Внутри ратуши царила тишина, первый этаж был совершенно безлюден, и можно было подумать, что все здание пусто и заброшено. Курт прошел на второй этаж, так и не повстречав никого — ни идущего из архива писаря, ни явившегося с докладом магистратского дознавателя, не слыша ни звука, кроме гулкого эха собственных шагов и шороха платья идущей следом ведьмы.

— Попрятались, — шепотом произнесла Нессель, когда он остановился, ища взглядом нужную дверь. — Как там, у епископа в крепости…

— Только тут боятся явно не меня, — недовольно отозвался Курт, зашагав к зале, где в прошлое свое посещение приюта законности беседовал с ратманами. — И совершенно напрасно, в чем я и намереваюсь их убедить.

Ведьма скосилась на него исподлобья не то с укоризной, не то настороженно, однако на сей раз промолчала, не став попрекать майстера инквизитора за недостаточную любовь к ближнему. Курт распахнул дверь сходу, не стуча, и прошел в залу, ни на миг не замявшись на пороге; Нессель вошла следом и, уже привычно отыскав взглядом свободный табурет у стены, прошла к нему и молча уселась под удивленно-напряженными взглядами присутствующих.

Присутствовали трое — уже знакомые Курту по прошлому посещению бюргермайстер Якоб Бём и ратманы Штефан Гертнер и Клаус Вальдфогель, каковой, помимо прочего, исполнял также и функции мирского дознавателя в Бамберге. Насколько смог оценить майстер инквизитор при общении с ним в доме убитого Мауса — исполнял неуклюже, но с величайшим рвением…

— Майстер Гессе?— поприветствовал Бём недовольно, и сквозь подчеркнутую холодность в голосе его все же пробилась тень настороженности. — А мы полагали, вы всецело поглощены рассмотрением дела о ведьме на мосту.

— Именно этим я и поглощен, — согласился Курт сухо, проигнорировав табурет, на который ему любезно указал бюргермайстер, и остановился напротив собравшихся, опершись о столешницу кулаками. — Можно сказать, меня давно ничто настолько всецело не поглощало, как упомянутое вами дело о преднамеренном убийстве на мосту.

— Боюсь, мы с вами подразумеваем нечто разное, говоря о произошедшем.

— Я заметил, — отозвался он, переведя взгляд с Бёма на сидящих подле него ратманов. — И хотел бы узнать, кто именно и по какой причине постановил, что арестованные за убийство Ульрики Фарбер должны остаться в руках Конгрегации?

— Позвольте, постановлено было не это, — возразил Вальдфогель, и его сослужители синхронно кивнули. — Мы заявили, что их вина не доказана по причине того, что неясна природа сил, каковыми воспользовалась эта… девушка. Если она и впрямь была ведьмой, тем паче виновной в смерти инквизитора, то горожане, пусть и несколько… поспешно и излишне рьяно, совершили справедливое возмездие, и тогда их надлежит отпустить по домам. Если же девушка была невиновна, то кара на головы тех, кто сумел уйти от ее или Господнего возмездия, должна пасть от руки Конгрегации, ведь они взяли на себя право действовать как инквизиторы, а это, сколь мне известно, карается. И согласитесь, майстер инквизитор, это не наше дело — расследовать подобное, этим должен заниматься Официум и майстер обер-инквизитор…

— Обер-инквизитор мертв, — коротко оборвал Курт.

— Как?.. — растерянно пробормотал бюргермайстер; он пожал плечами:

— Майстер Нойердорф был в возрасте и болен; последние события, как вы не могли не знать, выбили его из колеи, а больное сердце доделало остальное.

— Requiem aeternam dona ei, Domine[76], — пробормотал доселе молчавший Штефан Гертнер, суетливо перекрестившись. — Но как же теперь…

— Теперь, согласно всем предписаниям и правилам, обязанности и полномочия обер-инквизитора в этом городе временно принимаю я. — Курт помолчал, давая присутствующим в полной мере осознать последствия этой новости, и продолжил: — И как служитель, имеющий право во многих отношениях говорить от лица Конгрегации — заявляю: Ульрика Фарбер не была ведьмой. Она была доброй католичкой и благочестивой девицей, несправедливо обвиненной и убитой.

— С чего вы это взяли, майстер Гессе? — с вызовом усмехнулся Вальдфогель. — Определили на глаз?

