— Ушам своим не верю… — с бессильной злобой пробормотал Ван Ален, и Лукас покривился:

— Да брось ты! Ты же сам этим серебром потом платил за перековку своей драгоценной детки. И кормил ее — на те же монеты. А новые серебрёные болты взамен растерянных на той охоте под Хемницем — ты думаешь, откуда? Серебро, если ты еще не знаешь, из убитых оборотней и ведьм не сыплется, оно на их поиски и уничтожение только тратится.

— И сколько раз ты это проворачивал? — уточнил Курт. — Судя по перечисленным тратам, одним полоумным птенцом дело не обошлось.

— Не помню, — неохотно отозвался Лукас. — Достаточно для того, чтобы охотиться без проблем.

— И ни разу не задумался над тем, куда и к кому уходят найденные тобой малефики?

— А мне плевать, — повторил охотник твердо. — Это тебе начальство выдает жалованье, поблажки и Знак, за который можно получить то, что нельзя купить, а нам приходится вертеться, как сами можем. Мне давали деньги — и даже не за пойманного живого малефика, а просто за информацию о нем. С одной такой сделки мы жили неделями, вооружались и помогали тем из наших, кто еще не обзавелся приличным арсеналом; ты знаешь, сколько юнцов к нам повалило в последние годы? Приходят голые-босые, из всего оружия — только рвение, и питаться святым духом ни они, ни мы не умеем, знаешь ли; и что прикажешь делать? Грабить оружейные кузни, что ли?

— Уж лучше б грабили, — с чувством произнес Ван Ален. — Все лучше, чем сливать такие сведения неведомо кому. Только не говори, Лукас, что не понимаешь: то, что ты им приносил, ни на что доброе употреблено не будет! Ты же попросту работал на малефиков, которые искали и собирали своих!

— Я уничтожал малефиков, — возразил тот твердо. — Да, на пятерых уничтоженных приходился один освобожденный, но такой размен вполне неплох, а рано или поздно доберемся и до тех — или мы, или Инквизиция.

— А на что сменяем убитую при твоем соучастии женщину, ее служанку и двоих слуг? — мрачно уточнил Ван Ален. — А, Лукас? И кого еще ты убил за серебро, на которое мы с тобой подковывали лошадей, жрали в трактирах и вооружали новичков? Чьей еще кровью ты замарал меня, своих собратьев и наше дело?

— А лучше скажи, сколько из этих собратьев, кроме Вурма, занимались тем же самым, — негромко договорил Курт и, увидев, как потемнело лицо Лукаса, уточнил: — Ведь он такой был не один, верно?

— Подозреваю, что да. Так говорил Вурм. Кто именно — не знаю.

— Фукс, — произнес Курт, и Лукас потемнел лицом, а Ван Ален сипло вдохнул, будто горло ему сдавила виселичная петля. — Немолодой, лицо в оспинах и рубцах, костяшки на пальцах сбитые. С ним тебя Вурм не сводил?

— Этого не может быть, — бессильно выдавил Ван Ален. — Только не Фукс. Он же в охоте с пеленок, охотник в третьем поколении, из стольких юнцов матерых псов сделал!

— Ты многого не знаешь, Ян, — с внезапной усталостью проговорил Лукас, глядя на брата почти сострадающе, точно на неразумного больного ребенка. — Не все так просто, как кажется. Веками охотники существовали на грани — и к чему привела эта принципиальность? Новички гибли, толком не втянувшись в дело, старики держались на голом вдохновении, братство практически распалось и исчезло… Посмотри на своего приятеля-инквизитора — что ты думаешь, их методы лучше? Вот при нем ведьма: она бы должна гореть, а между тем ходит с ним за ручку и лезет в дело, и она такая не одна. Если это самое дело потребует — он ее из Конгрегации отпустит восвояси, просто если она пообещает и впредь быть полезной. Ему, если потребуется, дадут оружие, людей, деньги; а откуда они у его начальства, а? С подаяния и пожертвований? Я, быть может, и юрист-недоучка, но тут и не надо быть университетским выпускником, чтобы понять, что источники доходов Конгрегации от праведных так же далеки, как ты от целибата. Никто не наживается на этом, Ян, все идет в дело. В то самое дело, которое для тебя важнее всего! Не бывает в жизни так, чтобы все просто, всегда приходится выбирать между злом и меньшим злом.

