Но пользовался чарами Рэп с величайшей осторожностью. Как древние руины, так и многие уютные домики хранили на себе слабые признаки волшебных щитов; то люди, то предметы мерцали в ореоле слабого тумана, что свидетельствовало, что они вовсе не те, за кого себя выдают. В городах, через которые проезжали путешественники, Рэп часто чувствовал, волны магии. Ночами он не мог отделаться от того, что ощущал Сагорна, роющегося в библиотеке дома, и всех, кто сменял старика: и Андора, соблазнявшего очередную служанку, и Тинала, шнырявшего по комнатам в поисках приглянувшейся вещички, и...

Готовясь к побегу из Алакарны, Кэйд запаслась кое-какими безделушками: брошками, пряжками, цепочками, ожерельями. В дороге она неизменно требовала, чтобы Андор продавал ее камушки и жемчуг, но Кэйд явно не представляла их реальную стоимость, еще более смутно понимала цену билетов первого класса на лучшем корабле и уж абсолютно не сознавала размера расходов, необходимых для продвижения по Восточному тракту.

Однако жизненный опыт конечно же подсказывал Кэйд, что дело с деньгами нечисто, и, когда Андор отправлялся на рынок, она становилась угрюмой и раздражительной. Ей не сообщали, что целью Андора были ломбарды, так же как не упоминали, что ее друзья, хозяева домов, где останавливалась карета герцогини, сами того не подозревая, оказывались источниками финансирования экспедиции, жертвуя от щедрот своих стараниями Тинала. Гатмора веселила ловкость вора, а Рэпа печалила. Фавн не раз задавался вопросом, сочтет ли Инос их способ путешествовать забавным, и сильно сомневался в этом.

Но если герцогиня и догадывалась, что фактически ворует, она оправдывала себя тем, что делает это ради Инос.

Закат еще не догорел, когда карета свернула с тракта. Фавн не сомневался в правильности направления — магу не нужны подробные указания. Экипаж остановился перед внушительного вида воротами, из сторожки выбежал привратник. Униженно кланяясь, он снял засов и распахнул створки ворот. Рэп стронул с места упряжку и легким галопом послал лошадей вдоль по длинной подъездной аллее, посыпанной гравием. С обеих сторон кареты простирался роскошный парк, а высокие шпили дворца сияли над вершинами деревьев в лучах заходящего солнца.

Сагорна сменил Андор, а Кэйд посмотрелась в зеркальце и выбрала наиболее подходящую улыбку для встречи с друзьями. Сегодня путешественники осилили только двадцать две лиги; меньше, чем обычно, так что завтра надо постараться наверстать упущенное. А предчувствие Рэпа с зарей ляжет на него еще более тяжким грузом, впиваясь в его волю острым жалом и принуждая вернуться назад... повернуть назад... назад...

Их путешествию когда-нибудь да придет конец. Воды Сенмера и шпили Хаба, безусловно, выползут из-за горизонта, конечно если он позаботится о своем здравомыслии и не позволит свести его с ума. Тогда он сможет узнать, какая судьба ждет его за порогом страшного белого сияния его предвидения. Волшебное окно предрекало три события, два из которых еще не произошли. И все же каким-то образом он ощущал, что белое сияние превалирует над этими пророчествами. Рэпу очень хотелось узнать о своем будущем поподробнее, но он не осмеливался сейчас колыхать пространство рябью чар.

Кэйдолан почти уверила себя, что в Хабе, когда они туда прибудут, окажется Инос. Возможно, она действительно будет в столице, Рэп всей душой надеялся на это. Ему хотелось еще разок повидать Инос, избавить ее от уродливых шрамов, и уверить, что он не желал зла. Впрочем, какое ей дело да прощения какого-то конюха? Кем он был, чтобы прощать?

Прощать было нечего.

Машинально бросив приказ лошадям, он мягко остановил карету перед широкими ступенями с массивным арочным сводом наверху, густо увитым столетним плющом.

Еще до того, как Гатмор спрыгнул с запяток, огромная дворцовая дверь распахнулась. Как стало уже привычным с давних пор, вечер начинался с шумного приветствия в очередном из дворцов: гостеприимно распахивалась дверь, и богато одетая моложавая дама средних лет спешила навстречу с распростертыми объятиями и возгласами: «Кэйд! Тетя Кэйд!»...

