Заметив, что за ним идут, белобрысый резко свернул в один из дворов белокирпичного элитного дома.

Иван за ним.

Однако ж оба оказались неудачниками.

Владька, а это был он, попал в закрытый двор, вроде как, он помнил, – ещё недавно двор был проходным, но владельцам приватизированных квартир из числа бывших депутатов государственной думы, оставшихся в Москве и не желавших возвращаться к своим обманутым избирателям, показалось обидным и эстетически неоправданным то, что многие посетители «Макдональдса», продолжая знакомство с укромными уголками столицы, оказывались в их проходном дворе, спеша по совету старожилов срезать угол в направлении к тому месту, где когда-то стоял Дом, в котором якобы жила известная поэтесса. И, уж коли они оказывались в таком укромном и ухоженном месте, как этот двор, то некоторые из них тут же и справляли задумчиво свою нужду. Что депутатам, привыкшим за годы служения народу к массе привилегии, очень не нравилось.

Двор закрыли. Намертво. Кирпичной стеной выше человеческого роста.

Владька оказался в тупике.

И когда, он увидел перед собой громилу в лужковской кожаной кепочке и турецкой куртке с капюшоном, он сразу понял, что ему опять не повезло.

Однако не повезло и Ивану Ивановичу. Ибо именно он стоял в куртке и кепке перед белобрысым толстяком у кирпичной стены…

– Повернись – приказал он сиплым от волнения голосом.

Владька покорно повернулся к убийце спиной.

Такая поза нужна была Ивану Ивановичу в силу задуманной им технологии убийства. Спереди очень неудобно накидывать удавку.

А сзади – сподручнее.

Владька повернулся жирной спиной.

Иван Иванович накинул ему на короткую шею удавку и, крякнув для сугрева души, затянул.

Но то ли не рассчитал силу, то ли выбрал неважную по качеству бечевку, но бечевочка лопнула, успев, однако, нанести некоторый ущерб здоровью жертвы. Из ушей Владьки брызнули короткие кровяные фонтанчики.

Вид же крови всегда плохо действовал на Ивана Ивановича.

Увидев кровь, он закрыл глаза, сильно побледнел, что заметил бы каждый, кто оказался бы рядом, но никого рядом не было, и, пошатавшись секунду-другую на плотных ногах, медленно, сложившись, как понедельник, упал на газон рядом с обмякшим телом Владьки.

Какое-то время они лежали рядом, мирно и добрососедски, как совсем недавно лежали в их теплой квартире тела жены, тещи и соседа Володьки.

Первым, как ни странно, учитывая травму, пришел в себя Владька.

Шея сильно болела, в ушах неприятно свернулась кровь. Кровь пузырилась и в его широких ноздрях, мешая дышать. Он лежа высморкался с помощью двух пальцев и огляделся.

Наконец, увидев мешковато лежавшее неподалеку тело, он вспомнил, что с ним произошло. Острота воспоминаний подвигла его на непривычно быстрые действия, – так не шустро, как давеча на бульваре, он вскочил и смешно семеня кроткими ножками заспешил вон со двора.

Только его и видели.

Иван Иванович вообще его больше не видел. В тот день ему найти блондина не удалось, а потом его и вовсе отстранили от этого задания.

Правда, дали другое. Не менее ответственное: надо было по фотографии отследить возле здания гуманитарных факультетов МГУ на Ленинских горах ещё одного пацана и убить его без крови.

В тот день, Иван Дмитриевич, вызвал свободных от заданий агентов.

– Дело такое, господа хорошие. А только задание вам повышенной сложности, ибо, – тут Иван Дмитриевич шутливо – важно поднял вверх палец, знавшие его «покупки» агенты льстиво-подхалимски осклабились, – потребует от вас всех особой умственности, которой, как известно, все мои агенты непременно отличаются. Короче говоря, возьмите у Климентьева список лиц, ранее служившие и даже просто бывавших в мужском монастыре.

Внимательнейшим образом его изучите и запомните фамилии, имена и приметы. И доложите лично мне.

Агенты согласно кивали головами.

