– Ну, здравствуйте, господин Аленский, – раздалось у Богрова над головой. Он вздрогнул, судорожно дернулся назад и больно стукнулся затылком о стену. Ледяной пот вмиг пропитал тонкую ткань рубашки. Столыпин с едва заметной усмешкой продолжил: – Извините, руки подать не могу, поскольку вы мне ее прострелили.

Несостоявшийся террорист попытался придать себе толику гордости – выпрямился на койке и, бросив короткий взгляд на премьера, произнес:

– Жалею, что не смог выполнить свою священную миссию!

На последних словах голос у Богрова предательски сорвался на фальцет, и вся фраза получилась жалкой и вымученной. Молодой человек понял это и снова сник.

– Я так полагаю, что господин Аленский осознал всю глубину своего проступка, – внезапно заговорил император, – и готов объяснить нам причины, побудившие совершить его.

– Особенно, если учесть, что «Аленский» – его оперативный псевдоним, как секретного осведомителя Четвертого отделения Департамента охраны общественного порядка, – добавил Столыпин. – Я прав, господин Богров?

Молодой человек не ответил, лишь обхватил руками крупную голову. Оба его высочайших гостя терпеливо ждали. Наконец Богров, не меняя позы, глухо сказал:

– Ничего объяснять я не намерен. Вам ведь и так всё известно, ваше величество. А с господином Столыпиным нам тем более не о чем разговаривать… – Он всё же поднял голову и обвел обоих тусклым взглядом. – Выносите свой приговор, и закончим на этом.

Богров повернулся и лег на койке лицом к стене, обхватив себя руками за плечи и подтянув колени к животу.

– Кто дал вам задание убить премьер-министра? – спросил император, и на сей раз в голосе его внезапно лязгнул металл.

Богров заметно вздрогнул, но не переменил позы. Столыпин встал вплотную к нему и размеренно-ровно произнес:

– Витте, Курлов, Спиридович, Кулябко, Веригин, Нестеренко, Вакулов… Достаточно? Или я кого-то забыл, господин Аленский?

Богров молчал.

– Так от кого из этих людей исходил приказ?.. Впрочем, можете не отвечать. Мы скоро и сами узнаем. А вами завтра займутся следователи. Идемте, ваше величество!

Император поднялся, заложил руки за спину, покачался с пяток на носки.

– Вы выбрали неверный путь к славе, юноша. И вот результат. Вас осудит военно-полевой суд и, скорее всего, отправит на эшафот. Вас казнят на рассвете в тюремном дворе в присутствии судебного исполнителя и врача, который констатирует вашу смерть. Вас похоронят в общей могиле для преступников, а родным будет сообщено, что вы пропали без вести. Дмитрий Григорьевич Богров будет вычеркнут из списков живых и не попадет в списки умерших. Dixi.

Николай Александрович вышел из камеры в предусмотрительно распахнутую тюремщиком дверь, Столыпин молча последовал за ним. Уже в коридоре, нагнав государя, тихо сказал:

– Он сознается, ваше величество.

– Я знаю, – бросил император через плечо.

5 сентября Николай II и премьер-министр встретились, как и было оговорено, тет-а-тет. Государь был собран, порывист и деловит. Столыпин даже подумал, что император отменит разговор, поскольку куда-то торопится. Однако беседа состоялась, хоть и краткая.

– Петр Аркадьевич, я ознакомился со всеми документами, что вы мне передали в ночь покушения. Не скажу, что в восторге от нарисованной вами картины и особенно от проекта закона о запрещении на территории Империи деятельности организаций, имеющих отношение к масонству. Но с другой стороны, вы правы: хаос нужно остановить любой ценой, иначе государство погибнет. – Николай помолчал, прошелся по гостиной, увешанной охотничьими трофеями.

Столыпин терпеливо ждал продолжения.

Он думал: если бы покушения не случилось, его бы следовало устроить самому, нанять каких-нибудь безумцев. Теперь, поняв, как легко он мог лишиться премьер-министра, Николай Александрович словно переменился – разногласия отступили на задний план, опасность объединила их не всегда последовательного и решительного в поступках царя и твердого, способного идти наперекор мнению двора Столыпина. Тем более что Александра Федоровна порядком напугалась, узнав о покушении, и не отважилась молвить хоть слово во вред Петру Аркадьевичу.