— Ваши старшины продают информацию о малефиках, — медленно проговорил Курт, — скрывая это от своих же собратьев, убивая мешающих им свидетелей — и никто не положил в собственный карман ни единой монетки? Сам-то в это веришь?

— А мне плевать, — равнодушно отозвался Лукас. — Даже если и так. Все равно делу достается больше.

— За убийство Адельхайды тоже заплатили, или это было сделано по личному согласию? Подумай, что заключается в моем вопросе. Хорошо подумай. Подумай и скажи — этот Вурм, один из вас, так радеющий о вашем деле, убил двух женщин и мужчин просто и тривиально за деньги или потому, что ему передали приказ Каспара, который он выполнил по доброй воле, как единомышленник и соучастник?

— Я понятия не имею, что там за Каспар, — зло огрызнулся охотник. — Только слышал о нем от Яна, когда он рассказывал о тебе, вот и все. И Вурм о нем не упоминал. И если ты намекаешь на то, что малефики проникают в охотничье братство и разрушают его изнутри — не с теми связались. Мы используем их, а потом их же оружием и уничтожим. А вашему брату, вместо того, чтобы изображать из себя святую невинность, стоило бы уйти с дороги и не мешать делать дело тем, кто действительно на это способен.

— «Уничтожите их же оружием»? — повторил Курт неспешно. — Я так понимаю, дело зашло куда дальше, чем просто нажиться на освобождении тех, кого следовало уничтожить, а также на убийствах людей за деньги и по приказу их предводителей? Силой Вельзевула задумали изгонять бесов[92]?

— Что это значит? — тихо произнес Ван Ален, когда Лукас замялся, ответив не сразу, и Курт неспешно перечислил:

— Амулеты, заговоры, магические обряды; и я так полагаю — не только в пределах натуральной магии. Так?

— На себя посмотрите, — огрызнулся охотник. — С нами в этой комнате кто, не ведьма ли? В вашем особом отделении академии — не колдуны ли учатся?

— Нет, — ровно отозвался Курт, — и ты знаешь, что я прав. В свете этого задаю вопрос: что происходит в этом городе? Чьих это рук дело и какова цель?

— Ни малейшего представления.

— Ой ли?

— Мне обещали денег, — с расстановкой проговорил Лукас. — Мне обещали ввести меня в дело, дать больше информации и свести с нужными людьми; и не надо этого взгляда: все это было бы, если б не явился ты.

— Пусть так. Но что-то же тебе известно уже сейчас. Расскажи хотя бы то, что знаешь. Я не буду повторять всю ту банальщину, которую обычно говорю в подобных ситуациях; судя по твоей откровенности, ты и без того понимаешь, что со мной играть в молчанку смысла нет. Не сейчас — так через час или день я все равно услышу то, что мне нужно.

— Да уж, Ян просветил, — покривился охотник со смесью презрения и не слишком хорошо скрытой опаски. — И в героя я играть не намерен; только рассказывать мне нечего, все это тебе и без меня известно, как я погляжу… Да, год назад Фукс с парнями за хорошую плату подрядились зачистить Бамберг от всякой швали — по заказу Гайеров. И что?

— А заодно прибили пару горожан, — уточнил Курт, и Лукас пожал плечами:

— Это было случайностью. Покойный судья в ситуацию вошел, а канцлер все капал и капал на мозги, сам каялся и давил на Фукса. Спросишь, мы ли его убрали? Нет, хотя не стану отрицать, что собирались. Уж не знаю, пьян он был или еще что, но утоп он сам, никто его не трогал; хотя, должен признать, утоп как нельзя вовремя.

— Как Гайер вышел на вашу братию?

— Инквизитор свел. Тот самый, который работал с Вурмом; откуда он узнал про Фукса — не знаю. Этого мне не говорили, а мне что-то с расспросами лезть не особо хотелось.

— Дальше, — подстегнул Курт, когда охотник умолк, косясь на Ван Алена, похожего сейчас не то на мертвеца, не то и вовсе на неживую каменную статую на заброшенном кладбище. — Иоганн Юниус и его дочь; что было с ними?

— Скорей всего, тот самый инквизитор и склепал против него дело, когда выяснилось, что судья тоже решил удариться в покаяние; по крайней мере, если то, что говорит подружка судейской дочки, правда.