— Кто-нибудь из вас знает, почему обвинили именно ее? — распрямившись, спросил Курт и, не услышав ответа, кивнул: — Разумеется, я так и знал; никому и в голову не пришло поинтересоваться хотя бы тем, что произошло, дабы определить, почему произошло и как… Она дочь прядильщицы и помогает матери с ее делом, в том числе — продает горожанам шерсть или вещицы, которые вяжет сама. Этим утром к ней зашла проверить свой заказ соседка, Ульрика вязала домашние башмачки для ее ребенка; поскольку младенец растет быстро, а о цене договаривались долго и начало работы затянулось, ребенка принесли на примерку, когда работа еще не была окончена. И когда почти готовый башмачок, закрепленный булавками, натягивали на ногу младенца, от пальцев Ульрики проскочила искра, которую почувствовала та самая соседка и видела присутствовавшая там же ее подруга. Именно поэтому она решила, что, primo, Ульрика решила отомстить ей за несговорчивость в цене и наслать несчастье на ее ребенка, а также, secundo, что и большую искру, то есть молнию, убившую Кристиана Хальса, также вызвала Ульрика.

— И?.. — осторожно уточнил Штефан Гертнер, когда Курт умолк, ожидая реакции.

— Шерсть, — коротко пояснил он, с немалым усилием удержав вот-вот готовое вырваться нелестное мнение об умственных способностях ратмана. — Она целыми днями возится с шерстью, а потом еще и вяжет из нее. С вами что же, никогда не бывало подобного? Ни у кого не искрила о пальцы булавка, вытащенная из шерстяного плаща? Это не малефиция, не чародейство, даже не фокус, а обычное натуральное явление.

— Положим, так, — скептически поджал губы бюргермайстер. — Но то, что случилось на мосту, вы ведь не назовете натуральным явлением, майстер Гессе?

— Разумеется, нет, майстер Бём, — подчеркнуто любезно согласился Курт. — То, что случилось на мосту, было заслуженной карой за убийство невинного.

— Да с чего вы взяли, что невинного? — уже не скрывая возмущения, выговорил Вальдфогель. — Даже если девица метала искры по какому-то там природному явлению, кто вам сказал, что она не была ведьмой?

— Можно сказать — она сама, — отозвался Курт, и ратман запнулся, глядя на него почти испуганно. — А точнее — она мне это доказала. Вам известно, где я находился в момент происшествия?

— Нет, я…

— В Регнитце. Прямо в реке. Я пытался вытащить ее из воды, когда увидел, что оборвалась веревка, и когда все началось — находился на расстоянии вытянутой руки от Ульрики Фарбер, в той самой кипящей воде. Взгляните, я похож на хорошо проваренного рака?

— Даже у ведьм бывает человеческое чувство, — неуверенно возразил магистратский дознаватель. — И быть может, ее сила как раз потому и защитила вас, что она оценила ваше стремление спасти ей жизнь…

— Видите это? — приподняв руку, оборвал Курт, продемонстрировав собравшимся короткие деревянные четки, висящие на запястье. — Думаю, вам доводилось слышать, что Молот Ведьм носит с собой реликвию святого, так вот это — она и есть. Я выронил ее, когда нырнул в воду. Сказать, кто поднял ее со дна, вынес к поверхности и возвратил мне?.. Эта девочка — не ведьма, — коротко подытожил он, так и не услышав в ответ ни слова. — Это говорю я, и с моим решением согласен Его Преосвященство епископ фон Киппенбергер. Желаете поспорить с нами обоими — милости прошу, я отпишусь начальству, мы соберем в Бамберге нарочитый consilium, и вы выступите в прениях по этому вопросу против меня, вашего епископа, а также богословов и священнослужителей Конгрегации. Согласны?

Вальдфогель переглянулся с бюргермайстером и собратом по службе и лишь неопределенно передернул плечами, буркнув нечто неразборчивое.

— Стало быть, не согласны, — подытожил Курт. — Стало быть, мои слова если и ставите под сомнение — возразить вам нечем и никаких доказательств обратного у вас нет. И как верно заметили вы сами, это наше дело — определять виновность или невиновность подозреваемых в ереси и колдовстве, и не суть важно, жив этот подозреваемый или скончался. В данном случае расследование было проведено мною, мною же было вынесено постановление о невиновности, и когда я оформлю его письменно, оное постановление заверит Его Преосвященство. Ergo мы имеем: убитую девочку, несколько погибших ее убийц и пару десятков соучастников, каковые и должны быть судимы по светскому закону светскими судьями. Id est — ратом.