— Держите… про всякий случай.

Седов, откинувшись на спину в своём неглубоком укрытии, слабо улыбнулся, взял нож.

— Возьми ружьё, Григорий, бесполезное оно тут теперь, — тихо произнёс он.

— Я скоро! — кивнул Линник.

Захватив ружьё, он исчез во тьме.

Голова Седова в ушанке, завязанной под подбородком, слегка возвышалась над сугробами. Ещё различимы были бесновавшиеся у продушины собаки, хотя подступившая темнота всё быстрее затушёвывала окружающее своей чёрной кистью.

Седов лежал, слыша один только надрывный, надоевший лай. Он подумал о том, что если медведю вздумается вдруг пойти в наступление и, раскидав собак, он захочет познакомиться с лежащим неподалёку человеком, то нож не спасёт, ибо нет в руках и сил уже.

Внезапно лай перекинулся в сторону. Седов успел заметить преследуемого псами медведя, огромными скачками удиравшего во льды в южном направлении.

Долго ещё прислушивался Георгий Яковлевич к затихавшему лаю. Наконец он умолк. То ли медведь добрался до открытой воды и ушёл, то ли слишком далеко угнали его собаки, то ли бросили мишку псы, решив вернуться к палатке.

Больно гудели ноги, кололо в груди, шершавело в гортани.

Прояснело. Проклюнулись на чёрном высоком небе холодные звёзды. Седов повернул голову, разглядывая цветистые созвездия. Вот она, Кассиопея, ясно видны пять её ярких звёзд, составляющих приметное английское «дабл-ю». А вон ковши Малой и Большой Медведиц. Полярная звезда прямо над головой, и кажется, что она в зените. Увы, в самом зените она увидится лишь на полюсе. Восемь градусов ещё Полярной до зенита. Восемь градусов по меридиану до полюса, четыреста восемьдесят морских миль, восемьсот восемьдесят девять километров!

Седов с безотрадной грустью глядел на звёзды, слушал прозрачную, строгую тишину.

Тело стало зябнуть. Седов пробовал пошевелиться, но тело не желало слушаться. Прикрыв обессиленно веки, он продолжал беспомощно лежать, ощущая, как забирается постепенно озяблость под одежды, жгуще расползаясь по коже.

Где же Линник? Сразу ли нашёл палатку или, быть может, блуждает ещё где-то во тьме — до стоянки ведь версты две! Да и собак поймать надо, запрячь их, сюда добраться.

«А как же он найдёт меня теперь во тьме? — обеспокоенно подумалось Седову. — А вдруг он не пожелает искать? Чего проще? Пойдёт намеренно в сторону, пробродит часа три, вернётся — не нашёл, мол. Пойдут вместе с Пустошным — опять не туда, начнут стрелять, кричать там, где меня нет. А днём, когда станет светло, найдут… замёрзшего, бездыханного. И враз всё разрешится. И смогут они вернуться на «Фоку», подальше от этих гибельных мест, к теплу, к чему-то более надёжному, нежели замёрзшая вода под ногами… — Седов содрогнулся. — Нет_? нет, не может быть! Как смею я даже в мыслях допускать такое и столь низко думать о своих верных спутниках!»

Едва ощущая оцепеневающее тело, Георгий Яковлевич затихает успокоенно, и в мыслях его начинают мелькать, словно в иллюзионе, видения, сменяя одно другое.

…Солнечный июньский день. Великолепие Исаакиев-ского собора. Только что обвенчанный с Верой, торжественный, ведёт он молодую жену под руку по каменным ступеням к экипажу в сопровождении нарядных, улыбающихся людей. Вот экипаж трогается, и он со счастливой улыбкой протягивает Вере роскошную алую розу. Вера принимает цветок, улыбается и тихо спрашивает:

«Скажи, Георгий, почему ты всякий раз даришь мне только по одному цветку?»

«Изволь, поясню, — нежно берёт её руку в белой перчатке Седов. — Итак, знай же: всегда один цветок оттого, что ты у меня одна. И ещё я хотел бы, чтоб и я у тебя был всегда один».

Вера благодарно улыбается.

…Адмиралтейство. Заседание представительной комиссии по проекту полюсного похода штабс-капитана Седова. Колюче разглядывает Седова, стоящего в торце длинного стола, накрытого зелёным сукном, капитан второго ранга Колчак со своего места. Приложил согнутую ладошку к уху глуховатый профессор Бунге. Осторожно, чтобы не шелестеть страницами, листает какой-то журнал вислоусый Брейтфус, бывший начальник Мурманской научнопромысловой экспедиции на «Андрее Первозванном». Много других лиц за длинным столом — и знакомых, и неизвестных.

