— А что им может быть надо?

— А черт их знает, майстер инквизитор, — передернул плечами Вурцель. — Это мы без понятия. Да и не происходит тут ничего особенного: шабашей не замечено, привидения по городу бродить не начали, ведьмы младенцев не воруют так уж, чтоб кучами… Словом, так мы и не знаем, что это было.

— А вы знали, что Конгрегация уже присылала в Бамберг своего человека?

— Слышали, как же, — кивнул владелец. — Разок даже видели — подле дома покойного судьи ошивался. Серьезный такой… Пропал он, говорят.

— Кому-то из ваших он под руку, часом, попасться не мог? — помедлив, уточнил Курт осторожно, и один из сидящих поодаль фыркнул:

— Обижаете. Что ж у нас, совсем мозгов нету — инквизитора резать?

— Ну, я должен был спросить… А у дома судьи кто его видел и когда? Что он там делал? Входил внутрь или снаружи бродил, что-то осматривал или так, постоял и ушел?

— Да кто его знает, — пожал плечами Вурцель и переглянулся с одним из посетителей. — Кто его видел-то?

— Маус, — отозвался тот. — Говорил, что видел присланного инквизитора, что тот серьезный малый, и все думал, не связано ль это со слухами — ну, про призраков в доме. Мол, не их ли инквизитор изгонять будет.

— Этот Маус жив? — спросил Курт и, дождавшись кивка хозяина, уточнил: — И где его можно найти? Мне б ему пару вопросов кинуть про этого серьезного инквизитора…

— Кхм… Он у нас парень городской, приличный, серьезными вещами занимается, если вы понимаете, о чем я; сюда приходит так, изредка — с парнями вот посидеть, дела обсудить… Неподалеку от рынка его домишко. Только, майстер инквизитор, вот всем миром просим: не ходите вы к нему домой, а? Не палите нам парня. Оно, конечно, все понятно, только вот…

— Понимаю, — серьезно кивнул Курт, когда Вурцель замялся, подыскивая слова. — Ну, а сюда-то его вызвать можно? Скажем, следующим вечером я снова подойду; встречать меня не обязательно, дорогу я запомнил, скажите просто своим здесь, что я не по их душу, и меня не стоит в канаву спускать… Тут мы с ним и поговорим, вдали от ненужных глаз.

— Это можно, — с готовностью согласился хозяин. — Это всем хорошо будет.

— Хорошо, — подытожил Курт, поднимаясь, и Вурцель встал тоже. — И последнее. Если увидите, услышите, узнаете что-то странное — хоть что-то! — расскажите мне. Я поселился в «Ножке», и беспокоить меня можно в любой час, хоть посреди ночи. Меня интересует все, что не укладывается в обычные порядки и события; даже если кто-то спьяну увидит летящего по небу Сатану — расскажите. Если вдруг магистрат в полном составе поедет за город на пляски у костра, если Официум вдруг решит заняться торговлей яблоками, если в городе снова будет замечен один из тех странных парней — расскажите мне.

— Непременно, — кивнул Вурцель, — нам и самим все это не нравится, майстер инквизитор, если вы понимаете, о чем я… Вы правильно поймите, мы против вашего брата ничего не имеем. Оно, может, и хорошо, что Официум всякую нечисть вылавливать начал, ежели она и правда тут есть; и майстер обер-инквизитор — он мужик неплохой, зверств таких уж никогда не учинял, сколько мы его помним — при нем всегда было тихо и без скандалов… Жалко будет, если с ним что-то нечисто. Оно, понимаете ли, видно, когда человек за дело болеет, так вот майстер обер-инквизитор — он такой. Здоровье себе посадил на службе вон как; по чести вам сказать, нам тут и не по себе делается, как вообразим, что на его место поставят кого другого, если вы понимаете, о чем я…

— А что с ним? — остановившись уже на полпути к двери, уточнил Курт; хозяин кивнул куда-то в сторону, за окно пивнушки:

— Дак это… Помощник его каждую неделю почитай к аптекарю наведывается — за желудочными каплями, говорят. И еще какое-то зелье от давления кровяного, что ли… Пару месяцев назад, говорят, была гроза — так в Официум аптекаря даже вызвали: ходили слухи, что майстер обер-инквизитор лежал пластом и чуть Богу душу не отдал. Говорили, ему от молний поплохело… то ли с сердцем, то ли что-то такое…

— Вот как… — проронил Курт тихо и уточнил: — Аптека в Бамберге одна?

