— Ты уверен? — снова спросил Ван Ален, когда, возвратившись к Всаднику, Курт прислонил лестницу к пилону, подперев нижний край одной из опрокинутых скамей.
— Должен справиться, — отозвался он, взвесив кувалду в руке и окинув лестницу придирчивым взглядом. — С ней не залезу; как поднимусь — подашь.
— Я не об этом. Ты уверен, что раздолбать в куски статую неведомого святого — это хорошая идея? Божье покровительство — это, конечно, штука хорошая, однако ты уверен, что твоя хваленая интуиция на сей раз тебя не подвела?
— Я Hexenhammer, — с сухой, неискренней усмешкой отозвался Курт, демонстративно качнув кувалдой. — Поверь мне, я знаю, что делаю.
— И для многих это были последние слова, что они слышали в жизни? — угрюмо поинтересовался Ван Ален и, вздохнув, отмахнулся. — Бог с тобой, Кувалда Ведьмина, хуже точно уже не станет… Или, может, лучше я?
— Лучше я, — возразил Курт уже серьезно. — Как знать, в самом деле… Если вдруг что — мне и отвечать.
— Сумасшедший… — тоскливо и едва слышно пробормотал священник, и Ван Ален зло шикнул:
— Кто бы мычал еще!
— Да замолчите вы все, — с внезапным ожесточением потребовала Нессель. — Мы, может, доживаем последние минуты жизни! Мир, весь мир вот-вот скатится в яму, а вы!..
— А он хочет это ускорить! — выкрикнул отец Людвиг панически.
— Тише, — оборвал Курт. — Все. И молитесь-ка лучше, чем препираться. Не помешает.
Вокруг воцарилась тишина, однако майстер инквизитор сомневался в том, что все трое последовали его совету; разве что Нессель в меру своих скромных познаний могла мысленно возносить какие-то молебствия, текста которых, как он подозревал, некоторым особенно ретивым его собратьям лучше и не слышать…
Стараясь не думать о шагающем по городу вестнике смерти, о том, сколько уже миновало времени и где он теперь может быть, Курт смерил взглядом невозмутимого каменного всадника и скептически поморщился. Если легенда, гласящая, что эта реликвия была принесена и тайно установлена Ангелами, имела в себе частицу правды, то служители небесные явно постарались сделать все, чтобы это выглядело как дело рук человеческих. Скульптура крепилась к пилону за одну из конских ног металлическим штырем, а кроме того, одной ноги всадника не существовало: часть конского бока по левую руку от него составляла с телом пилястры единое целое.
— Тут не справиться, — усомнился Ван Ален, приподнявшись на первую перекладину лестницы. — Целиком разрушить все равно не выйдет, разве что провозиться весь день.
— Думаю, достаточно разбить самого всадника… Не тратим время. Поехали.
Охотник лишь молча вздохнул и забрал у Курта веревку. Единственное, в чем был несомненный плюс — прочие архитектурные изыски собора облегчали хотя бы сам предстоящий процесс. К опоре, украшенной изваянием Всадника, примыкала ведущая наверх широкая каменная лестница, поднявшись на которую, Ван Ален без труда перебросил утяжеленный арбалетным болтом конец веревки через карниз ограды хора, которая соединяла этот пилон с соседним. Обвив опору петлей, Курт взобрался по лестнице, молясь о том, чтобы перекладины этого древнего монструма оказались такими же прочными, какими выглядели, и крепко, затягивая каждый узел от души, привязался к веревочной петле прямо за ремень.
Упершись одной ногой в изощренную консоль под конскими копытами, он отклонился назад, осторожно качнулся вправо-влево, проверяя прочность и удобство обвязки; ремень не врезался в тело, хотя и давил весьма ощутительно. Поданная охотником кувалда показалась почему-то вдвое тяжелей, чем прежде, а вся эта затея — дурной фантазией, грозящей закончиться неведомо чем, но точно чем-то скверным; сейчас все еще была возможность отказаться от этой мысли, передумать…
— Уверен? — с явной безнадежностью в голосе спросил Ван Ален.
— Совершенно, — отозвался он твердо и, изо всех сил размахнувшись, саданул кувалдой по каменному боку Всадника.
Из-под металлического бойка брызнула крупная острая сечка, отдача ударила по рукам до самой шеи, от прострела где-то в затылке потемнело в глазах; нога соскользнула с консоли, рукоятка вывернулась из ладоней, и кувалда тяжелым снарядом унеслась назад. Курта развернуло в воздухе, мотнув в сторону и ударив о камень опоры, и во рту появился неприятный сладковатый привкус крови. Нессель и священник испуганно вскрикнули, громко ругнулся Ван Ален, а где-то, судя по звуку, одна из опрокинутых скамей превратилась в дрова.
