— Не было, или вы не видели? — вкрадчиво уточнил Мельхиор и, вздохнув, кивнул на росток: — Вот ваше древо, майстер инквизитор. Одна из его ветвей — лишняя. Срежьте ее, и защитник явится, и все закончится.

— Какую именно?

— А это вы должны решить сами. Отсеките дурную ветвь. В огонь бросать не обязательно.

Курт замялся, опасаясь тронуться с места; казалось, стоит сделать шаг — и это застывшее время сорвется в галоп, и неведомо как данная ему передышка закончится, и Ангел смерти в два движения разнесет оставшийся город, а он так и останется тут, у осколков Всадника, ожидать, пока в осколки разобьется мир…

Он шагнул вперед неуверенно и опасливо, приблизился к ростку и, подумав, медленно опустился перед ним на корточки, упершись в пол коленом. На мгновение возникла мысль решить проблему просто — методом одного македонского царя, однако взгляд, брошенный на обломки статуи, мысль эту задушил в зародыше.

— И как я узнаю, какая ветка… неправильная? — спросил он отчего-то шепотом, не слишком надеясь на ответ, и вздрогнул, когда голос старика прозвучал чрезмерно громко:

— Вы ведь инквизитор? Один из лучших, славный своими прозрениями и недюжинной интуицией, так приложите их к делу и определите ересь.

— И что будет, если я сделаю неправильный выбор?

— Лучше вам не ошибаться, — коротко ответил Мельхиор.

— Это глупо, — пробормотал он, глядя на четыре отростка, которые и ветками-то было нельзя назвать даже с большой натяжкой. — По сути, сейчас все зависит от того, что сделает с каким-то деревом какой-то следователь, славный помимо прозрений дурной привычкой делать глупости. Не похоже на подход Господа Бога к решению проблем мироздания.

— Хочу напомнить вам, майстер инквизитор, что когда-то все проблемы мироздания зависели от того, что Господь позволил двум людям самим решить, как им быть с каким-то деревом… Нравится вам это или нет, но Создатель признает человечество достаточно взрослым для того, чтобы отвечать за последствия принятых им решений.

Курт болезненно поморщился, однако собственное мнение о степени взрослости рода людского и его способности отвечать за то, что творит, все же решил придержать; его мнение здесь самоочевидно никого не волновало, и на исход дела оно явно не влияло никак.

Он осторожно придвинулся ближе к ростку и наклонился, упершись ладонью в пол, всматриваясь в тонкий стебель и ярко-зеленые, словно умытые дождем, листья. Определить, что это за растение, каким деревом стал бы этот росток в будущем, никак не получалось — стоило лишь подумать, что листья определенно имеют очертания вязовых, как что-то неуловимо менялось, и можно было с уверенностью говорить, что это, несомненно, дуб. Однако уже через мгновение что-то менялось снова, и росток виделся маленькой осиной, а то и вовсе елью или чем-то совершенно незнакомым, нездешним, не виденным вообще ни разу за долгие тридцать с лишним лет жизни. Росток будто жил своей отдельной жизнью в своем отдельном маленьком мире; в том мире, посреди пустоты, в которой его не с чем было сравнить, он был и впрямь деревом — высоким, крепким, с массивным стволом, перед которым пилоны собора казались тростинками, готовыми обломиться от малейшего ветерка. Ствол тянулся ввысь, раскидывая широкие ветви далеко в стороны и к несуществующим небесам, и приходилось задирать голову до боли в шее, чтобы увидеть, как его макушка теряется в небесной тверди, уходя далеко за пределы видимости. Крона расходилась широким навесом, мощные толстые ветви делились на все более тонкие, словно широкая проезжая дорога — на бесчисленное множество дорог, дорожек и тропинок, и даже можно было увидеть столь же несметное число путников на этих дорогах; что-то или кто-то двигалось вверх и вниз, в стороны, вперед и назад, и если присмотреться — можно было уловить облик каждой из этих неисчислимых точек, разглядеть вид каждого существа, снующего туда и сюда по ветвям-дорогам, и можно было увидеть, что множество этих ветвей похожи на ночные дороги, по которым с немыслимой скоростью несутся не то повозки, не то люди, не то вовсе какие-то невиданные создания, едва не сталкиваясь друг с другом и лишь каким-то чудом не срываясь в пустоту. И пустота тоже вдруг показалась не такой уж пустой — изредка в ней словно метались небольшие светлячки, не вливаясь в общий поток, оставаясь над этим беспрестанным движением, над суетой и бегом, двигаясь не вдоль ветвей-дорог, а отрываясь от них и переносясь с одной на другую, вниз и вверх, теряясь в кроне…

Viditque in somnis scalam stantem super terram, et cacumen illius tangens caelum, angelos quoque Dei ascendentes et descendentes per eam[118]

Ангелы…

Ангел. Ангел смерти за стенами собора.

