— Я верю. Но ты… ищешь этого человека десять лет. И кто знает, не будешь ли искать еще столько же. И найдешь ли вообще.

— Найду, — твердо возразил он. — Эти десять лет мы времени даром не теряли.

Нессель напряглась, явно намереваясь возразить, но лишь тяжело выдохнула и снова зарылась в подушку лицом. Курт поджал губы, все еще пытаясь подобрать слова и вместе с тем понимая, что все утешения будут звучать глупо и неуместно; поколебавшись, он осторожно прилег рядом, обняв вздрагивающее тело, и как можно уверенней выговорил:

— Все будет хорошо.

Нессель всхлипнула, вжавшись в него спиной, и вцепилась в обнявшую ее руку, словно эта рука была единственным спасением для нее, тонущей в вязком, смертельно опасном болоте.

Его разбудило солнце, бьющее в глаза сквозь закрытые веки: небесное светило, уже поднявшееся над крышами, заглядывало в распахнутое окно, расточая лучи с не утренней щедростью и предвещая невероятно знойный день — всю ночь Курт так и проспал поверх одеяла, однако не озяб совершенно. Он поморщился, осторожно отодвинулся, медленно вытягивая руку из-под головы спящей Нессель, и сел на постели, отвернувшись от окна.

— Будет жарко, — произнес сонный голос за его спиной, и Курт обернулся к лесной ведьме, с улыбкой выговорив:

— Разбудил… Извини.

— Нет, это все солнце, — возразила она, усевшись, и изобразила вялую ответную улыбку. — Да и пора уже. Что-то я заспалась, обычно я не валяюсь в постели до такого часа.

— К слову, я тоже, — заметил Курт и, помедлив, уточнил: — Ты что-то сделала опять?

— В каком смысле?

— В своем обычном. Я вчера долго не мог уснуть, а когда уснул — спал вполглаза, голова была, точно медный котел… А тут просто лег и провалился в сон; проснулся вот только несколько мгновений назад, причем отдохнувшим и бодрым. Твоих рук дело?

— Мне вчера было не до того, — возразила Нессель, пожав плечами, и, поднявшись, стянула со спинки кровати висящее на ней платье. — Это ты сам. Что-то тебя успокоило, похоже, что-то ты для себя решил — какой-то вопрос, который не давал тебе покоя, вот разум и перестал сопротивляться сну. Никакой волшбы.

— Знать бы еще, а что ж именно я решил, — покривился Курт и, вздохнув, побрел в свою комнату.

В трапезный зал они с Нессель спустились вдвоем, обнаружив за одним из столов Ульмера, явившегося более часу назад и терпеливо дожидавшегося майстера Гессе, дабы препроводить оного к интересующей его свидетельнице. Новость о том, что «лекарь» будет присутствовать при дальнейшем расследовании, молодой инквизитор выслушал без малейшего удивления, будто заранее предполагал нечто подобное, лишь кивнув и отозвавшись коротким «как скажете».

С собою Ульмер принес Евангелие пропавшего inspector’а — небольшую заметно обшарпанную книжицу с когда-то соскобленной кляксой воска на обложке. Перед тем, как спрятать Новый Завет среди своих вещей в комнате, Курт мельком пробежался по страницам — скорее для очистки совести, нежели и впрямь надеясь отыскать там какие-то пометки. Страницы были порядком потрепаны, однако ни одного подчеркивания, значка или отметины среди ровно выписанных переписчиком букв не обнаружилось. Позже, разумеется, можно было осмотреть книгу тщательней, однако уже сейчас Курт понимал, что это окажется лишь пустой тратой времени…

За стенами трактира солнце жарило уже во всю силу, сияя на ярко-голубом, без единого облачка, небе, и даже вблизи каналов не стало свежее — напротив, к жару медленно раскалявшегося воздуха прибавилась влажная духота, щедро сдобренная ароматом бытовых отбросов и нечистот, каковой становился тем сильней, чем ближе господа дознаватели подходили к кварталу бамбергской бедноты. Здесь к общему букету благоуханий прибился запах рыбьей чешуи, потрохов и застарелой слизи, а вскарабкавшееся еще выше солнце делало окружающую реальность все более невыносимой.

