– История началась действительно в 1866 году в славном городе Пскове.

Известный питерский сыщик Иван Дмитриевич Путилин прибыл в 1866 году в Псков для оказания помощи местному градоначальнику в создании сыскного отделения при городской полиции.

Известный питерский сыщик Иван Дмитриевич Путилин прибыл в 1866 году в Псков для оказания помощи местному градоначальнику в создании сыскного отделения при городской полиции.

Только сели они в просторном кабинете начальника полиции за самовар с свежайшими обсыпанными маком бубликами местного производства (купец «Иван Калинин и сыновья: булки, баранки, калачи»), как в кабинет, в котором, в силу старинных высоких сводов каждое слово эхом отзывалось, в связи с чем допросы снимать там было одно мучение, вбежал правитель канцелярии:

– Ваше превосходительство, Ваше превосходительство…

А у самого губы дрожат, не знает, к какому превосходительству раньше обратиться, с одной стороны, вроде как, генерал из Петербурга будет выше чином, с другой стороны, – работать то со своим, псковским, не обидеть бы пренебрежением…

– Ну, что случилось, Иван Епилдифорович? – повернул его рассеившееся внимание на себя начальник псковской полиции.

– Несчастье-то какое в губернии! Иеромонах Илларион из мужского монастыря преставился… Значит, Богу душу отдал.

– Крепкий ещё был старикан хотя и похварывал, – резонно возразил начальник.

– Не сам помер. Убийство! – с таинственным придыханием добавил правитель канцелярии.

– А, вот кстати, – неудачно обрадовался начальник полиции, – тут у нас такое серьезное преступление, – поправился он, а у нас кстати оказался опытнейший сыщик из самого Санкт-Петербурга, Иван Дмитриевич Путилин… Скажи, чтоб лошадей запрягали.., мы едем тот час же…

– Да, – уже накидывая на крутые плечи шубу, добавил начальник полиции, – не забудь сообщить прокурору и следователю. Наше дело – разбойника сыскать, а уж их дело – расследовать все по существу и закону.

У ворот монастыря Путилин и Колыванов, начальник полиции, встретились с прокурором Томилиным и следователем Расторгуевым.

Наскоро поздоровавшись, все вместе направились к огромному монастырскому зданию, где размешались кельи монашествующих.

У входа в монастырское общежитие их встретил благочинный.

– Горе то какое, удивленно развел он полными руками, – такого святого человека убили.

– Показывайте, – сурово приказал Колыванов.

В келью дверь была приоткрыта и уже с порога было видно тело иеромонаха Иллариона, лежащего поперек комнаты, головой в сторону двери, руки его были раскиданы в стороны, так что лекал он как бы в позе Христа распятого.

– Святой человек, – скорбно повторил благочинный.

Лицо убитого было обращено вверх.

Старческое вялое горло было проколото неизвестным предметом сразу в нескольких местах.

Довольно большие раны с рваными краями были полны запекшейся кровью.

Большие лужи крови виднелись вокруг трупа. А к дверям вели четыре следа, видно, убийца наступил на кровь, да не поостерегся, так и оставил кровяные следы.

– Следов то…

– Я приказал не убирать, – смутился настоятель.

– И правильно, отец благочинный, – тут теперь каждый следок ведет к преступнику. Так что, правильно, что не убрали. А говоря, что следов много, я имел в виду не только собственно следы на полу кельи.

– А что же еще? – удивленно спросил Колыванов.

– А вот и руку разрезанную… Вы обратили внимание, господа, – обратился Путилин к прокурору и следователю, – что рука у иеромонаха имеет глубокий порез?

– Но ведь это след на руке убитого, а каков же при этом след преступника? – резонно возразил следователь, слегка надменно взглянув на приезжее «светило» криминалистики.

– Так ведь что получается, – он защищался! – возразил Путилин.

– Точно так-с, – согласился подошедший к группе склонившихся над трупом чинов местный, псковский, а не монастырский, разумеется, доктор. – Он отчаянно защищался. Видите, какой глубокий разрез на руке. Илларион явно держался за лезвие ножа убийцы, пытаясь его отвести от своего горла.