— Pardon, — пробормотал Курт, ощупывая лицо и пытаясь понять, на месте ли зубы и не расплющился ли о камень нос.
На крайне эмоциональный ответ Ван Алена, от которого в приличном обществе он решился бы повторить разве что предлоги, майстер инквизитор никак не отреагировал и упрекать его не стал: вряд ли на месте охотника он сам выразился бы иначе.
— Ну, — поудобнее перехватив вновь поданную ему кувалду, заметил Курт, — зато мы выяснили, что гром небесный меня поражать не намеревается… Отойдите-ка от греха. Я все ж не каменотес.
При втором ударе вместо того, чтобы ухватить рукоятку крепче, он попытался, напротив, расслабить пальцы, сжимая их только в момент удара и доворачивая кисти рук, как при рубке дров или ударе лезвием меча по крепкой кожаной броне. При каждом соприкосновении с камнем отдача все равно шла по всему телу, отзываясь в суставах и даже где-то в висках, а ремень давил на поясницу, и Курт мысленно отметил, что сегодня наверняка насчитает с пяток кровоподтеков. Если, разумеется, сегодня еще будет кому и на чём считать…
Песчаник крошился под ударами куда легче, чем он ожидал, разлетаясь крошкой и крупными, с палец, обломками; при очередном ударе широкая трещина пошла наискось, и на пол обрушились конская голова и часть правой ноги всадника, грохотом о каменный пол заглушив испуганно-жалобный вопль отца Людвига. Сам всадник отчего-то оставался на месте; то ли каменотес из майстера инквизитора и впрямь был никудышный, то ли в таком положении просто не удавалось приложить силу в нужную точку. Кувалда оттягивала руки, удары становились все реже, и начало казаться, что охотник оказался прав даже больше, чем предполагал, и здесь впрямь придется провести остаток дня…
— Да ну чтоб тебя! — в сердцах выдохнул Курт, размахнувшись от плеча и врезавшись кувалдой в неровную выбоину между покалеченным бедром каменного человека и конской спиной.
Под бойком хрястнуло, где-то в сводах собора отозвалось эхо, похожее на болезненный стон, и остатки венценосного всадника, перевернувшись в воздухе, рухнули на пол.
Курт на миг замер, подобравшись и на всякий случай прижавшись к опоре всем телом, ожидая неведомо чего — то ли и впрямь грома небесного, решившего, наконец, поразить святотатца, то ли разверзшихся врат Ада или Рая, то ли потусторонних полчищ — ангельских или демонских — ринувшихся в этот мир…
Но в соборе была тишина. Каменное тело, разлетевшееся на крупные куски, лежало у подножия пилона, вокруг него застыли в неподвижности охотник, ведьма и священник, и в совершенном безмолвии медленно оседали облачка каменной пыли.
— И… что теперь? — осторожно спросил Ван Ален.
— Да ничего, — уныло пробормотал отец Людвиг, глядя на обломки реликвии взглядом отца у постели умершего ребенка. — Вы серьезно? Чтобы спасти город и мир, вы решили осквернить святыню — и ждали, что это поможет?
Курт бросил кувалду на пол, и от удара тяжелого бойка о каменную плиту все вздрогнули, обратив взгляды к майстеру инквизитору и выжидающе наблюдая за тем, как он спускается вниз.
— Готтер, — позвал он, на слова святого отца никак не ответив. — Что-то изменилось?
— Кажется, да, — отозвалась она не сразу и, помявшись, добавила: — Мне кажется. Но я не знаю, что именно и почему, и не в Ангеле ли дело… Всадник еще здесь, если ты о нем. Еще жив и слышен.
— Так что теперь? — повторил охотник, вяло поведя рукой над обломками. — Статуя разрушена, ничего не происходит… Что дальше?
Курт медленно приблизился к разбросанным по полу обломкам, оглядывая их с тоскливым, мерзким чувством, которого не испытывал давно, очень давно, слишком давно — чувством фатальной, непростительной ошибки, которую уже не исправить. Отколотая голова Всадника лежала на боку, глядя мимо ног майстера инквизитора незрячими каменными глазами, будто здесь, в этом пустом разгромленном соборе, свершилась скорая и неправедная казнь…