– Мне, собственно, добавить нечего.

– Тогда заглянем в график.

Я все для него сделала. А он опять за свое. И, разумеется, дождался. Сергей и Борис хором завопили:

– Собачьего лая!

Измайлов остался невозмутим.

– Сначала мне казалось, что собаки не умолкают ни на минуту. Стены у нас звукопроницаемые. Изредка взбешенная Нора заглушала гавканье своих питомцев командами: «Молчать, заткнитесь», но толку от них не было. Постепенно таксы выработали режим: взрывались раз по десять в день, потом по пять-шесть. И наконец перешли на трехразовое буйство. И эти три раза точнехонько совпадают со временем завтрака, обеда и ужина.

Неюный натуралист закончил. Нам тоже не хотелось раскрывать рты. Кроме насмешек и недоуменных восклицаний, из них ничему не суждено было вырваться.

– Вопросы, выводы, пожелания есть? – обратился Измайлов к ребятам.

Пожелания были, но такие… Как команды Норы таксам, подслушанные Измайловым. В данном случае я не осуждала Сергея и Бориса за то, что они неискренним молчанием спасали свои шкуры.

– Полина, Нора ведет бухгалтерию в нескольких фирмах?

– Я в этом мало разбираюсь. По-моему, она в основном занимается отчетами, а числятся бухгалтерами и отсиживают часы в офисах другие люди.

– Я не о том. Я о ее контактах с коммерсантами.

– Она в рабочие подробности никогда не вдается.

– Похвально. Но что она думает о бизнесе вообще? О людях, в него втянутых?

Хитрый Измайлов заманивал меня в чащобу сплетен, из которой затруднительно вынести свое достоинство целым и невредимым. Я предпочитала открытые полянки личного мнения, особенно однозначного. Но с Норой было сложнее.

– Не торопите меня, Виктор Николаевич.

Я вновь назвала его по имени-отчеству. Конспирация. И насторожилась. Мне не составило труда обратиться к нему так. Хотя перешедшим на «ты» нелегко бывает снова выкать. «Ты» и «вы» – магические слова, обозначающие двух совершенно разных людей, пусть и в одном лице. Что из открытого в нем задало мне программу заднего хода? Уверенная властность? Энергия пресса? Измайлов, милый, на меня нельзя давить, во мне ничего нельзя разрушать, иначе это буду не я. Я же сама в себе что-то неустанно искореняю, учти. Однако милый Виктор или Виктор Николаевич? Я не могла даже малости себе объяснить. А это означало, что мог он. Но когда же он удосужится? Ему даровалась редчайшая возможность во взаимоотношениях с самостоятельной женщиной. Я готова была принять любое его откровение, как прогретая неведением земля впитывает дождь, а вовсе не как замороженная умудренностью почва укладывает поверх себя снег.

– Полина, ты не договорила: «Не торопите меня, пока я не высплюсь».

Нет, он – не снег. Он нечто, вообще с землей не соприкасающееся. Чего он от меня добивается? Характеристики Норы? Получит, справлюсь, это не наши с ним чувства характеризовать. Только пусть не мешает мне еще чуть-чуть. Когда я поранилась, он положил мне на плечи руки. Но ведь не просто положил, кинул, бросил, а сжал, будто отдавать не хотел. Допускаю, что недавно он не ревновал меня к Сергею, а выражал начальственное недовольство расколом, осуществленным мною в единой работоспособной команде. Только мои плечи допущений не ведают. На них как легло, так легло. Или я все это выдумала?

– Полина, подъем!

Выдумала, фантазерка чертова.

– Я считаю, ей не нужно стесняться таких уходов в себя. Значит, Полине есть куда податься, где побыть. А нам некуда и негде, мы в чужие души лазим.

Вот это не Измайлов, это Сережа Балков сказал. Угораздило же по уши втрескаться в полковника. Лейтенант меня хоть понимает. И, кажется, его пора спасать.

– Виктор Николаевич, не надо целиться в Сергея костылем. Я все вижу. Неужели человек, который, в отличие от вас с Борисом, меня не шпыняет, достоин быть покалеченным?

– Тебя пошпыняешь, – напрягся Измайлов.

– Сергей, у тебя девушка есть? – спросила я.

