– А при чем тут проломленные черепа? – поразилась я.

– Скажи, Полина, когда Муравьев отправился от тебя за прокладками, он ведь взял с собой чемоданчик?

– Да, я поэтому и испугалась, что он не вернется.

– А почему его не оказалось в твоей квартире, когда Сергей расспрашивал тебя и Веру? Балков же предупредил: «Дожидайтесь меня втроем».

– Потому что слесарь сначала протрезвел было, а потом его скотски развезло. И Верка ему велела уползти, пока он мне квартиру не изгадил и не уснул. Мы Сергею объяснили.

– Ты объяснила, частично обеспечив Муравьеву алиби. Сказала, что он с утра возился с твоими кранами, а о выходе за прокладками не упомянула.

– Мне и в голову не… Он на десять минут отлучился… Он Виктора убил, когда… Прокладки… Виктор Николаевич, изложите вы связно, как все случилось, – взвыла я.

– Последний вопрос, – не снизошел Измайлов. – Ты ему платила деньгами во второй раз? «Мне за бутылку и деньги сделал – не придерешься, а над старухой за „спасибо“ поиздевался». Вспоминай.

– Вот это память. Я учту на будущее, что кто-то может запомнить мой треп наизусть. Нет, я посулила ему вознаграждение в купюрах, но обстоятельства не позволили расплатиться.

– Это для тебя были обстоятельства. А для в стельку пьяного мужика нет. Он же подвиг совершил – безупречно починил тебе все. Неужели не было момента потребовать оговоренную сумму?

– Были, конечно. Он парень простой, суровый и агрессивный. А Верка поначалу ничего толком и не рассказывала, только голосила.

– Ну, так оно и было, – с облегчением произнес Измайлов.

Он откупорил шампанское, налил в мой фужер и показал Юрьеву на бутылку «Столичной»:

– Поддержим компанию,

Я выждала окончания розлива и упрямо спросила:

– Как оно было? Вы можете членораздельно изъясняться? Как было?

– Виктор Николаевич, а и правда, «сделайте красиво», будто в романе, потешьте Полю, – беззаветно поддержал меня Сергей.

И тут свершилось чудо. Борис Юрьев укоризненно взглянул на разбаловавшегося победителя и пробурчал:

– Хватит уж соседа-то изображать.

Я подумала, что Измайлов его пристрелит. Но он лишь горько констатировал:

– И ты, Брут…

Затем обозвал нас заговорщиками и выдал все-таки монолог.

Коля Муравьев быстро допился до горя. Ему давали пристанище в паре частных фирм, но скоро раскусывали и выбрасывали. В итоге он оказался слесарем-сантехником в домоуправлении. Кстати, его и оттуда собирались увольнять по требованию добропорядочных жильцов. Узнать в этом отощавшем, заросшем, пожелтевшем и неопрятном типе денди Колю Муравьева не смог ни Петр Коростылев, захаживавший к Верке, ни купившие по его рекомендации квартиры Слава Ивнев и Виктор Артемьев. Для них он, даже если они и видели его во дворе мельком, был неопохмеленным «вздыхающим и качающимся на ходу бычком». Но он-то их узнал. И решил, что начались галлюцинации.

Пока бывшие компаньоны не мозолили Муравьеву глаза, он редко расковыривал струпья на душевных болячках. А выяснив у вездесущей Анны Ивановны, что два коммерсанта купили жилье, уезжают и приезжают на служебной машине, бывают под хмельком, Коля потрудился вспомнить все.

Удивительно, но в этом неправедно ослабевшем теле очень окреп злой дух. «Трус, – говорил о нем Слава. – Мухи не обидит, значит, неизбежно обидит себя». Только, пообижав себя вдосталь, так, что дальше было уже некуда, Муравьев стал способен обижать других. Он не все потерял, он и приобрел кое-что в новом своем положении. Например, зависимые от его умения прекратить потоп или усмирить буйство канализации неудачники, слезно благодарившие избавителя, весьма способствовали сознанию того, что он не пропал, как предрекали ему Петр и Слава. Более того, он мог влиять на настроение и самочувствие людей согласием или отказом явиться на экстренный зов. Это позволяло ему держаться. Но вновь лощеные морды старинных приятелей испортили уравновесившиеся гирями водочных бутылок весы.

Все мы до тошноты одинаковые и до нервного срыва разные. Один уверяет, что он – сторож, другой – что ночной директор. Коля Муравьев, почувствовавший себя было хозяином каждой трубы, каждого крана и вентиля в нескольких огромных домах, снова очнулся спившимся младшим партнером ребят, выпрашивавших у него в институте лекции, а затем присвоивших доходы от его идеи. Тогда он и повадился маниакально набирать врезавшийся в память рабочий номер. А потом и домашние номера Славы и Виктора. Хотел убить? Нет, попугать, чтобы жизнь малиной не казалась. Надрываясь: «Вас убьют», Коля скорее имел в виду карательные функции сил небесных. Но однажды, при случае, присвоил эти функции себе, не перекрестившись.