Левое переднее колесо отыскало рытвину, карету энергично встряхнуло и сильно перекосило; с громким хрустом сломалась рессора. Испуганные лошади пронзительно заржали и взвились на дыбы, обрывая постромки, но карета только несколько раз дернулась, а из колдобины не выползла, даже чуть было не перевернулась.

Несколько мгновений Одлпэр сидел и молча прислушивался к дробному стуку дождя по крыше и стенкам кареты. Потом приподнял занавеску окна, но за стеклами была непроглядная чернота и слякоть.

Наверняка здесь, на расстоянии ста лиг от Хаба, дорога порядочно изрыта, но даже будь эта яма единственной на тракте, королевская карета нашла бы ее. Это так же однозначно, как весеннее возвращение ласточки в прошлогоднее гнездо.

— Что случилось? — проворчал Анджилки.

С самого отъезда из дворца с толстого желеобразного лица бедняги не сходило выражение угрюмой обиды, а пухлые губы так и остались капризно надутыми. В сером вечернем полумраке его было почти не видно.

— Боюсь, ваше величество, сломалась рессора.

— Как некстати, Одлпэр.

Секретаря поразило, что король сумел вспомнить его имя. Первые несколько недель это венценосцу оказывалось не под силу.

— Да, сир, некстати. До Хаба нам сегодня не доехать.

Его величество король Анджилки I Краснегарский, герцог Кинвэйлский надеялся, что находится от столицы на расстоянии одного дня пути. Переубедить его в этой ошибке не представлялось возможным, он желал доказать свою правоту, и все тут. Да и кто такой Одлпэр, чтобы указывать венценосцу, что Хаб, вероятно, значительно крупнее Кинфорда или даже Шалдокана? То, что они могли добраться до крайних предместий, в этот час ничего не решало.

— Некстати? Это скверно, очень скверно! Не думаешь ли ты, что я проторчу всю ночь в этом перекошенном гробу, не так ли?

— Я уверен, сир, что поблизости есть подходящая гостиница.

Везучесть толстяка, однако, подсказывала, что ночное пристанище окажется еще менее комфортабельным убежищем, чем карета. Даже после вечерних петухов кретин требовал ехать вперед. Невезение Анджилки было фатальным, но король неизменно полагался на судьбу, несмотря ни на какие шишки, которые получал сверх меры. Таков уж был Анджилки Неправящий, король Анджилки Последний. Всю дорогу от Кинвэйла их сопровождал дождь. Останавливаясь на ночлег, они каждый раз слышали, что кто-то от души сожалел о неожиданно кончившейся великолепной погоде; Анджилки словно нес с собой зиму. Вполне возможно, что солнышко выглядывало из-за туч сразу же, как только злополучный герцог отъезжал.

Сколько ни жди, а кому-то нужно выйти под этот ливень...

Грозная герцогиня призвала Одлпэра к своему скорбному ложу и предписала отправиться в это проклятое путешествие.

— Без надлежащего руководства, — сказала она, — мой сын скорее окажется в Краснегаре, чем прибудет в Хаб. Тут и решать нечего — ты единственный из его окружения, кто способен отличить восток от севера.

Одлпэр с честью оправдал надежды на свое здравомыслие и отказался от назначения тут же и наотрез.

Экка подкупила его, посулив сказочное вознаграждение, равное десятилетнему жалованью. Одлпэр не растерялся, подсчитал каждую минутку тех десяти лет и... просчитался. За короткие шесть недель он постарел минимум лет на двадцать: разнообразные неприятности, вспышки беспричинного гнева, фатальная рассеянность, бесконечные рассуждения о намеченном этапе реконструкции в Кинвэйле и так далее и тому подобное до бесконечности. И это были только первые шесть недель!

— Бог Жадности, прости меня! — стенал придворный.

Стук в дверцу кареты вывел секретаря из задумчивости.

Одлпэр опустил окно и отпрянул, получив плевок ледяных струй дождя прямо в лицо.

— Докладывай! — пробурчал он.

— Сломана рессора, — пожаловался форейтор.