– Мало того, – продолжал Путилин. – Дело это государственной важности. Ибо, – тут он опять поднял высоко вверх указательный палец, агенты внимательно проследили за его движением, – похищена национальная реликвия, так сказать, непревзойденный шедевр ювелирного искусства прошлых эпох. И потому-действовать надо крайне осмотрительно. Хотя предполагаемый преступник, возможно, человек низкого звания, но он может отличаться, в силу дерзости содеянного, особым умом и коварством.

Агенты загрустили.

– А также, – тут, если внимательно всмотреться в глаза Путилина там можно было бы углядеть светлые смешинки, но агенты смотрели на свои нечищеные сапоги и щиблеты и в глаза начальству глядеть опасались, потому и восприняли последующие слова с полной серьезностью. – В силу особого коварства злодей, он может быть хорошо вооружен, силен физически, и, стало быть, при задержании способен оказать серьезное сопротивление. А потому, – ни-ни, и не пытайтесь, обнаружив вражину, тот же час забирать его в участок. Только отследить, обнаружить и доложить!

Агенты ещё больше загрустили.

Отпустив агентов и допив чай, Иван Дмитриевич сладко, с хрустом потянулся всем своим крепко сбитым телом, и вызвал к себе Климентьева.

А Вам, сударь мой, представляется особо выдающаяся возможность отличиться в служению Государю и Отечеству.

– Что так? – насторожился Климентьев.

– А то, что вещь-то похищена выдающаяся, и человек из-за неё погиб святой. Случай может иметь большой общественный резонанс. Все газеты будут писать о Вас.

– О Вас-с.., – наклонил крупную голову с косым пробором Климентьев.

– Может, и обо мне пару строчек поместят. Но больше-то – о Вас.

– Это почему-с?

– Да потому-с, что именно Вы, сударь мой, можете оказаться на острие, так сказать, поэтически выражаясь, нашего расследования.

– Это, как-с?

– А так-с. – Убит иеромонах Илларион, похищена драгоценная панагия, след явственно прослеживается, но одновременно фактически утерян, тут нужен человек ваших мозговых способностей.

– Ой, Иван Дмитриевич, да Вы льстите мне, дураку.

– Ну, как тебе сказать, если и есть, то самую малость.

– Какое будет Ваше задание?

– А задание просто и в тот же момент сложное до чрезвычайности.

Климентьев пригладил потной рукой потный лоб. Ничего хорошего из этого не получилась: лоб стал ещё мокрей, а рука так и вовсе.

– Завтра утром отправитесь на станцию Окуловка. Сторож монастыря показал на допросе, что подозреваемый в страшном преступлении человек, некто Михайлов, служил до прихода в монастырь на работу на этой станции стрелочником. Оттуда он и приехал в поисках места в Псков.

– Слушаюсь-с, Иван Дмитриевич.

– Да уж, мой друг, слушайте внимательно, ибо от Вашей сообразительности положительно зависит успех дела. Ну – тес, будете инкогнито.

– Это мы понимаем-с.

– Уже хорошо. Половина успеха. Соблюдайте полнейшее инкогнито, чтобы слух о вашем приезде на станцию ни в коем случае не дошел до этого Михайлова прежде, чем Вы его отважно схватите. Конечно, я не исключаю и того, что Михайлов в этом деле совершенно то есть ни при чем. И сейчас, в эту самую минуту шестеро агентов изучают кандидатов в преступники из среды других господ, мещан, крестьян, посещавших в последнее время мужской монастырь.

– Так что с Михайловым? Брать или не брать?

– Брать. Более того, допросить тут же форменным образом, если надо, то и с пристрастием. А также учинить подробнейший обыск в его жилище.

– А…

– А вот насчет этого, будьте спокойны. Вот Вам, сударь Вы мой, открытый лист, в коем я прошу местные власти оказывать Вам немедленное и самое энергичное содействие во всем, что Вы сочтете необходимым предпринять.

Наутро, в восемь ли утра, или в половине девятого Климентьев уж выехал в Окуловку. Пока ехал на поезде, внимательно приглядывался, прислушивался, завел дружбу-знакомство с уездной прислугой и кондукторской бригадой.