А вот к дверям, что вели направо и налево из гостиной-столовой, подошла, мягко ступая китайскими кедами, даже приложила жесткое, покрытое короткими черными волосками ухо, прислушалась.

Тихо…

Правда, за одной, по описанию – спальни, слышалось легкое старушечье похрапывание. Это для кого другого храп не имеет своей характеристики. Она сразу определила – храпела старушенция. Так и должно быть. По данным, полученным от наводчицы, вдова советского босса жила одна. Время от времени её навещали дочь, внуки, подруги. Но редко. У всех своя жизнь. А бабка пока ещё сама ползала. Могла себя обслужить. Так что, – одна. Спит… Пусть пока спит.

Сигма пересекла комнату и уверенно потянула на себя дверь в кабинет.

Сначала смела в черную спортивную сумку то, что стояло на большом, крытом зеленым сукном письменном столе. Серебряный письменный прибор немецкой работы из 12 предметов и дополнительно настольную серебряную зажигалку, нож для разрезания бумаги – явно из другого ансамбля, в наборе тоже был нож, но попроще, а у этого ручка в виде богини Дианы, охотящейся на кабанов.

Со стены сняла висевшие в специальных гнездах два дуэльных пистолета с ручками, покрытыми изящной резьбой, и большой охотничий нож в ножнах, покрытых золотыми пластинами с батальными сценами.

Самое сложное было впереди.

Сейф.

Уж каких только сейфов она ни навидалась за свою жизнь.

Этот был самый простой. Может, скуповат был покойный партийный бонза и завез сюда прямо с инвентарным номером служебный, массивный сейф с работы, а может временно поставил, резко выйдя на пенсию, в надежде завести новый, скрытый, более надежный, но не успел, помер раньше намеченного срока. Кто его знает теперь, спросить не у кого.

Но факт остается фактом. В роскошном кабинете, набитом дорогой антикварной мебелью, с изящными серебряными вещицами, составной частью его знаменитой по Москве коллекции серебра, стоял сейф-мастодонт, покрытый холодной служебной зеленой краской. «Ну, точно, – подумала Сигма, привычно-профессионально поглаживая его неприступный холодный бок, – старик не успел, а бабке и вовсе не до смены сейфов. Ну, да так-то и лучше.»

Наводчица во время уборки элементарно сняла слепок, так что в руках Сигмы блеснули два ключа – от верхнего отделения сейфа и от нижнего.

И все же боязно было Сигме. А ну как секрет какой есть у сейфа? Не может же быть, чтобы коллекция старинного серебра стоимостью в сотни тысяч долларов, и вот так просто. Смела со стола, со стены, сейчас сейф откроет, – бери, не хочу. И в койку. В смысле, домой.

Она чуть волнуясь повернула ключ в замочной скважине верхнего отделения сейфа.

Ничто не зазвенело, не запищало, не завыло. Не было в сейфе секретки.

…На верхней полке сейфа были изделия из серебра, но рангом, повыше, чем то, что стояло на столе и висело на стене.

Первой она осторожно взяла хрустальную коробочку с серебряной крышкой. Гравировка не оставляла места для сомнений: 1818 год. Одна из первых созданных ювелирами коробочек для дамских шпилек. Хотя шпильки практически хранились в подушечках, такие коробочки для шпилек стали в начале XIX века одной из самых модных вещиц в будуарах европейских прелестниц.

Но Сигма ничего этого не знала и знать не хотела. Она всегда немного презирала дамочек, уделявших своей внешности слишком большое внимание.

Ее внимание на минуту привлекла странная вещица из серебра с черной блестящей ручкой. Ручка была эбеновой, но слово это Сигме ничего бы не сказало, даже если бы она услышала его из уст человека которому доверяла. Изящная интарсия из серебра по эбену не могла бы не вызвать восхищения даже у человека с черствым сердцем. Надо ли говорить, что и эта вещица оставила Сигму равнодушной.