– Итак, я принял следующие решения, – сказал государь. – Закон о запрещении масонства отложить до того времени, когда будут собраны неопровержимые доказательства вреда, наносимого империи этими господами. Деятельность военно-полевых судов в отношении террористов и прочих, подрывающих устои государства и самодержавия, возобновить в кратчайшие сроки. Весь пакет агропромышленных реформ перевести в ранг закона и оформить в виде специального указа за моей подписью. Дело это важное, даже жизненно необходимое, тем более что результаты ваших нововведений налицо…

– Есть еще один вопрос, ваше величество, – вежливо заговорил Столыпин, воспользовавшись новой паузой, – требующий безотлагательного решения. И вытекает он как раз из произошедшего инцидента в театре…

– Я догадываюсь, что вы хотите сказать, Петр Аркадьевич, и в данном случае полностью с вами согласен. Необходимо срочно сформировать особое ведомство, неподконтрольное Департаменту полиции, которое бы профессионально занялось охраной высших сановников империи. Предлагаю подчинить новую структуру непосредственно Министру внутренних дел…

– Вы совершенно правы, ваше величество, такая структура необходима, и она будет создана в кратчайшие сроки. Я подготовлю проект указа.

– Назовите ее… Служба охраны высшей администрации, – император улыбнулся в усы. – СОВА… А что, по-моему, неплохая аббревиатура получается?

– Верно, – посветлел лицом и Столыпин. – И даже герб придумывать не нужно – сова и будет!..

Император заложил по обыкновению руки за спину, качнулся с пяток на носки и кашлянул, глядя в окно на густые кроны отяжелевших плодами яблонь и груш.

– Петр Аркадьевич, ныне известная вам личность, имеющая некоторое отношение к моей семье, пребывает за границей, кажется, в Иерусалиме. Однако как только этот человек вернется в Россию, его необходимо изолировать от контактов с императрицей и наследником всеми возможными способами. Для их же блага… Я могу рассчитывать на ваше содействие?

Столыпин внимательно посмотрел на государя, словно силясь обнаружить скрытый подвох в его словах. Но внутри премьера бушевала волна искренней радости. Он прекрасно понял, о ком идет речь. Наконец-то!.. Эта гнида, этот кровосос, этот растлитель душ по велению государя попадет в его руки!

– Можете всецело положиться на меня, ваше величество. Одно ваше слово, и тот, о ком вы говорите, никогда больше не обеспокоит ваших близких!

– Этого не требуется, Петр Аркадьевич. Достаточно того, чтобы его не было в столице…

В этот день оперативному сотруднику Службы охраны высшей администрации капитану Андрею Голицыну не везло с самого утра. Сначала, едва Голицын пришел на службу, дежурный поручик Фефилов с плохо скрываемым злорадством сообщил, что группа капитана в полном составе слегла.

– Инфлюэнца! – притворно округлил глаза Фефилов. – Натуральная эпидемия…

«Скверно, – подумал Андрей, – совершенно некстати. Как раз когда нужны все, когда наконец появилась реальная зацепка по мистеру Рейли, я должен работать один?..» Расписавшись в журнале регистрации, он поднялся на второй этаж неприметного особняка на Шестой линии Васильевского острова, значившегося в городской управе как дом купца Бастрыгина. На самом же деле Бастрыгин не имел к строению никакого отношения, будучи коренным сибиряком и никогда не выезжавшим на запад далее Екатеринбурга. Но именно в этом здании с февраля 1912 года и расположилась штаб-квартира новой секретной службы Канцелярии Его Императорского Величества – СОВА. Особняк выбирал из десятка предложенных сам глава новой организации, генерал-майор Александр Васильевич Соболев.

Голицын прошел мимо его кабинета в самый конец коридора и толкнул тяжелую резную дверь с медной табличкой «Б. Л. Вяземский». В крохотной приемной перед кабинетом начальника пятого управления (внутренней безопасности) умещался лишь стол адъютанта, сейф с рабочими документами и пара стульев для возможных посетителей. Хотя, сколько помнил Андрей, шеф никогда никого не мариновал в приемной, а сразу приглашал в кабинет.