– Ивнев, не тяните резину, оставьте своих Муравьева с секретуткой в покое, – велел Балков. – Или вы кого-то из них в убийцы прочите?

– Я уже любого готов прочить. Я домой не могу вернуться. Как представлю, что надо по подъезду идти, мурашки по коже.

– Да, подъезд, будь он неладен… Ивнев, что-нибудь посущественнее есть?

– Есть, – дрогнул голосом и, возможно, не только им, Слава. – Последние месяцев пять нам угрожали по телефону. Я поэтому и скрывался. Витьке тоже советовал, но он послал меня. Ему бы только по соседкам шастать. Мы ведь не в курсе были, что наш Петр кое-что у Веры позаимствовал. Когда после его смерти все открылось, Витек решил: Веркины дружки разобрались.

– Вот оно как, – протянул Измайлов, будто заявление Славы его обрадовало. – Давайте-ка поподробнее, Ивнев.

– Сначала мужик звонил в офис. Культурно просил меня, Петра или Виктора. Стоило секретарше передать трубку, как этот шизик хрипел, причем натужно, нарочно хрипел: «Скоро тебя убьют». И все. А буквально за неделю до смерти Петра он достал меня и Виктора дома.

– Коростылеву домой звонили?

– Нет, он бы не утаил.

– Вашей матери звонили?

– Нет, говорю же, только сюда, однажды и недавно.

– Кстати, Ивнев, а кто так ловко подобрал вам с братом квартиры именно в этом доме?

– Петр. Он, когда у Веры отирался, навел справки и мосты. И сразу предупредил, что гостем будет редким из-за брошенной бабы. Собственно, впервые за полгода и рискнул.

– Ладно, не будем отвлекаться. Кроме «Скоро тебя убьют», ничего не произносилось?

– Ни звука.

– Всем троим одно и то же?

– Да.

– Убью или убьют?

– Убьют.

– Как насчет конкурентов? Фирм по изготовлению дверей и решеток, подобных вашей, хоть пруд пруди. И пруд этот тихий. Зато магазинчики даром не даются.

– Какое там даром, вы же не дети. Все о'кей с магазином.

– Обиженные, на камни брошенные клиенты и партнеры имеются, Ивнев?

– Партнеров нет, мы люди честные, с репутацией. Как от Кольки избавились, так пять лет без проблем. А капризные клиенты вытягивают жилы и выматывают душу до победного. Пока не добьются за свои кутарки небывалого качества, не отвяжутся. Вроде всем угодили. Может, не сразу, но всем.

– Скажите, Ивнев, когда вы в первый раз услышали угрозу, что подумали?

– Псих, подумал. Мы с Петром и Витей уже перебирали и конкурентов, и партнеров, и заказчиков. Даже замужних баб. Одного знакомого рогоносец на железный забор, как простынку, вывесил. Месяц реанимации. Да личных врагов припоминали.

– И что с последним фактом?

– Никого, кто бы стал стучать по башке тяжелым предметом.

– Судя по всему, вы действительно должны быть третьим трупом, Ивнев, – окрылил Славу Сергей Балков. – Может, использовать вас в качестве наживки?

– Спятили? – взвизгнул Ивнев.

– Успокойтесь, – разрешил Измайлов со смешком. – Надо полагать, Нора не скроет от нас, когда вы пришли к ней в день убийства Коростылева и где были во время убийства Артемьева? И найдется кто-нибудь, сидевший с вами рядом в субботу с одиннадцати до трех?

– Разумеется.

– Тогда поведайте лучше, как Коростылев и Артемьев реагировали на звонки.

Петр не скрывал испуга за бравадой, подобно Виктору. Он был близок к помешательству. Как-то довел ребят до кондрашки, зашептав во время обеда в ресторане:

– Я просек, что происходит.