Вскоре в сумку последовали серебряные щипчики для сахара причудливой формы, буквально увитые виноградными листьями, серебряная щетка для волос выполненная в стиле «Арт Нуво» и крохотный серебряный кофейник фирмы «Сэмюэль Кирк и сын» из Балтимора, о чем свидетельствовала фабричная гравировка на донышке с указанием года изготовления – 1815-ый. Что же касается стиля «Арт Нуво», то Сигма, естественно, никогда про него не слыхала. Как и обладатель коллекции, бывший партийный коллекционер. 0н собирал вещицы, которые ему нравились, которые ему приносились в дар в виде скрытой взятки, или которые доставала приятная дама Анна Пудовая, или которые покупала в комиссионках его жена Вера Тимофеевна. Вот почему никто из перечисленных граждан, как живых, так и мертвых, не знал, что для стиля «Арт Нуво» характерно использование мотивов цветов и растений, непременное повторение мотивов основного тела вещи в её ручке и глубокое тиснение по серебру. Так что знаток долго бы охал и ахал, разглядывая щипчики для сахара или щетку для волос, сделанные в этом стиле.

Сигма же привычно взвесила вещицы, прикинув их вес, хотя и знала, что когда речь идет о старом серебре, вес играет последнюю роль.

Может, и прогадала Сигма, запросив за эту конкретную работу по тарифу – 7 тысяч баксов за «кровь» и 5 – за то, что аккуратно возьмет все вещи по списку. Да не переиграешь. А Игуана страсть как споров не терпела…

…На нижней полке вещицы были исключительно старинные.

Она, внимательно рассматривала все гравировки на вещицах. Просто любопытно было. А времени на каждую уходило – секунды.

Чуть дольше задержала в руках смешную пивную кружку в виде туловища молодого парня с глумливой улыбкой. Пиво заливалось в дыру в его голове, покрытой треуголкой. А ручка была приделана к спине и затылку. Серебряный пивной кувшинчик-тоби был вещью крайне редкой и весьма ценимой у коллекционеров… Само слово знакомо немногим. Тоби Филлпот – вымышленный персонаж, придуманный Фрэнсисом Хоксом. Потом появился рисунок тоби-пьяницы, потом – изделия из глины. Первого «тоби-пропойцу» сделал гончар Ральф Вуд из Страффордшира в 1761 году. А вот серебряный «тоби» – вещь уж и вовсе редкая. На днище кувшинчика Сигма разобрала составленные из английских букв слова: Эндрю Э. Уорнер-младший, Балтимор, 1886г. Не удержавшись, щелкнула тоби-пропойцу по носу, и сунула вещицу в сумку…

Два серебряных подсвечника работы Обадайа Рича середины XIX века с изумительно выполненными лисьими мордочками вскоре составили компанию тоби-пропойце.

– Ну, кажется, все, – с облегчением вытерла взмокший лоб рукавом вьетнамской курточки Сигма.

И уже направилась к двери, как вздрогнула.

– Черт, чуть не забыла.

Она резко обернулась. В темном углу кабинета, между двумя стеллажами, стояло небольшое кресло, покрытое то ли тканью под леопарда, то ли настоящей шкурой. Кресло было сделано из металла или дерева, но поверху покрыто серебряными пластинами. Отдирать пластины приказа не было, тащить все кресло, – уж и вовсе глупо. Так что Игуана наказала отвинтить серебряные фигуры пантер, литые, тяжелые, в чем Сигма вскоре убедилась и изрядно почертыхалась, представляя, как потаранит эту тяжеленную сумку до своего «Жигуля».

Все бы так хорошо, однако, и кончилось. Кровь ей была заранее оплачена на случай непредвиденных обстоятельств. Но специально бабку она убивать не собиралась. Спала бы старушка, так и спала бы. До скорой уж теперь смерти. Но то ли – пузырь переполнился оставленным приходящей по утрам прислугой чаем, то ли что-то услышала, или приснилось что, – теперь уж не у кого спросить. Факт остается фактом. Когда Сигма, сгибаясь под тяжелой сумкой с серебром вышла из кабинета в дверях, ведущих в гостиную из старухиной спальни, стояла она, – тучная, простоволосая, седая, с лицом покрытым глубокими морщинами, в прозрачной, ещё из Германии, трофейной ночной рубашкой. Сквозь первоначально тонкую, ставшую с годами и вовсе прозрачной, ткань просвечивало старое тело.

Сигма сразу поняла, что придется убивать, быстро вытащила из-за ремня за спиной маленький «байярд» (тогда она на дело ходила, как правило, с «байярдом»), вскинула его, мгновенно сняла с предохранителя и изготовилась к стрельбе.

Старуха поняла, что грабительница сейчас убьет её, и крикнуть она не успеет, и помолиться, и жизнь прожитую вспомнить.