Хас передёрнул плечами, и, переместившись в ноги к Брутусу, устроился там, начиная стягивать с него сапоги.

— Пока, Доминик, в перспективе у нас один очень больной боец и полуживой командир, — раздражённо проговорил он. — Минимум полгода мир ещё будет лихорадить, и никого, кроме Бехмана, сюда уже не проведёшь. Север потерян. Надо думать о том, как в этих условиях крутиться, а не о Пикоре, который фиг знает где и когда!

— Ну, ловушки я всяко расставил, — миролюбиво хмыкнул Доминик, возвращаясь на подоконник. — А с этим справимся как-нибудь. Где наша не пропадала!

Он проследил взглядом за вдруг бухнувшимся на колени Мэтво, начавшим ожесточённо молиться — кажется, те боевые коктейли, которыми его для лаборатории снабдила Селена, прекратили своё действие и к веру вернулось его стандартное религиозное помрачение. Забавно, как вся гэшээровская верхушка проглядела эту его особенность — зато с лёгкостью выставила за дверь уже готового перейти к ним навсегда Эриха, стоило только Мэтво состряпать на него кляузу! Ему лучше не заступать дорогу — снесёт одним движением, неважно, под коктейлем или нет. Но, если активно поддерживать эту его глупую веру в Брутуса — реинкарнацию Ионы, будет твой с потрохами! У каждого есть своё слабое место. Ёзге вот в своё время запросто купилась на заверения в её исключительности — ну как же, сам младший Шштерн обратил внимание на эту ничем не выделяющуюся студентку! Осталось поймать на нужный крючок Бехмана — и о ближайшем будущем можно в принципе не беспокоиться.

Прислонившись головой к стеклу, Доминик стал смотреть на полутёмную улицу, едва освещаемую тремя с половиной фонарями, и прикидывать их дальнейшие действия. В этих трущобах — самый дальний северный уголок Канари — их вряд ли кто-то найдёт. Как только утихнет шумиха вокруг падения «Атра фламмы», нужно будет выйти на какого-нибудь сбежавшего бывшего эмдэшника и начинать по чуть-чуть плести новую сеть. Больше они никому не подчиняются, и потребуется много времени и сил, чтобы организовать что-то способное противостоять слиянию.

Зато и предать никто не сможет.

Вечер только-только разгорался. Небо на западе было ярко-оранжевым, с алыми всплесками, облака — лёгкая серебристая дымка у самого горизонта, исчезающий конвой уже зашедшего солнца. Для февраля погода стояла непривычно прохладная, понемногу поднимались ветра, недели через две обещающие пригнать проливные дожди, но никакие капризы климата не мешали проходить час назад начавшемуся празднику.

Аспитис, уже успевший вместе с коллегами выступить перед собравшимися на торжество гостями, сейчас с Анжелой под руку медленно бродил меж расставленных столиков, раскланиваясь со всеми, кто попадался на пути. 2 февраля 466 года — именно сегодня была сломана первая перегородка между бывшими генштабовскими и эмдэшными галереями, объявлено об отставке как президента ГШР, так и президента МД и о вступлении в должность президентов окончательно оформившейся одной общей организации. Вплоть до этого самого дня ей не могли придумать достойного названия, но оно нашлось само собой — как и место для праздника. Званый ужин для всех приближённых к верхушке власти, элитных агентов, а также представителей от Пикора и Севера устроили прямо на том самом мосту через один из притоков Тангары, главной реки Канари, под которым глубоко внизу находилась одна из общих стен галерей обеих канувших в Лету организаций. У моста, правда, названия не было, и на всех картах города он обозначался как Безымянный — с этим была связана забавная история, как раз, кстати, и разрешившая все споры по поводу наименования уже правительственной организации. Как гласили хроники, когда-то этот мост возводился совместно двумя друзьями-архитекторами, Филиппиновым и Елисеевым, каждый из которых в свою честь назвал один соседний мост из двух — Филиппинский и Елисейский соответственно, — однако по поводу общего они так и не сумели договориться, разругавшись на всё оставшуюся жизнь, и он остался безымянным. Подобную несправедливость нужно было обязательно исправить, и так родился ФЕС — Филиппинско-Елисейское слияние. Что ж, ничем не хуже ГШР, МД и уж, конечно, «Атра фламмы» с «Арканом».