— Три. Но помощник его всегда бегает в одну, к Дитриху Штицлю: это аптекарь самый лучший, к нему половина города ходит… ну, у кого средства имеются; прочие-то двое попроще, оно и понятно, как они налечат… В Инзельштадте она стоит. Издалека видать: там на щите сверху вот такенная бутыль пририсована… эта их врачебная, знаете…

— Да, проходил мимо, видел, — кивнул Курт. — Спасибо, не знал… Смотрится-то старик бодрячком.

— Самолюбие, — вздохнул Вурцель с явной завистью. — И безопасность. Молодым только дай понять, что ослаб — и нету тебя.

— Думаешь, этот молодой инквизитор хочет свалить своего начальника? — неуверенно спросила Нессель. — Чтобы занять его место?

— Вряд ли.

В комнату трактира Курт возвратился уже затемно, но уснуть сразу не смог; ведьма тоже не спала, и сейчас оба сидели у стола, глядя на огонек светильника и тихо переговариваясь.

— Вряд ли, — повторил он, — а точнее — нет. Primo, даже если старика внезапно хватит удар, его места Ульмеру не видать — не хватит ни мозгов, ни упрямства, ни жесткости; словом, ничего из того, чем должен обладать инквизитор на руководящей должности. Да и просто инквизитор. Я вообще удивляюсь, как он угодил в следователи… И как бы ему ни казалось, что его не ценят — парень не может не понимать, что подобных должностей он не потянет. А secundo — он, похоже, за свое начальство искренне тревожится. Или, по меньшей мере, добросовестно исполняет «три g», не пытаясь ими пренебречь.

— Три кого? — непонимающе нахмурилась Нессель.

— Три g, — пояснил Курт с усмешкой. — Gehen, geben, gebracht[43]. Обычные обязанности всех низкоранговых служителей; негласные, но от того не менее неизбежные… Но сам факт тяжелой болезни обера вполне может иметь значение и что-то объяснять. Скажем, такая версия: тот самый аптекарь (насколько я понял — неплохой лекарь) сказал Нойердорфу, что состояние его здоровья подразумевает скорый отход к предкам — и старик решил перед смертью наловить побольше малефиков. От излишнего рвения его порою заносит, и под руку попадаются то обычные преступники, а то и вовсе невиновные. И когда прибывший inspector об этом узнал — Нойердорф от него избавился.

Нессель несколько мгновений сидела неподвижно, молча глядя на его задумчивое лицо, и, не дождавшись продолжения, осторожно спросила:

— Но?.. Я слышу, как ты это говоришь. Ты сам не слишком в это веришь.

— На сей раз ошибаешься, — вздохнул Курт, — верю. Слишком много видел, чтобы не допускать мысли о том, что обер-инквизитор может выкинуть нечто подобное… Просто пытаюсь прикинуть, как укладывается в эту версию все остальное. Епископ и магистрат, которые всем довольны, ни на что не жалуются и не пытаются противиться Нойердорфу, а то и споспешествуют его делам. Эти неведомые «серьезные люди», незнамо с чего решившие очистить улицы Бамберга от преступников; кто их пригласил, зачем, и связано ли это вообще с моим делом? Их услуги заказали «уважаемые люди этого города», сказал тот парень. Имелся в виду магистрат или, быть может, семейка Гайер, которая таким образом расширила понятие «благополучный квартал» и увеличила стоимость скупленной недвижимости?..

— И к чему ты склоняешься?

— Ни к чему, — передернул плечами Курт. — Мало информации; для начала надо поговорить с тем парнем, что видел Штаудта у дома судьи — быть может, это наведет меня на дельную мысль… Пока же у меня есть вопрос к тебе.

— Ко мне? — удивленно вскинула брови Нессель. — О чем?

— О Всаднике. Когда мы были в соборе, ты сказала «он живой». Не «будто живой», а «живой»; id est, как я понимаю, ты разумела вовсе не талант скульптора, а нечто иное? Что?

— Я не знаю, — не сразу отозвалась ведьма, рассеянно ковырнув гладкую поверхность столешницы. — Не знаю, как тебе объяснить… да и не знаю толком, что почувствовала.