В ответ прозвучала лишь все та же тишина — долгая, глухая, тягучая; наконец, спустя бесконечную минуту под подошвой громко и сухо треснула сухая ветка, и Штайнмар медленно, точно бы все еще сомневаясь в том, что делает, вышел на открытое пространство.

— Когда я решился на глупость, которую совершаю, — проговорил он тихо, медленно приближаясь, — я полагал, что вы не потащите с собой отряд сопровождения, майстер инквизитор. Мне казалось, что это дело — ваше личное, только ваше.

— Так и есть, — ответил Курт, тоже сделав несколько шагов навстречу и ненароком выдвинув Нессель вперед. — Даже не представляете, насколько оно личное.

Фельдхауптманн остановился, запнувшись на полуслове, и нахмурился, всматриваясь в молчаливую спутницу майстера инквизитора; узкий серп растущей луны освещал землю скудно, однако даже в этом мутном свете не разглядеть того, что перед ним в мужском платье, наспех подтянутом по фигуре, стоит женщина, было сложно.

— Мать, — коротко пояснил Курт таким обреченным тоном, что Штайнмар лишь понимающе кивнул, отозвавшись с понурым вздохом:

— Понятно.

— Я не останусь, — твердо произнесла Нессель, и фельдхауптманн отмахнулся:

— Как вам будет угодно. Вы будете нас задерживать и наверняка погибнете, но это будет не моя забота и не мой грех: я и без того делаю слишком много.

— Мы это ценим, — кивнула ведьма, не дав Курту ответить. — Я понимаю, чего вам стоило принять такое решение, и уверена, что Господь вознаградит вас и в этой жизни, и в грядущей.

— Искренне надеюсь, что до награды в грядущей — еще далеко, — поморщился Штайнмар. — Хорошо. Я проведу двоих. Сразу расставлю все по своим местам, майстер инквизитор, дабы не быть неверно понятным: то, что я делаю, не имеет отношения к делам наших ортов с баварским герцогом и Императором. Я видел человека, которого вы описали, видел ребенка с ним и…

— Вы их видели! — не сдержавшись, выпалила Нессель, порывисто шагнув вперед. — Как она? Она здорова? Цела?

— Цела и невредима, — кивнул Штайнмар и, помявшись, договорил: — Телесно. Но… там явно не все в порядке. Девочка напугана. Я видел их всего два раза, издалека и мельком, но я знаю, как выглядят испуганные дети, которые пытаются прикидываться спокойными. Я полагал, что причиной такому состоянию может быть, например, смерть матери, и это бы объяснило, почему мужчина в летах один таскается с ребенком, занимаясь… — фельдхауптманн запнулся, искоса взглянув на Курта, и осторожно договорил: — такими делами. Но если то, что сказал майстер инквизитор, правда — все выглядит совсем иначе, а ситуацию проясняет еще больше.

— Он сказал правду, — торопливо закивала ведьма. — Этот человек украл у меня дочь — втерся в доверие и похитил, и я даже не представляю, что она сейчас может думать; возможно, он и правда наговорил ей чего-то ужасного, и теперь Альта думает, что меня вообще больше нет на свете, что она одна…

— Альта, — повторил Штайнмар и, перехватив вопросительный взгляд Курта, пояснил: — Я слышал, как он звал девочку этим именем. Один раз. Она отошла слишком далеко от дома, и он окликнул ее.

— От дома? — переспросил Курт многозначительно, и фельдхауптманн, поколебавшись, кивнул:

— Да. Человек, которого вы зовете Каспаром, поселился в охотничьем домике убитого наместника Ури. Прислуги там нет, большую часть года дом стоит пустым, а теперь туда и вовсе никто не станет соваться.

— Кроме вас. Вы для чего-то сунулись. Причем не единожды, а «два раза и издалека»; и вы явно не случайно проходили мимо дома убитого человека в соседнем орте.

— Я все еще могу развернуться и уйти, — напомнил Штайнмар, нахмурившись, и, повстречавшись со взглядом Нессель, недовольно и нехотя отозвался: — Да. Я бывал в окрестностях дома дважды и следил за тем, что там происходит. Да, я это делал, потому что мне не нравится этот человек и не нравится то, что он говорит. Большего я сейчас обсуждать не намерен; если вы действительно готовы сунуться туда в одиночку, майстер инквизитор — идемте, я укажу вам дорогу, но на большее не рассчитывайте.