В субботу он поднимался на пятый этаж, матеря мертвый лифт. Предстояло выгребать дерьмо из унитаза сумасшедшей мамаши неуправляемых близнецов, осточертевшей ему предложениями выпить липово-земляничного чая и закусить сырой овсянкой с изюмом и урюком.

Коростылев трезвонил в дверь Ивнева. Он обернулся на звук шагов, скользнул рассеянным трезвым взглядом по забулдыге слесарю и продолжил свое занятие. И вдруг ощущение всесильности овладело Муравьевым. Живой может гадить, ломать чью-то судьбу, выигрывать любые турниры. А труп? Все было так элементарно. И почему он Петра, Славу и Виктора еще пять лет назад не порешил? Владел бы безраздельно фирмой, бросил зелье безо всякого кодирования, нет, употреблял бы только самые дорогие сорта виски понемногу. Но ведь не поздно осуществить возмездие. Гаечный ключ в руке. Коля приблизился к Петру и ударил его по голове, будто в детстве кулаком по роже. Коростылев медленно повернулся к нему и недоуменно прошептал:

– Ты чего, мужик?

Потом врезался затылком в Веркину дверь, застонал и сполз на пол. По дверной обивке его преследовал кровавый подтек.

– Я тебе не мужик, а Муравьев Николай Алексеевич, – напутствовал его на тот свет убийца.

Он небрежно вытер гаечный ключ о спецовку, вынул из нагрудного кармана Петра бумажник и глухо сказал:

– Это мое по праву. За тобой последуют еще двое, чтобы не скучал. А я вернусь на свое законное место.

Виктора Артемьева Муравьев навестил по пути ко мне. Мой вызов он счел символичным. Вроде рок в лице ошалевшей от струи кипятка женщины подвел его к нужной двери. Виктор посмотрел в глазок, увидел слесаря и открыл.

– Батарея у вас течет, бабка снизу начальству писать замучилась.

– Так отключили уже отопление.

– Я только проверю, пять минут.

– Не больше, ко мне могут зайти. Впрочем, уже вряд ли.

Артемьев пустил его в комнату, Коля повозился возле батареи. Виктор дососал из узкого, перепачканного губной помадой фужера «Наполеон» и глубокомысленно уставился на картину с обнаженной натурой на стене.

– Я руки сполосну, – уведомил Муравьев.

Виктор не отреагировал. Коля обошел его сзади и ударил молотком. Этот рухнул со стула сразу и молча. Видно, спрашивать было нечего. Падаль. Принижали его так же, как и Колю, а он проглотил, однокомнатной под боком у братца удостоился. У Муравьева точно такая же квартира была. И зад Ивневу вылизывать, чтобы получить, не пришлось. Он сполоснул молоток. Бумажник без особых усилий обнаружил в куртке на вешалке и просиял:

– Минус двое.

Муравьев хотел захлопнуть дверь, оставив ключи внутри, но пожадничал. Его частенько звали взламывать замки, осиротевшие по забывчивости хозяев, или просили выточить дубликат. А у Виктора были такие интересные отмычки. Кроме того, не исключалось, что запоры у братьев были одинаковыми, и ключи могли пригодиться для проникновения в дом Славы. Убийства не опьяняли этого алкоголика, а словно проясняли ум. Он устранял внешние препятствия недрогнувшей рукой, и, казалось, внутренних не существует вовсе.

Ко мне Коля явился вовремя. В ходе слесарных манипуляций он обнаружил, что забыл прокладки. Муравьев не мог оставить у меня чемоданчик. Карманы его были оборваны или опасно дырявы, поэтому бумажник Виктора пришлось зарыть в инструменты. Он заодно собирался занести добычу домой. Но на лестничной площадке соблазн выпить подмял его под себя до удушья и скачкообразного учащения пульса. Бутылка коньяка приятным видением маячила совсем рядом. Он вновь вошел к Артемьеву, удостоверился, что тот мертв, достал чистую посуду, побрезговав моим фужером, расправился со спиртным, вымыл и вытер свой стакан. И тут его посетила озорная мысль. Зачем мотаться к себе, привлекая чье-то случайное внимание? Прокладки можно снять у Артемьева, ему-то они уже ни к чему. В чемодане у него был кусок резиновой трубки, нарезки из которой покойнику в краны сойдут. Коля ловко осуществил подмену и осчастливил меня итальянскими прокладками. Да уходя от Виктора, он побоялся хлопать дверью и лишь притворил ее, услышав какой-то шумок в подъезде.