Они приготовились к чему-либо особенно мерзопакостному. Но Петру просто втемяшилось в голову, что это колдовство. Им внушат мысль о неизбежности ранней смерти, подавят волю к жизни и доведут до самоубийства. Или они от отчаяния заболеют раком. Или, издерганные, невнимательные, попадут в аварию. Это неведомая женщина ведьмачит, изводит, мучит. Коростылев запел заунывную старинную балладу о монастырской благодати, местах, незагаженных потому, что нас там нет, не было и не будет, о мизерности человеческих потребностей. Однако за прибылями Петр почему-то стал следить еще пристальнее, чем раньше.

– А кодирование на мозгах основательно отражается, – сказал тогда Славе Виктор.

Сам он, казалось, не слишком волновался. Доказывал: убивать их не за что. Приводил на истасканных поводках облезлые примеры: люди такое творят, и сходит им, живы. Говорил, что жестокий шутник вот-вот объявится и тогда получит в рыло от него, Виктора, персонально.

– Завистник какой-нибудь полоумный балуется. Сколько их сейчас, разорившихся неудачников.

Пожалуй, только когда позвонили домой, он выглядел жалковатым.

Ивнева поиспытывали на прочность еще немного, причем Юрьев почти не участвовал в экзекуции. Зато Сергей Балков приоткрылся мне с новой стороны. Он мог задавать один и тот же вопрос десятки раз, оставлять и вновь к нему возвращаться. Он словно поджаривал собеседника на медленном огне, размягчая полностью. Измайлов был другим. Он включал свой огонек на максимум, и блюдо его допросной кулинарии при крепкой корочке было сырым внутри. Создавалось впечатление, что именно этот, упорно не поддающийся тепловой обработке участок и интересует Измайлова больше всего. В общем, мне бы не хотелось оказаться объектом приложения их профессионализма. Куда приятней болтать с ними о любви, чем о ненависти.

Я зашевелилась перед самым финалом. Сейчас Славу заметут. А мне его нисколько не жалко. Наверное, потому, что он с наслаждением лил на меня помои.

– Значит, так, Ивнев, – веско сказал Измайлов, – попрячься у Норы ко взаимному удовольствию до моего отбоя, целее будешь.

Измайлов даровал отдых японскому записывающе-воспроизводящему устройству и снова пересел ко мне на диван.

– Поделишься впечатлениями, соседка?

– Нет, – зашипела я. – Перед тобой выгибался убийца, а ты его спровадил к Норе.

– Тем лучше, сам себя не пришьет.

– А Нору? Измайлов, если с ней произойдет нечто ужасное, это будет на твоей совести.

– Нора девушка загадочная. Но, Поленька, почему ты записала Ивнева в убийцы? На его месте любой и менее порочный давно бы для разминки уничтожил Нориных такс. А этот ничего, воздерживается.

– Ты ставишь на его невиновность? Вдруг ты все-таки ошибаешься, ясновидец, и он сбежит?

– Я не ошибаюсь. Но даже в этом случае не рискую. За ним присмотрят. Кстати, у него алиби на время обоих убийств.

– Да он что угодно организует. Вспомни, как он на кладбище совещался по кустам с какими-то типами. Он такую околесицу нес про анонимные звонки с угрозами.

– Это поддается проверке.

– Каким образом? Наверняка нанятый им звонить за стакан артист обходился без искрометных импровизаций.

– Нанятый артист – это замечательно, Поля. Боюсь только, что его не было. Давай подождем результатов труда Юрьева и Балкова. А ты пока расслабься и перестань меня ругать. Вина хочешь?

– Хочу. Знаешь, когда долго говорят про алкоголиков и алкоголь, почему-то начинает тянуть к рюмке.

– Никто бы не признался. А что начинает?

– Тянуть.

– Настаиваешь?

– Настаиваю.

– Тогда доставай «Ркацители».

Вино Измайлов выбрал терпкое, настоящее грузинское. Наверное, какой-то дружеский привет от юности. Но мне было зябко. И тоскливо.

– Ты не простудилась? – спросил он.

– Нет. Вспомнила ту пару из анонимного кабинета. Чем у них кончилось?

– Вспомнила? Погрустила? И снова забудь.

– Погрей меня еще немножко, Измайлов, не возись.

– Куда уж мне в гипсе…

– Полковник Измайлов!

– Погрею, всего лишь погрею, сколько разрешишь.