– Вот и орудие преступления, господа, прошу обратить внимание, аккуратно, двумя пальцами, приподнял с пола сначала один нож, бережно положив его на беленый известкой столик – приступочек, а затем и второй.

– Убийство двумя ножами… Что-то такое, знаете ли, испанское… Тореадор какой-то, усмехнулся следователь. Бандернльеро-с! Впервые такое, знаете ли, в моей практике…

– Давно ли изволите служить, по следственному делу? – осторожно спросил Путилин.

– Да уж почитай, лет пять…

– Знатный срок. А раньше где изволили служить?

– А раньше – в конной гвардии…

– Понятно. Отчаянной храбрости требует ваша профессия. Да… Я же, стало быть, все больше в полиции… Начинал с должности самой наименьшей – младшего помощника квартального надзирателя на Толкучем рынке, в Петербурге… И вот за поимку как раз убийцы, использовавшего два ножа, правда, раны в том случае были нанесены в спину, получил орден Святого Станислава 3-й степени… Так что, доложу я Вам Ваше превосходительство, в уголовной практике два ножа при убийстве -, вещь, конечно, редкая, но не исключительная.

Он поднял со стола ещё раз оба ножа, внимательно рассмотрел их.

– Извольте, господа, обратить внимание, – ножи разные. Один – хлебный, скорее всего принадлежал иеромонаху, второй – перочинный, лезвие его согнуто, он, вполне возможно, принадлежал убийце и потому представляет для нас особый интерес. Вещь, знаете ли, господа, всегда несет на себе следы своего хозяина. Кстати, что из ценного было украдено?

– Ценнейшая панагия XIII века, – не в силах сдержать слезы ответил настоятель.

Техасский мультимиллионер Роберт Локк как всегда проснулся рано. Не открывая глаз, протянул руку с блюду на прикроватной тумбе, снял, с него крышку, взял двумя пальцами чайную примочку, протер гноящиеся глаза, оставив примочки на закрытых веках, минуту полежал, бегло просматривая внутренний «дневник: с утра две деловых встречи, после чего на конспиративной квартире встреча неофициальная, с представителем империи Локка в России Михаилом Логвиновым. Он, Локк, уже заработал на российских реформах несколько десятков миллионов долларов или – сотен… ОН умел считать центы, но путался, когда пытался подсчитать миллионы, вложенные в дело, лежащие в банках, переведенные в золото и драгоценности. Наверное, он заработал на России уже миллиарды. Причем совершенно официально – на банковских операциях, биржевых спекуляциях, их смешных скачках и метаниях в этом мифическом „валютном коридоре“.

И все же неофициальные доходы от России у него больше. Уже десять лет он контролировал транзиты наркотиков через Россию с Востока на запад и с Запада на Восток, а в последние годы хорошие деньги стала приносить и торговля наркотиками внутри России. Если добавить традиционное для него направление криминального и полукриминального бизнеса, связанное с торговлей произведениями искусства и антиквариата, то выходили за год астрономические суммы. От таких прибылей было не грех выделить пару миллионов долларов на реставрацию церкви, десятка картин из запасников крупного музея, а то и подарить под восторженные вопли «прозападной» интеллигенции какую-нибудь второстепенную вещицу крупному московскому музею. Тем более, вещицу, доставшуюся ему почти задаром в результате сложной рокировки.

Это было ещё одно увлечение миллиардера – умение заполучить в свою собственность картину выдающегося художника почти задаром – как залоговую стоимость продаваемого наркотика, как покрытие долга, как взятку для создания режима наибольшего благоприятствования в том или ином регионе…

Но «Мадонну с младенцем», фактически задаром приобретенную им ещё в юности в Туркестане, он дарить русским не будет. Хотя, конечно, в этом была бы некая историческая справедливость, – подарить им то, что когда-то им же и принадлежало… При свете юпитеров, с интервью «Эн-Би-Си», с кругами паблисити по всему миру и благодарственными умильными улыбками из музейщиков и руководителей департамента культуры.