— Что-то случилось, — напряжено произнес Ульмер как раз в тот момент, когда Курт поддержал под локоть ведьму, едва не скатившуюся в канал по осклизлой узкой дорожке перед домами, и сам чуть не съехал вместе с нею. — У ее дома люди от магистрата.

Курт восстановил равновесие, постаравшись отступить как можно дальше от обрывчика, каковой язык не поворачивался назвать «набережной», и взглянул туда, куда указывал молодой инквизитор. Небольшая толпа собралась перед низким домиком, гулом голосов заглушая чей-то плач и злобные выкрики; вокруг чего или кого собрались горожане, было не разглядеть, и Курт, ускорив шаг, вклинился прямиком в людскую массу, молча демонстрируя Сигнум самым упрямым и расталкивая локтями остальных.

— Курт Гессе, инквизитор первого ранга, — сообщил он двум горожанам, облаченным в более добротные одежды, нежели окружившие их обитатели квартала, с деловым и сосредоточенным выражением лиц. — Что произошло?

— Убийство, — хмуро ответил тот, что был старше, и отступил в сторону, позволив Курту разглядеть, наконец, причину всеобщего внимания. — Девицу, живущую в этом доме, утопил любовник минувшей ночью.

— Бедняжка… — чуть слышно проронила Нессель. — В такие годы…

Курт не ответил, подойдя ближе к телу, лежащему прямо на земле у входа в дом. Женщина с заплаканным покрасневшим лицом, нечленораздельно воя сквозь слезы, вцепилась в руку с посиневшими ногтями и не позволяла себя увести; хмурый молчаливый мужчина подле нее лишь безнадежно тянул ее за плечо, уже не пытаясь перебить рыдания бессмысленными утешениями. Лицо покойницы распухло от воды и словно бы выцвело, но даже сейчас было видно, что Нессель не ошиблась — девица и впрямь была молода и при жизни даже привлекательна.

— Откуда стало известно? — спросил Курт тихо; горожанин вздохнул:

— Убийца сам пришел. Явился под утро к церкви, пьяный вдребезги; непонятно, как на ногах-то держался… И начал долбиться в двери с криками, что совершил душегубство и нуждается в покаянии, прямо здесь и немедля. Святой отец решил, что парень попросту перебрал, но на всякий случай служку послал в магистрат, а сам тем временем стал принимать исповедь. Ну и вот… Сами видите. Нашли ее там, где он указал — под мостом, придушенную и утопшую.

— Причина?

— Поругались они намедни, — пожал плечами горожанин. — У ней, говорят, на подхвате был еще один ухажер… Парень ее вроде как послал куда подальше, когда она отказалась порвать все отношения с его соперником, а потом решил помириться и попытаться убедить еще раз; назначил ей встречу — ночью, подальше от чужих глаз, чтоб пришла тайком от родителей и никто не видел. Сам перед встречей для смелости или, уж не знаю, с горя принял хорошенько, там они опять поцапались, слово за слово — и он ее сгоряча того…

— Сгоряча ли? — уточнил Курт с сомнением. — «Тайком от родителей», ночью… Зачем?

— Так другой ее ухажер по соседству живет, — сообщил второй активист от магистрата. — И к нему ее отец более благосклонен был… Я не думаю, что он это планировал, майстер инквизитор. Он сейчас сидит в магистратской тюрьме… хотя, скорее, дрыхнет — после такой-то попойки… Так вот, видел я его, и поверьте: парень сам в ужасе от того, что наворотил. Уже дважды попросился на виселицу прямо сейчас.

— Протрезвеет — перестанет проситься, — уверенно возразил Курт; бросив тоскливый взгляд на мертвую свидетельницу, он медленно приблизился к мужчине, что все так же молча стоял подле плачущей жены, и осторожно тронул его за локоть, привлекая внимание. — Твоя дочь?

На человека с Сигнумом тот взглянул рассеянно, надолго задержавшись взглядом на стальной бляхе Знака, словно ожидая увидеть на полированной поверхности какое-то откровение, и, наконец, медленно, тяжело кивнул.

— Соболезную, — как можно мягче произнес Курт и, выждав мгновение, продолжил: — Знаю, что сейчас тебе не до других людей, дел и расспросов, но то, что я хочу спросить, действительно важно. Сможешь собраться и ответить мне?

— Для кого важно? — тускло уточнил рыбак.