Вероятно, это было каким-то неслыханным нарушением неизвестных мне норм, потому что Балков быстро взглянул на полковника и потупился. Но все-таки гордо признал:

– Есть.

– Она везучая и счастливая.

– Завтра присылайте за мной машину к семи тридцати, – взвился Измайлов. – Я больше не намерен работать в домашних условиях.

– Вам завтра к хирургу, – высокомерно напомнила я. – И я не собираюсь впредь ваши домашние условия…

– Ссориться не надо, – еле слышно предостерег Сергей.

– По уставу не положено?

– Нет, просто потом сама реветь будешь.

– О чем вы перешептываетесь? Больше двух – говори вслух, – преподал нам хорошие манеры Юрьев.

– Это не мы, Боря, а наши души, – потравил его запредельщиной Балков.

– Точно души? – мрачно и как-то угрожающе вклинился Измайлов.

– Точно, Виктор Николаевич, – чистосердечно заверил Сергей.

– Тогда, может, продолжим? Мне еще не доводилось вести расследование в подобной говорильне.

То ли мне показалось, то ли Измайлов и в самом деле улыбнулся.

– Нора девушка прежде всего молодая, – перестала я тянуть время. – На мой взгляд, она немного перегибает с криминальной романтикой бизнеса. Правда, может статься, она богаче меня информирована, но вряд ли. Она без персоналий горазда порассуждать важно о разборках, крышах, стрелках, крестных отцах мафии в правительствах, как о неизбежной принадлежности огромных денег. Для нее бизнес – опасное и интересное приключение, в котором ей не дают по-настоящему поучаствовать. Доблестный труд бухгалтера явно тосклив и скучен, если приходится так себя взбадривать.

– Сергей, – окликнул Измайлов.

– Все работодатели Норы ходят по краю, но давно и привычно, – не заставил себя ждать Балков. – Фирмы мелкие, существующие год-два. Потом их ликвидируют и открывают новые на тот же срок. Куратор из налоговой отзывается об отчетах положительно, не догадываясь о том, что их делали совсем не те, кто расписался в строке «главный бухгалтер».

Вот это да, они и Нору проверили.

– И тебя, и Веру, чтобы не обидно было, – сказал Измайлов.

Я подскочила, суеверно уставилась на него, и в зеркалах моей души отразилось боязливое: «Чур меня».

– То из тебя слова не вытянешь, то ты начинаешь думать во весь голос.

– Я это вслух сказала?

Они засмеялись. Опять я опростоволосилась.

– Может, это из-за разбитой головы? – предположил Борис.

– Нет, со мной бывает, – опрометчиво бросила я.

– Я ее боюсь, – признался Юрьев.

– Я за нее боюсь, – предложил свой вариант стойкий Балков.

– А я все чаще за себя боюсь и не ручаюсь, – не отстал Измайлов.

– А я курить хочу, – заняла я очередь на высказывание.

– Потерпи, Полина. Нам всем сейчас нельзя курить. Кстати, Нора девушка умная, она дома не дымит, только на балконе. И вместо проветривания обеспечивает мне невесть что.

– Она, между прочим, совсем не курит, – обрадовалась я шансу пресечь всезнайство Измайлова. – И никому не разрешает. У ее рыженькой таксы хронический бронхит, так что навещающие Нору курильщики отрываются на лестнице.

– Тогда встали, ребята, и тихо-тихо пошли в мою спальню. Я на костылях бесшумно не ходок.

Мы недоуменно переглянулись, но покорно выстроились гуськом и крадучись двинулись по коридору. В спальне была открыта балконная дверь – излишняя лихость для холодного апреля. Пантомима «нюхаем воздух» была в качестве напутствия исполнена Измайловым мастерски. Однако чтобы различить слабый табачный запах, нам пришлось подойти к самой двери. После чего стало очевидно: на примыкающей к Измайловской лоджии Норы кто-то в эту минуту курил, жадно затягиваясь.

Мы вернулись в комнату и сообщили Измайлову о своих обонятельных впечатлениях.

– Надо полагать, нам повезло застукать неизвестного с первой попытки? – осведомился Юрьев.

– Полагайте. Теперь можете травиться, – милосердно позволил Измайлов и взял сигарету.

– Виктор Николаевич, а что вы планируете после перекура? – спросила я. – Будем пробовать на вкус, измерять на глаз и трогать руками?