Собор.

Росток в трещине плиты…

Курт отшатнулся, зажмурившись, но продолжая видеть в темноте под веками бесконечное количество ветвей, раскинувшихся в бесконечной пустоте, как тогда, несколько дней назад, все еще видел внутренним взором изломанную линию молнии, когда уже закрыл глаза. В голове шумело, будто он все еще стоял там, под навесом ветвей, в которых гулял не видимый глазу, но ощутимый и слышимый неистовый ветер.

— Что это было? — с усилием выдавил он, подозревая, что внятного ответа снова не будет.

— Незабываемое зрелище, майстер инквизитор, верно? — тихо отозвался старик. — Неудивительно, что некоторые готовы были отдать один глаз, чтобы вторым это увидеть… А вы в некотором роде везунчик.

— Я не вижу, — оборвал его Курт, с трудом восстановив дыхание, отчего-то сбившееся, словно он только что бежал во весь дух. — Они все одинаковые, эти ветви. Все на одно лицо. Все разные — и одинаковые, нет сухих, нет порченых, нет сломанных… А тут, — докончил он, ткнув пальцем в сторону ростка перед собою, — их нет вообще. Я не знаю. Я не смогу. Это невозможно.

— Ай-яй, майстер инквизитор, — вздохнул Мельхиор с подчеркнутой укоризной. — Что бы сказал, услышав это, ваш приятель Альфред Хауэр?

— Назвал бы все это проклятой бесовщиной и, скорей всего, запустил бы в тебя топором, — огрызнулся он.

— Не исключено, — согласился старик спокойно. — Но при этом добавил бы, что человек может все, а кроме того, если этот человек что-то должен сделать — он это может. Вы — должны. Бросьте, майстер инквизитор, где ваша обыкновенная самонадеянность? Подтяните на помощь ее, коли уж ваша интуиция вам отказывает.

— Ты говорил, что дашь ответы на любой мой вопрос…

— Нет, — качнул головой Мельхиор. — На любой, но не на этот. Воспринимать это можете, как вам угодно — то ли я, истинный посланник Господа, не был поставлен о том в известность и не могу определить это сам, то ли часть вашего сознания, которой я, быть может, являюсь, паникует и потому отказывается над этим думать. Так или иначе — я не знаю, какая из ветвей должна быть отсечена. Решать придется вам.

— А если я откажусь это делать?

— Не откажетесь, — уверенно возразил старик. — Primo, сама мысль о том, что доверенная вам работа останется не сделанной, а долг не исполненным, не позволит вам так поступить. Secundo, у вас нет выхода. Разумеется, вы можете сидеть перед древом остаток вечности, ожидая то ли озарения, то ли очередного вмешательства свыше, но это совсем не в вашей натуре.

Курт раздраженно покривил губы, понимая, что возразить ему нечего, и медленно перевел дыхание, снова попытавшись всмотреться в то, что его неведомый гость упрямо называл древом и что, он был в этом уверен, минуту назад сам видел именно деревом — огромным, мощным, безмерным. У того исполина было бесчисленное количество ветвей, бесконечное переплетение дорог, а у ростка в трещине каменной плиты — лишь четыре убогих отростка… Как эти сотни, тысячи тропинок могли воплотиться в них? Что будет, если отломить один из них — там, в неведомом мире, древо лишится нескольких тысяч своих ветвей? А быть может, судьба или Господь Бог облегчили ему задачу, оставив на выбор лишь четыре будущих ветви? Или попросту это еще один закон этой непознаваемой природы, и их лишь четыре просто потому, что лишь они и имеют отношение к происходящему здесь и сейчас… Четыре отростка, четыре ветви. Мир людской, адские глубины, райские чертоги и беспредельное нигде Хаоса… Быть может, так? Есть ли вообще логика в том, что нелогично и больше похоже на дурную сказку, нежели на хоть какое-то подобие реальности?..

вернуться

118

И увидел во сне лестницу, стоящую на земле, и верх ее касается неба, и Ангелы Божии восходят и нисходят по ней (Быт.28:12).