убиенными. Какое-то время они пребывают здесь, чаще всего — на месте своей гибели, и порой могут оставаться там годами, десятилетиями… Курт говорил, что в одном из старых протоколов читал о неупокоенной душе, которая оставалась в своем жилище, где был убит несчастный, около трех столетий. Их это, понятное дело, вовсе не радует, и это не их прямой выбор: попросту чувства в момент гибели были настолько сильными, обстоятельства смерти были такие, что они не могут уйти, эти чувства как бы привязывают их к нашей грешной земле.

— Та-ак… — протянул Ван Ален, переглянувшись с братом. — Что-то и впрямь нехорошие подозрения у меня возникают… Молот Ведьм, а разве не запрещает Церковь говорить с мертвецами? Я, конечно, понимаю, что начальствующие на многое, что ты вытворяешь, смотрят сквозь пальцы, но некромантские забавы — как-то чересчур даже для тебя.

— Некромантия — это другое, — твердо возразила Нессель, бросив на майстера инквизитора короткий смятенный взгляд. — Я не намереваюсь призывать чей-то дух оттуда, где ему Господом определено быть, и не буду поднимать чье-то умершее тело.

— Уже лишь то, — хмуро добавил Курт, — что есть подтвержденные случаи, когда дух умершего сам обращался к живущим, прося достойного погребения, наказания убийцы или исполнения последней воли, и эти случаи Церковь не считает проявлением дьявольских сил — говорит о том, что к некромантии все это отношения не имеет.

— Порой случается так, что душа умершего не может уйти, — продолжила Нессель тихо, — но не может и собраться с силами, чтобы дать знать о себе. Это может быть потому, что человек даже не понял, что умер, это… это что-то сродни сумасшествию. Он просто не знает, что делать и где он, а порой даже забывает, кто он. Или это может быть потому, что смерть потрясла его так, что убитый… или умерший… пребывает в унынии и… Ты бывал когда-нибудь в таком расположении духа, когда все валится из рук? Когда знаешь, что надо делать что-то, но делать не можешь — нет сил, и даже кажется, что физических сил тоже, хотя ты не устал, не болен, не ранен?

— Разумеется, — кивнул Ван Ален. — Но в вопросах жизни и смерти на такое принято плевать и делать, что положено.

— Это потому что ты еще жив и в себе. А когда от тебя остается один лишь дух… Это тяжело. И со временем все тяжелее и тяжелее. Бывает и так, что такая душа остается вечно скитаться и в своем унынии забывает, почему осталась здесь, и окончательно сходит с ума… если так можно сказать. Но ей можно помочь, можно как бы протянуть такой душе руку навстречу — туда, в смертный мрак, и на время вывести ее к свету, чтобы человек мог поделиться своей болью, мог сказать, что заставило его остаться и что поможет упокоиться.

— И… — уточнил Лукас, — ты хочешь вызвать дух убитого inspector’а, что ли?

— Не «вызвать», — строго возразила Нессель. — Я уже говорила, что вызывание духов — это другое. Я хочу узнать, здесь ли он. Ушел ли или остался…

Ведьма запнулась, снова скосившись на Курта, и он кивнул:

— Да. Говори всё.

— «Говори всё?» — опасливо переспросил Ван Ален. — Я правильно понял, что идея побеседовать с мертвецом — еще не самое дикое, что вы задумали?

— Есть еще одна причина, по которой оставшаяся среди живых душа не может дать знать о себе, — пояснила Нессель. — Это когда некто, обладающий особой силой и особыми умениями, запрещает ей это делать. Словно ставит ей преграду, отнимает силы, и тогда душа по-прежнему не может уйти, куда ей полагается, но и ничего не может изменить. И… Я уже пыталась узнать, здесь ли убитый и можно ли его услышать. По-моему, мы имеем дело именно с таким случаем: кто-то не позволяет ему это сделать. Я хочу попытаться пробиться через стену, которую он возвел.

— То есть, так, — подытожил охотник мрачно спустя несколько мгновений тишины. — Ситуация такова: есть убитый, чья душа все еще витает среди живых, здесь, в этом городе. Есть убийца, колдун, который… связал его?.. запер за стену?.. не суть, препятствует ему обратиться к живым и назвать имя своего убийцы, чтобы упокоиться. И вы хотите сделать нечто, что даст ему такую возможность. Я все понял правильно?

— Да, — отозвался Курт, игнорируя молчаливый скептический взгляд Лукаса. — Готтер может попытаться это сделать. Это может получиться или нет, но если получится — убийство будет раскрыто. Или, если он там уже начал лишаться рассудка и вывалит набор бессвязных сведений, хотя бы даст мне ниточку, за которую я смогу потянуть. Но Георг Штаудт — не единственная наша цель и надежда. Есть еще Катерина Юниус.

— Самоубийца… — понимающе кивнул Ван Ален, и Нессель уточнила все так же негромко:

— Сейчас даже не слишком важно, наложила ли она на себя руки сама или была убита: в том и другом случае есть вероятность, что ее дух остался там, где упокоилось тело, в жилище судьи, в той комнате, где наступила смерть. И судя по тому, что удалось выяснить Курту, пропавший инквизитор тоже, видимо, был убит там же — в том же доме.