— Большего и не нужно, — кивнул Курт. — Как уже было сказано, и сказано верно, вы и без того делаете очень много, и мы это ценим.

Солнце жарило немилосердно, убийственно… Как тем летом в Таннендорфе. Это лето вообще чем-то неуловимо напоминало то самое, что двенадцать лет назад изменило историю этой земли и всю расстановку на доске, хотя тот, кто стал причиной этих перемен, до сих пор не признал всецело своей сути — ни как фигуры, ни как того, кто фигуры передвигает. Или попросту не осознал еще. Хотя, зная этого парня, точнее было бы сказать, что признать это он себе попросту не позволяет, опасаясь за собственный разум; одна из слабостей величайшего инквизитора всея Империи — страх утратить рассудительность, страх потерять веру в собственные силы, страх осознать, что не все зависит от него и что-то может пойти не так, вместо того, чтоб принять это как факт и попытаться использовать в своих интересах… Отчасти ему даже можно позавидовать. Наверное, хорошо и удобно жить в мире, который расписан по главам, разложен по полкам, рассортирован по сундукам… И ведь таким этот мир и станет, если эти новые церковники, именующие себя Конгрегацией, победят. Скучным и предсказуемым. Унылый мир слабых людей с унылым богом, соделанным ими из слабого человека.

Он обернулся назад, где за полосой леса осталось поле с выжженными остатками скошенной травы, что отчаянно пыталась вытянуться снова, вымогая последнюю влагу у земли, давно не видавшей дождя. Второй покос в этом году будет скудным…

Каспар встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и приостановился, вслушиваясь, ловя отзвуки чуждого присутствия, от которого всегда начинали неприятно ныть зубы и словно какой-то холодный слизень пытался вползти в мозг; к счастью, испытывать это ощущение доводилось не так уж часто, но всякий раз, когда требовалась личная встреча — требовалось и немыслимое напряжение силы воли. Каждый разговор с этим пока еще человеком оставлял после себя чувство гадливости, омерзения, граничащих с беспричинной злостью… Впрочем — нет; не всегда такой уж беспричинной.

— Ты заставил меня ждать.

Да, мысленно согласился он с самим собой. Не всегда для этой злости не было причин…

К сидящему на поваленном дереве старцу Каспар приблизился нарочито неспешно и остановился напротив, не став садиться ни рядом, ни на трухлявый пень в паре шагов в стороне.

— Не мне был нужен этот разговор, — ответил он, наконец, когда в морщинистом, иссушенном лице начало проступать уже нескрываемое, откровенное раздражение. — Ты явился сюда, ты напросился на встречу, ты, в конце концов, выбрал для этой встречи это место — не ближний свет, знаешь ли.

— Ты бы предпочел, чтобы я явился прямиком в твой дом? — насмешливо осведомился Мельхиор. — Встретиться в ином месте было нельзя: ведьма может учуять присутствие незнакомой силы, забеспокоиться и спрятаться. Ты же не хочешь, чтобы она перестала отпускать дочь в деревню, играть с твоими резными лошадками?

— Не тронь девчонку, старый хрыч, — с показной доброжелательностью предупредил Каспар. — Она — моя законная добыча.

— Как сказать, — задумчиво возразил Мельхиор.

Он нахмурился. То, что вопреки привычке старик не вспылил в ответ на прямое оскорбление, было не просто странным — подозрительным… Да и вообще этот древний кусок человечины был поразительно добродушен сегодня; таким его прежде видеть не доводилось ни разу.

— Как сказать, — повторил маг. — Если б много лет назад мои люди не пытались отравить Гессе, он не оказался бы в этом лесу умирающим, ведьма не подобрала бы его, они не провели бы вместе несколько дней, и девчонка не родилась бы вовсе… Не судьба ли?

— Твои люди и не пытались. Парень отравился случайно, отпив не из своего стакана. Судьба, да не твоя, — осклабился Каспар и выговорил с расстановкой: — Девчонку — не трогать. Я положил на нее слишком много сил, чтобы так просто отказаться от своих планов.