«Какие у вас гарантии, господин штабс-капитан, того, что вы доберётесь до полюса? Где ручательства, что не выйдет для флота и для России конфуза в случае неудачного, непродуманного похода?» — строго вопрошает Колчак.

«Ручательство? — удивлённо переспрашивает Седов, стоя перед комиссией, словно на суде. — Моя жизнь. — Она — единственное, что может гарантировать серьёзность моих намерений. Я не вернусь, не достигнув полюса. Имя моё не станет позором для родины».

…Фойе офицерского собрания.

«Слыхали, господа, штабс-капитан Седов собирается покорить Северный полюс, не меньше?»

«Этот-то мужик, выскочка? А не хватит ли с нас, господа, одного Ломоносова?»

…Кабинет редактора «Нового времени». Холёный сноб Суворин:

«Мы все в восхищении, господин капитан. Ваша идея великолепна. А мы поможем вам. Печально, конечно, что в Государственной думе законопроект о финансировании экспедиции отклонён. Но не унывайте. Мы решили взять дело снаряжения экспедиции в свои руки. А ведь за нами весьма влиятельные люди, в том числе и из членов правительства, между нами. Мы подымем кампанию по сбору средств на уровень всероссийского дела. Кстати, государь высочайше утвердил разрешение на всероссийскую подписку и сам милостиво выделил на наше с вами дело, то есть на экспедицию, десять тысяч рублей. Он помнит вас по вашей блистательной Колымской экспедиции. Сердечно поздравляю вас, дорогой капитан».

«Благодарю покорно. Я рад. Я очень рад. Но не откажите в любезности объяснить мне, несведущему в подобных делах, какова же выгода, вернее, простите, каков смысл браться за это трудное, дорогостоящее дело газете?»

Суворин глядит в окно на петербургские крыши, несколько секунд раздумывает.

«Что ж, не буду скрывать. Мы, то есть моя газета, и впрямь рассчитываем на некоторую прямую выгоду. Посмотрите последние апрельские газеты. О чём все трубят? Ленский расстрел… Гибель «Титаника»… Волнующе и прискорбно, разумеется. Но прессе необходима и живая струя, жизнеутверждающая, что ли, захватывающая информация, рассчитанная на продолжительный интерес, на сенсацию, будоражащая публику и вызывающая в ней, если хотите, патриотические чувства. Ваша экспедиция, объявление о ней, подготовка её, отправление, ход её и, наконец, триумфальный финал — всё это и явится, по нашему замыслу, оживляющей струёй для газеты, даст увеличение тиражей, а с ними — дохода, ибо исключительное право печатать материалы о подготовке, ходе и результатах экспедиции мы собираемся оставить за собой.

Надеюсь, вы не станете возражать против этого, дорогой наш капитан?»

…Кабинет генерал-лейтенанта Вилькицкого, начальника Главного гидрографического управления.

«Со своей стороны я сочувствую вашей идее, — раздумывающе говорит Вилькицкий стоящему перед ним штабс-капитану Седову, — и понимаю, что скромному офицеру весьма нелегко начинать подобное дело самостоятельно. Министру нашему морскому я докладывал о вас и, кажется, добился его благосклонности к вашей идее. Но выводы нашей комиссии о недостаточной продуманности плана полюсной экспедиции, увы, закрыли доступ к правительственному финансированию. — Генерал не без участия глядит на подавленного штабс-капитана. — Однако у вас не всё, я вижу, потеряно, и, кажется, нашлись еилы, что решили поддержать вас. Дай-то бог. Что касается нашего управления, то мы со своей стороны можем лишь предоставить вам согласно вашей просьбе отпуск с содержанием на время экспедиции, кою вы рассчитываете завершить в один год. Ну и, разумеется, выделим вам кое-что из навигационных и геодезических инструментов в надежде, что труды экспедиции окажутся плодотворными и могут стать весьма полезными для нашего гидрографического дела».

…Невский проспект. Масса людей, извозчики, яркие афиши. Электротеатр «Мулен-Руж», гвоздь сезона «Хохот смерти», потрясающая драма. Цирк «Интернациональ», грандиозная программа, открытие международного чемпионата по французской борьбе…