Все официальные выступления — в том числе первое заявление новоиспечённого президента Слияния Рэкса Страхова (жаль, Квазар не видел, растрогался бы до слёз) — были проведены ещё днём, а сейчас нужно было лишь принимать поздравления. Аспитис знакомил Анжелу со всеми подряд — он заранее прочитал весь список гостей, чтобы точно знать, на кого может наткнуться во время своего променада. Особенно его радовало то, что среди затесавшихся в избранные круги элитных агентов были и те, кто в своё время остался с Марком вместо того, чтобы уйти в ГШР с Аспитисом, но после его самоубийства последовательно присягнул сначала Яре, а потом и Рэксу с Аспитисом — по второму кругу. Цезарь тогда, во время их побега, намекнул ему верно: чтобы вступить вслед за своим лидером в новую эпоху — объединения, как сказала Яра, — им всего-то нужно было услышать от него, что он искренне раскаивается в совершённой пятнадцать лет назад ошибке. Он сам сделал их такими — чем-то между генштабовцами и эмдэшниками, сам попрал веками выкованные правила, избавился от больных на голову фанатиков, оставив по большей части лишь адекватных, думающих людей — им уже было бесполезно приказывать. Только просить. Пусть некоторые разбежались по материку, как только Яра у себя объявила о смерти Марка, преобладающее их количество вернулось к Аспитису. А беглецов ещё разыщут, никуда не денутся.

Оказавшись у парапета моста, украшенного ярко горящими разноцветными фонариками, Аспитис и Анжела столкнулись с Цезарем и его женой Марией, ошеломляющей красоты терой, тесно прижимающейся к мужу, и пришлось на некоторое время остановиться. Прихватив себе и Анжеле по бокалу вина, Аспитис облокотился на парапет и улыбнулся Цезарю:

— Десмонд среди молодёжи?

— Утащил сестру со всеми знакомиться, — кивнул терас, медленно отпивая из своего бокала. — Она всегда активно отпинывалась от вовлечения в политику, но кто устоит против бала? Привела парня какого-то: мама, папа, знакомьтесь, блин. Знала, что среди кучи народа мы скандал закатывать не будем.

— Что, такой страшный? — рассмеялся Аспитис. Анжела и Мария уже о чём-то шептались, и, можно сказать, с Цезарем выходил сугубо мужской разговор.

— Да нет, нормальный, не в этом дело, — Цезарь сморщил нос. — Они, оказывается, уже полгода вместе, а я узнаю об этом только сейчас! И Мария, к слову, тоже.

— Устроишь им теперь весёлую жизнь? По своему опыту могу сказать, что против тебя лучше даже носа не высовывать.

— Да ладно, чего уж там. Двадцать пять лет — поздно читать мораль. Я тут, кстати, что вспомнил, Аспитис. Эмблему-то для ФЕСа ещё не придумали? У меня есть одна идея.

— Ну?

— Давным-давно, когда я лежал в больнице после выкрутасов моего отца, мне приснился странный сон. Этакое движение между колоннами — от чёрной к белой, от белой к чёрной. А потом — мост. Серый, с одной стороны одни колонны, с другой другие. Как будто пророческий, а? — Цезарь неопределённо хмыкнул и чуть оттянул воротник белоснежной сорочки — он явно чувствовал себя неуютно в парадной одежде. — Это у меня слом сознания тогда был, Бертель знает. Но как тебе такая эмблема? Чёрная колонна, подвесной мост, белая колонна?

— А по канату — буквы. Да, неплохо, я предложу Рэксу, — кивнул Аспитис, зримо представляя эту эмблему. — Ха, ты мог тогда помыслить, что он станет твоим начальником, а, Цезарь?

— У меня один начальник, и это — ты, — твёрдо сказал терас, осушая бокал и отставляя его на парапет. Женщины, помахав им, куда-то отошли, и Цезарь, скользя взглядом по шевелящейся морем толпе, негромко спросил: — Ты всё-таки планируешь распускать свою гвардию?

— Ну, не сразу, конечно, — пожал плечами Аспитис. — Но, сам понимаешь, рано или поздно я всё равно уйду в науку. Как здесь всё схлынет, пост полностью отойдёт Рэксу, бороться будет не с кем и неизвестно, чем у нас будут элитные агенты заниматься. Даже если объявятся какие-то очередные террористы, понятие конкретно моей гвардии так или иначе теряет смысл. Я буду управлять разве что лабораторией. А там как пойдёт.